Anamnesis. Том 2

А она сидела напротив за обшарпанным письменным столом в моём кабинете, отпивала маленькими глотками горячий чай из огромной больничной кружки и тихо улыбалась чему-то. Казённый фланелевый халатик мышиного цвета смотрелся на ней, как вечернее платье.

– Так, – Аля вскинула на меня глаза и виновато пожала плечами. Её улыбка, до сих пор едва намеченная на пухлых по-детски губках, теперь заиграла в полную силу.

Немногие оставшиеся мысли мигом покинули мой мозг. Забыв обо всём, я любовался этим лучистым чудом и не понимал, как это раньше я мог обходиться без её улыбки. Вид при этом, видимо, у меня был совершенно идиотский.

– Я и в самом деле не могу вспомнить ничего из своей жизни, доктор! – немного жалобно сказала девушка, не переставая улыбаться.

– Павел!

– Простите?

– Меня зовут Павел. Поскольку вы, по моему разумению, абсолютно здоровы и лечить я вас не собираюсь, можете не обращаться ко мне, как к врачу. А что касается вашей странной амнезии – так это не по моей части, – пояснил я.

Аля помолчала немного. И очень серьёзно посмотрела мне в глаза:

– Хорошо, Павел. Или Пал Палыч, как вас зовут коллеги?

– Павел. Просто Павел, – уточнил я и внутренне хмыкнул, – «Бонд. Джеймс Бонд!»

Чтобы скрыть собственное замешательство, я уткнулся в свою чашку.

– Обращение по имени у вас ко многому обязывает, верно? – девушка по-прежнему пристально рассматривала меня, слегка склонив голову набок.

Я поперхнулся чаем:

– У кого это «у нас»?! Насколько мне известно, обращение по имени не налагает каких-то дополнительных обязательств. На вас, Аля, по крайней мере – точно! – я прокашлялся и продолжил, – Впрочем, если вам неудобно, можете обращаться ко мне по отчеству.

– Нет, нет, что вы, вполне даже удобно! – она слегка поморщилась и помассировала виски, – Вы простите, Павел, я, наверное, кажусь вам странной?

«Ещё какой!» – мысленно подтвердил я, не сводя восхищённого взгляда с прекрасного лица.

– Я и сама чувствую, что говорю что-то не то… Знаете что? Не обращайте внимания на эти мои… странности! Пожалуйста, Павел, считайте это побочным эффектом потери памяти. А я постараюсь как можно быстрее прийти в норму. Договорились?

«Да как же тебе откажешь-то?!» – умилился я про себя, а вслух торжественно произнёс:

– Договорились! – и зачем-то сурово сдвинул брови.

Аля рассмеялась:

– У вас очень забавный вид, когда вы пытаетесь выглядеть строже и старше, чем на самом деле!

Я открыл рот… и тоже расхохотался:

– А ведь вы меня раскусили! Неужели так заметно, что я пыжусь?

– Да как вам сказать? Мне – заметно. И мне это нравится.

– Это почему же?

– Потому что, если бы вы на самом деле были таким, каким пытаетесь казаться: суровым, чопорным и серьёзным, – вы были бы невероятным занудой! – смеясь, пояснила Аля и на миг коснулась пальчиками моей руки.

Никогда меня не било током, но ощущение, наверное, схожее. Упругий, живой комок обжигающего тепла от её пальцев в мгновение ока прокатился под кожей моей руки, нырнув в грудь. И взорвался там пульсирующим горячим фонтаном, вмиг наполнив огнём самые отдалённые закоулки моего тела.

Исчезло всё:

…ободранный стол в скромном кабинете затрапезной земской больнички…

…ночь, наполненная запахом крапивы и орущими сверчками…

…дружный лай деревенский псов, будто сошедших нынче с ума и не умолкающих ни на миг вот уже почти час…

…это странное место под названием «Кобельки», начавшее с аппетитом пережёвывать своего нового доктора…

…даже дикая, свинцовая усталость этих бесконечных, первых моих врачебных суток…

Исчезли мысли и слова…

Осталось лишь тепло от её пальцев на моей руке. И глаза… Смеющиеся зелёные глазищи, заглядывающие в самую душу и освещающие её уголки лучами ласкового, живого света.

(Охарактеризовать своё состояние тогда, в тот самый момент, когда Аля впервые невзначай коснулась меня, я не смог. Много позже, уже немного придя в себя, я решил, что испытал то, что в книгах называют простым и ёмким словом – «Восторг». Именно так, с большой буквы!)

Девушка давным – давно отняла руку, а я всё сидел в той же позе, боясь пошевелиться и спугнуть это восхитительное чувство.

– Павел, вам нехорошо? – её голос вывел меня из сладкого оцепенения.

– Нет, наоборот! – пробормотал я, во все глаза рассматривая свою руку. Алиных пальцев на ней уже не было. Но я по-прежнему их чувствовал!

– Наоборот? – заинтересовалась она и тряхнула копной рыжих волос, – Это как?

– Наоборот – хорошо! – признался я и рассмеялся, – Аленька, я не знаю, как вы это сделали, но у меня совершенно прошла усталось после нынешнего безумного дня! И ещё… вы не поверите!

Она прищурилась:

– А вдруг поверю?

– Вряд ли. Сам не верю: я спать не хочу!

Девушка демонстративно взглянула на настенные часы и сдвинула брови:

– Вы правы. Не верю! – и, рассмеявшись, встала и подошла к окну, – Красиво тут, правда?

Я подошёл и встал рядом:

– Да, днём очень красиво. Только сейчас ведь не видно ничего. Темно.

– Ах, да! Темно… – будто спохватившись, подтвердила Аля.

