Наставники тоже были крайне удивлены реакцией детей. «Они же сразу все поняли. Как они могли это забыть? А может быть, они и не знали. Где же они тогда находились, если не знали? Можно было бы представить, что это двойники, воспитывавшиеся где-то далеко. Если так, то где настоящие дети?» Наставники обсуждали результаты своей работы не один день, пытаясь понять, какие дальнейшие действия надлежит предпринять. Но так и не пришли к согласию и решили просто пронаблюдать за Женей и Гришей, просто предоставив им самостоятельность и свободу. Так ребята оказались предоставлены сами себе.

Поначалу они по уже сформировавшейся привычке занимались спортом: бег, растяжка, тренажеры. Но когда дело дошло до волейбола, им стало скучно. Они бросили все и стали без всякой мысли накручивать круги по территории колонии.

– Давай убежим!

– Куда?

– Куда-нибудь.

– Да нас найдут.

– Ну и ладно.

– А если не ладно? Упекут куда подальше. Пока придется терпеть.

Этот диалог повторялся каждый раз, когда они проходили мимо ограды. Чтобы выбраться, нужно было только перешагнуть через нее. Но то, что было естественно в привычной обстановке, здесь казалось безрассудством. И так с тоской в сердце и презрением к своей трусости ребята каждый раз уходили от ограды внутрь сада.

Один раз они наткнулись на старика. Он ухмылялся, что опять привело Гришу и Женю в испуг. Он стоял на их дороге, и, хотя обойти его было нетрудно, ребята остановились, не решаясь приблизится.

– Разве вы еще не убедились, что бояться здесь некого? – спросил старик.

Ребята молчали в ответ.

– Домой, наверно, хотите!

Гриша начинал злиться и взял Женю за руку, чтобы увести ее. А Женя вперила свой взгляд в глаза старику и смотрела на него не мигая.

– Женя, он еще тебя загипнотизирует! – попытался вывести ее из оцепенения Гриша.

– Хочу! – обращаясь к старику дрожащим голосом проговорила Женя.

– За чем дело встало? Идите!

– Куда? – силясь не зарыдать, выпалила Женя.

«Вот дура!» – подумал Гриша, – «Так себя выдавать первому встречному!»

– Пойдем уже! – он попытался снова увести ее.

– Этот человек нам поможет, – Женя нетерпеливо повернулась к другу.

Старик в ответ засмеялся.

– Скорее нет. Желающих помогать здесь без меня хватает. Даже слишком. Даже для такого милого места. Я скорее затрудню вам жизнь.

– Вот, видишь! Он же сам предупреждает!

– И как же вы сюда попали? – совершенно спокойно продолжил старик.

– Мы хулиганы! – огрызнулся Гриша.

Старик поморщился, но сделал такое ироничное лицо, что Гриша только удивился живости его мимики.

– Что случилось с вами на том свете.

Ребята вздрогнули.

– И почему вас двое? По крышам гуляли?

– Перестаньте морочить голову. Мы уходим! – снова решительно заговорил Гриша.

– Вам, молодой человек, следует почтительней разговаривать со старшими. Никто вам голову не морочит. Я о вас ничего не знаю, но прекрасно вижу, что вы нездешние. А раз так, то значит случилась беда, поэтому вы здесь.

Женя заплакала. Старик нисколько не смутился от этого.

– Кто кого с крыши толкал?

– Никто никого не толкал. Хватит нас путать! – это уже Женя пришла в себя и обиделась на то, что ею так бессовестно помыкают. Вы-то сами кто? И откуда?

– С удовольствием расскажу, мною мало кто интересуется, – на секунду в лице старика появилась радость, но исчезла так же быстро, – А зря… – протянул он следом, – рассказывать?

Ребята молчали, а, следовательно, согласились.

– Я единственный оставшийся в живых сын моих родителей. Собственно, это не так. Я единственный, кого мои родители могли оставить после себя. Троих моих братьев убили на фронте. У меня даже один племянник был, но он тоже умер, маленьким мальчиком в войну. А я родился уже после войны. Это просто чудо было, маме было уже почти пятьдесят. И вот я рос окруженный таким родительским вниманием, что не опишешь. Ну просто роза-мимоза. Мечтатель, поэт. Когда мне было девятнадцать лет, я полюбил одну девушку. Для меня она была идеалом красоты и чистоты. Но это оказалось только моим представлением о ней. Мне несколько раз пытались открыть глаза, я ужасно страдал, но потом оправдывал ее и возвращал на пьедестал. Наконец она сама устала от моей восторженности и сделала так, чтобы я убедился в том, что она дрянь. Наверно месяц я ходил, не чувствуя земли под ногами. А потом забрался на крышу и прыгнул вниз. А очнулся здесь.

