Часто спотыкаясь, Хельвиг двинулся к деревне. Непослушные ноги то и дело цеплялись за острые кочки, съезжали в невидимую под снегом колею. Молодой человек падал и подолгу не мог подняться. Измученный и обессиленный, он боялся потерять сознание здесь, на ледяном спуске, не дойдя всего сотню метров до спасительных стен. Эрнст пытался звать людей на помощь, но из груди вырывались лишь хриплые стоны. Выронив из рук посох, солдат оставил его лежать поперек дороги. Вскоре он и сам, соскользнув в колею, уже не смог встать. Путь к спасению был бесконечным. Последние метры молодой человек полз, упираясь локтями в замершую землю. Пропитанный кровью бинт съехал с бедра и тянулся за ним черной траурной лентой.
Достигнув, крайней избы, Эрнст долго сидел, прислонившись спиной к деревянному срубу. Собравшись с силами, солдат поднялся и медленно двинулся вдоль стены, осторожно ведя по ней обмороженными пальцами. Ему казалось, что даже снаружи от шероховатой поверхности исходит тепло. Хельвиг раз за разом обходил избу в поисках двери и никак не мог ее отыскать. Молодой человек скреб мерзлое дерево, гладил округлые бока ровно уложенных стволов, стучал в них, беззвучным голосом звал хозяев, умолял, ругался. Все было тщетно. Он переходил от дома к дому. До тех пор, пока силы не оставили его. Тогда Эрнст прижался лицом к стене, выложенной душистыми, не обтесанными бревнами и развел руки в стороны так, словно пытался обнять это странное жилище – без крыльца и забора, без окон и дверей, без печи и крыши. Солдат обнял дом, в который его не хотели впускать…
Замутненный рассудок не желал признавать, что это лишь стволы деревьев, уложенные в ровные штабеля. Вырубленный и подготовленный к вывозу лес. Не желал потому, что признать такое значило бы лишить себя последней надежды на спасение. Эрнст Хельвиг умирал. Он стоял, прижавшись лицом к смолистой коре, и сквозь прикрытые ресницы наблюдал, как от горячего дыхания на воображаемом замерзшем окне, появляется маленький округлый глазок. Молодой человек дышал на стекло, и темный кругляш рос, увеличиваясь в размерах. Белый морозный узор по его краям темнел и плавился, становясь прозрачным. Вскоре через этот глазок можно было заглянуть внутрь. Солдат жадно прильнул к стеклу и увидел наполненную янтарным светом комнату. Ее убранство было простым, деревенским. Голые бревенчатые стены, длинный деревянный стол, массивные скамьи, всюду выскобленное до желтизны дерево. От выбеленной русской печи исходило благостное тепло. Вдоль широких половиц бежали пестрые домотканые дорожки. В дальнем углу комнаты Эрнст разглядел знакомую икону. Играя позолотой, она стояла на маленькой полочке под самым потолком. Святой на иконе лукаво улыбался. Его глаза светились озорным огоньком. На столе в глиняных подсвечниках, мерцая, плавились свечи. Было тихо и уютно, тикали ходики, клонило в сон…
По смолистой стене Эрнст медленно сползал вниз. Ему становилось жарко. Воздуха не хватало. Тесная одежда душила. Молодой человек пытался расстегнуться, но не мог справиться с крючками и пуговицами. Тогда он достал нож и начал их срезать. Слой за слоем солдат распахнул всю одежду на груди, снял перчатки и стащил с головы вязаную шапку. Дышать стало легче. Ему хотелось просто закрыть глаза, лечь и ни о чем не думать. Хотелось, подобно кошке, свернуться «калачиком» и уснуть. Тяжелые веки закрывались. Все тело наполняла приятная истома, боль покидала его. Только в груди по-прежнему беспокойно покалывал ледяной комок. Живое сердце еще давало о себе знать. Эрнст опустил руки в сугроб и с удивлением ощутил его тепло. Молодой человек стал сгребать горячий снег за пазуху, и ледяной комок в груди начал медленно плавиться…
14
За мгновение до того, как время остановилось, в глаза Эрнсту ударил яркий свет. Он поднял голову и увидел старца, который медленно ступал по снегу, опираясь на оброненный солдатом посох. Приблизившись, старец внимательно осмотрелся. Его длинные, абсолютно белые волосы ниспадали на плечи редкими волнистыми прядями. Одна из прядей наполовину скрывала худое морщинистое лицо. Несмотря на почтенный возраст, старец держался прямо, его спокойный взгляд излучал силу. Хельвиг пытался вспомнить, откуда ему знакомы эти черты. И только разглядев босые ступни, выглядывающие из-под длинной холщовой рубахи, он, кажется, вспомнил, где встречал этого человека.