Ребята слушали старика, затаив дыхание, и снова вздрогнули на последнем его слове.

– Где, здесь? – прошептала Женя.

– Где и вы!

Этими словами старик напугал ребят до оцепенения, а сам спокойно продолжил:

– Мне иногда кажется, что это она сделала (вы все равно еще понять не в состоянии, поэтому не скажу, что), скорее, чтобы отвязаться от меня, а не по внутренней потребности. Хотя, возможно, я ее идеализирую.

– То есть, Вы умерли? – в ужасе спросила Женя.

– Я же перед тобой. И разговариваю.

Ребята смотрели на старика полумертвые от страха.

– А там – умер. Скорее всего, – продолжил старик спокойно.

– А мы? – прошептал Гриша одними губами.

– Так вот я и спрашиваю, что с вами случилось?

– А мы через земляной ход сюда попали, – и ребята рассказали все произошедшее с ними.

– Нет, ну нет! Вряд ли вас засыпало. Только почему обратно ход был закрыт? Мне бы с вашим наставниками поговорить об этом.

Гриша и Женя горько пожалели, что рассказали все. Надо же было быть такими дурачками!

– Ну-ну! Не переживайте, правды не расскажу. Но поговорить с ними придется. Чем больше я о вас узнаю, тем проще будет понять, что делать. А еще наставники хоть люди для нас бесполезные, но очень мудрые и информированные о том, что другие даже не слыхали.

– Так, значит, домой хотим? – произнес старик и, развернувшись, ушел, оставив ребят в тревоге, тоске и страхе. Но и подарив им неясную надежду.

***

Старика звали Валера. Ему по возрасту полагалось полное имя и отчество, но он говорил, что, называя при нем его отца, люди причиняют его совести невыносимую муку. И улыбался. Его называли самым несносным циником, хотя он был единственным циником в новом для ребят мире, и большинство людей не знали этого устаревшего слова. В молодые годы он без всякой причины впал в кому, а когда очнулся изменился до неузнаваемости. Из нежного, добродушного и открытого юноши он превратился в лживого и завистливого мерзавца, единственной целью действий которого было доставлять людям боль. Вначале он просто стал драчлив, но несколько раз отбыв срок в воспитательной колонии, которая, как мы помним, не была вовсе местом ужасным, он оставил это развлечение и перешел к пакостям психологическим. Он представлялся страдальцем, чем возбуждал самоотверженную любовь, которую потом растаптывал, он клеветал с целью разлучить близких, он обманывал других тем, что с воодушевлением начинал какое-нибудь доброе дело, чтобы позднее опозорить его. Он, например, во главе пациентов воспитательных колоний много лет занимался поисками и облагораживанием мест гибели солдат. Но в один момент он стал кощунствовать над братской могилой, а когда его попытались урезонить, стал доказывать бывшим с ним людям, что и их мотивы заниматься поисками останков погибших, рискуя при этом жизнью, вовсе не так уж благородны. «Вам только бы похвалу заслужить и совесть свою успокоить, а что еще вероятнее, срок в воспитательной колонии уменьшить», – кричал он оторопевшим последователям, привыкшим видеть в нем пример для себя. Ведь до этого он много лет сносил тяготы жизни в походах по местам боев, рисковал собой, беря на себя раскопки неразорвавшихся боеприпасов. После этой выходки его надолго засадили в воспитательную колонию, из которой он по окончании реабилитации не захотел выходить сам.

Но также следует сказать, отдавая должное Валере, что он был человеком удивительно умным и наблюдательным. Сами воспитатели иногда прибегали к его услугам, обсуждая с ним какого-нибудь трудного подопечного. Конечно, никогда нельзя было доверять его словам, но необычные пути к сердцу и уму воспитываемых он часто подсказывал штатным сотрудникам колонии. Наконец, он служил пугалом для других, что также применялось как воспитательная мера. За помощь, которую Валера оказывал колонии, ему многое позволялось.

Так и в этот раз наставники решили поговорить с ним о ребятах. Тем более, что он уже был с ними знаком.

– Как это вы умудрились детей так запугать? – первым спросил их Валера, когда наставники присели к нему на скамейку.

– Разве они напуганы? – тоже не потерялись наставники.

– Еще как!

– Так это они Вас, Валера, испугались.

Валера улыбнулся.

– Меня бы они не испугались, если бы до этого не были запуганы. Хватит уже словами перебрасываться! Посоветоваться со мной пришли?

– Посоветоваться.

– Польщен. Последний раз это было два года назад. Я снова обрел доверие в ваших глазах или случай сложный?

– Случай, и правда, непростой.

– Что они сделали?

– Они раскапывали воинский мемориал.

Валера расхохотался так, что молодых наставников передернуло. «Зачем мы с ним разговариваем?» – подумали они.

– Вы пришли у меня спросить, зачем это можно делать, поскольку я много лет этим занимался? Ха-ха-ха!!! Я делал это из неутолимого любопытства найти чей-нибудь труп.

– Это было бы слишком примитивно для Вас, – прервал веселье Валеры Сергей Александрович, – да мы и не о Вас узнать хотим.

– Так вот вам одна из возможных причин: им захотелось чего-нибудь необычного. Например, найти череп человека.

Наставники поморщились.

– Не подходит? А почему?

– Они росли обычными ребятами.

– А я, когда рос, тоже был как все.

– Мы не о Вас, – снова напомнил Сергей Александрович.

– А вы у них спрашивали?

– Валера, зачем Вы притворяетесь, Вы же не меньший профессионал, чем мы. Мы не можем просто напрямую их спросить. Помогите нащупать, что у них на уме.

– И вы мне поверите, что я вам помогаю?

– В принципе, не хотите – не надо. Мне почему-то показалось, что эти ребята и Вам интересны, – разговор вел Максим Степанович, – можем попробовать разобраться вместе. Согласны?

– Вместе? Любопытно попробовать. Но Вы правы, мне они интересны. Давайте попробуем.

Наставники пригласили для свидания семьи Гриши и Жени. Для ребят это было очень тяжело. С одной стороны они истосковались по родителям, с другой стороны стыдились двойников своих родителей, с третьей стороны злились, что эти люди будут лезть к ним в душу, с четвертой – боялись потерять их поддержку, что означало бы потерю последней надежды на какую-нибудь помощь и полное одиночество. Наконец, что это за братья-сестры?! В разговоре и обращении с родителями не просто присутствовала напряжение, и участникам, и наблюдателям встречи с родителями была очевидна ненатуральность чувств и слов ребят. А вот разговор с сестрами и братьями получился. Женины сестры были так ласковы, он подарили ей куклу, которую сшила старшая из них – очень неумело, но было видно, как она старалась и боялась, что кукла не понравится. А Гришин старший брат ничего не говорил, только крепко обнял его при встрече и на прощание. И это было явным знаком, что он не осуждает его. Грише от этого стало даже легче дышать.

Из наблюдения за этой встречей наставники не смогли сделать ни однозначно положительных, ни однозначно отрицательных прогнозов исправления подопечных. Они снова продолжили просто наблюдать, не вмешиваясь в жизнь ребят. А особую надежду на раскрытие секрета их странного поведения наставники возлагали на Валеру.

****

Женя вдруг остановилась во время бесконечного хождения по территории колонии, которое только и занимало время ребят. Она с тревогой посмотрела на Гришу и заговорила:

– Помнишь, Валера говорил, что он умер, а здесь жив?

– Конечно, помню.

– Значит, его нет там на свете?

– Наверно. Откуда мы знаем? Мы его там не встречали.

– А мои сестры?

– Что?

– Их же тоже там нет!

Гриша не отвечал, он и сам думал уже об этом, но это было до того, как брат его обнял, и Грише был безразличен. Сейчас же тревога и волнение мгновенно овладели им.

– Пойдем, у Валеры спросим.

Они нашли его нюхающим розы.

– Розы услаждают наш взгляд, услаждают наше обоняние, но мы их не слышим. Как слепой может понять, что перед ним роза?

– По запаху.

– А если это только духи, умело подобранный эфир?

– Никак.

– Ошибаетесь, молодой человек. К розе летят насекомые. По звуку их полета слепой может понять, что цветок жив.

«К чему это он?» – спросили себя дети.

– Знаете сколько детей здесь родила девушка, которую я любил?

– Нет.

– Семнадцать! Это даже здесь слишком. Из чего я сделал вывод, что раз она даже здесь не могла вписаться в нормы общества, то там она не сделала этого тем более. А раз так, то судьба ее там, скорее всего, закончилась плохо.

– Как? – спросила Женя.

– Не знаю. Я там давно не был. Она еще девушкой была, – Валерий, до этого пребывавший в мечтательности, теперь стоял с безразличной миной на лице, явно наигранной, что очень раздражало. «Глупое кривлянье! Любил ли он эту девушку? Если да, почему он не горюет о ее судьбе. А если нет, то … Тьфу!»