– Прости меня, старик, твои валенки я потерял, – Эрнст показал на свои ноги, обмотанные тряпьем. – Если хочешь, можешь забрать себе мои портянки. Они хорошие, только немного измазаны в крови. Бери!
Казалось, старец не слушал Хельвига. Он задумчиво разглядывал черные точки пуговиц, рассыпанных по снегу.
– Не ищи. Нет твоих валенок! Йохен был прав. Я потерял их. Они остались там, в сугробе, – молодой человек махнул рукой в сторону леса. – Может быть, их нашли и забрали себе русские солдаты? Не знаю. Но я не хочу туда возвращаться.
Эрнст огляделся и, подобрав свои перчатки, протянул их старику.
– На, возьми, где-то здесь должна быть еще и вязаная шапка. Ее тоже забери. Мне не нужно…
Старец посмотрел на протянутые вещи.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он. Его вопрос застал Эрнста врасплох. Молодой человек растерянно молчал.
– Что ты здесь делаешь? Зачем ты здесь? – старец ждал ответа. Теперь он смотрел прямо в глаза Хельвигу.
Эрнст вдруг почувствовал, что не в силах выдержать этого взгляда. Он понял, что ни соврать, ни спрятать своих мыслей ему не удастся. Старец видел и знал всё, о чем молодой человек когда-либо думал и что мог бы ему сейчас сказать. Поэтому Эрнст ответил первое, что пришло ему в голову:
– Я не знаю. Раньше я полагал, что выполняю свой долг. А теперь – не знаю.
Старик на мгновение задумался.
– Скажи мне, а во что ты веришь?
Молодой человек уныло покачал головой:
– Этого я тоже не знаю. Я пробовал верить: и в бога, и в чудо, и даже в эти елки. Никто из них не помог мне. А теперь я умираю. Без борьбы, без подвига – глупо и бессмысленно.
Старец едва заметно улыбнулся:
– Борьба, подвиг, смысл… Не страшно умирать без подвига, страшно умирать без веры.
Эрнсту действительно было страшно. Он не понимал, что его ожидает и откуда здесь взялся этот невозможный старик.
– Кто ты? – спросил его Хельвиг.
Старец некоторое время молчал, хмуро разглядывая молодого человека, затем черты его лица смягчились, и он заговорил:
– Эрнст Хельвиг, я то, во что ты веришь. Если ты веришь в Бога, то я – Бог. Если ты веришь в себя, то я – твое отражение, твоя совесть. А если ты ни во что не веришь, то я лишь галлюцинация, меня здесь нет, я – ничто, пустота. Выбирай сам, в чьем обществе ты хотел бы остаться?
Молодому человеку показалось, что старик сейчас уйдет, оставив его умирать во мраке морозной ночи. Эрнст подался вперед, протянув к старцу руки. Словно ребенок, ищущий материнской защиты, он полз по обжигающему снегу, пытаясь коснуться его ног. Из глаз молодого человека текли слезы, он больше не хотел и не мог сдерживаться. Содрогаясь в рыданиях, он молил только об одном:
– Постой! Не уходи! Не бросай меня! Я знаю, кто ты! Я узнал тебя! Ты русский Бог! Прошу, помоги мне! Забери меня отсюда! Мне больно и страшно! Я больше не хочу мучений…
В глаза ударил яркий свет. Молодой человек попытался закрыться от него. Время остановилось, и Эрнст Хельвиг застыл навсегда, превратившись в ледяную статую. Застыл подобно тысячам немецких солдат, безмолвно тянущих из-под снега свои обмороженные руки, с черными скрюченными пальцами, словно обугленными в жарком сиянии, исходящем от ослепительного лика разгневанного русского Бога.
Обложка книги создана при помощи сервиса: Canva.com