В заоконной темноте, в невидимых Кобельках с новой силой радостно затявкали собаки.

– Интересно, это они каждую ночь такие концерты устраивают, или только сегодня? – пробормотал я.

– Собаки-то? Только сегодня, – уверенно ответила Аля.

Я в недоумении посмотрел на неё. Она-то откуда знает?

– Павел, вы же обещали не обращать внимания на некоторые мои странности, верно? – девушка резко повернулась ко мне. Глаза её из зелёных почему-то стали карими, – Ну да, я знаю, что местные псы так шумят только сегодня! Но представления не имею, откуда я это знаю! Поверьте, меня саму это весьма и весьма интересует.

– Аля, не злитесь. Уверен, со временем вы всё вспомните. Я вовсе не пытаюсь выяснить у вас то, чего вы не знаете сами, – я улыбнулся и осторожно взял её под руку, – Давайте лучше вернёмся к чаю. У нас ещё есть ряд очень важных вопросов для обсуждения.

Девушка послушно вернулась за стол.

– Так какие же такие важные вопросы вы намерены обсудить? – её улыбающиеся глаза вновь стали зелёными.

Чудеса, да и только! С огромным трудом я заставил себя переключиться на деловую волну:

– Аля, есть проблема. Видите ли, я не знаю, что мне с вами делать…

Она удивлённо подняла брови:

– О чём вы?

– Я поясню. Поскольку физически вы совершенно здоровы, находиться вам в этой больнице нет никакого резона: мне лечить вас неотчего и незачем. Я не специалист по амнезиям и совершенно не смогу помочь вам вернуть память…

– Но…

– Пожалуйста, дослушайте меня до конца! Не уверен, что и райцентре найдётся необходимый специалист. Но, как бы то ни было, мне придётся направить вас в район, а оттуда уж вас, вероятно, перенаправят для обследования и лечения в областной центр, – говоря всё это, я с ужасом понимал, что именно так мне и следует поступить, – Кроме того, вполне вероятно, что вас уже разыскивают ваши близкие… а значит, обязательно нужно сообщить в милицию о том, что вы нашлись. Дать в газеты и телевидение вашу фотографию, приметы… ну, не знаю точно, как там это делается, но сообщить о вас необходимо.

Я умолк, переводя дыхание.

– Меня никто не ищет, Павел, – тихо сказала Аля. Так уверенно, что я сразу понял – и в самом деле, не ищут.

– Откуда вы… – начал было я, больше по инерции.

– Просто знаю. Как про собак, – невесело улыбнулась девушка, – Более того, меня некому искать. Это я тоже знаю.

– Вы… сирота? – оторопело уточнил я.

Она пожала плечами:

– А вот это мне неизвестно. Пока.

Я молчал, не зная, что и сказать.

– Павел, я не хочу никуда уезжать отсюда. Я… я не готова. Пожалуйста, позвольте мне пожить здесь! – в её просьбе явственно слышались нотки отчаяния.

– «Здесь» – это в Кобельках? – уточнил я.

Аля помотала головой:

– Здесь, в больнице. Тут же есть свободные палаты, верно?

– Но…

– Я не буду доставлять неудобств, обещаю. Я могу даже поработать у вас тут… в качестве санитарки, например! Вы не думайте, я смогу ухаживать за больными, у меня получится! И ещё: я, кажется, готовить умею… – не очень уверенно добавила она, как бы прислушавшись к себе.

Я вздохнул. Представить себе это хрупкое, неземное создание выносящей судно или перестилающей лежачего больного у меня как-то не получалось.

– Пожалуйста, Павел! – Аля умоляюще сложила ладошки на груди, – Позвольте мне пожить здесь!

Я откашлялся, прочищая горло:

– Аля, я не могу вас выгнать из больницы, потому что, пока вы не вспомнили, где ваш дом, идти вам некуда…

Она с готовностью кивнула.

– В район, как я понимаю, вы ехать категорически отказываетесь?

Аля часто закивала головой:

– Абсолютно категорически! Как и в область!

– Насильно я вас, разумеется, отправить не могу. И не хочу, если уж быть предельно честным.

Девушка улыбнулась:

– Значит…

– Значит, вы остаётесь при больнице! – резюмировал я, – До утра – в качестве пациентки, в той же палате. А утром я распоряжусь, чтобы Клавдия Петровна подготовила для вас жилую палату, тут есть ещё одна свободная.

Аля радостно засмеялась и захлопала в ладошки:

– Вот спасибо, Павел, вы – прелесть!

– А вот тут вы ошибаетесь: вовсе я не прелесть! – я опять сдвинул брови и заговорил строго (по крайней мере, мне так показалось!) – С завтрашнего дня приступите к исполнению обязанностей санитарки Кобельковской участковой больницы. Ваши должностные обязанности утром вам разъяснит всё та же Клавдия Петровна.

– Уверяю вас, доктор, у меня всё получится! Спасибо за доверие! – Аля говорила серьёзно, даже торжественно, но в зелёных глазах плескался смех.

– И ещё… – я решил сразу же расставить все точки над «i».

– Да, доктор? – девушка была воплощением смирения и послушания… но верилось в это слабо.

– Аля, я завтра же приглашу сюда местного участкового. Его зовут Семёном Михалычем и он производит впечатление очень порядочного человека и хорошего специалиста. Я хочу, чтобы он помог вам найти вашу прошлую жизнь. Ну и, разумеется, придётся пройти какие-то формальные процедуры: у вас же нет никаких документов, ничего!

Девушка пожала плечами:

– Павел, делайте всё, что считаете необходимым. Уверена, вы поступаете правильно.

Я с облегчением выдохнул и улыбнулся:

– Вот и славно! Значит, договорились.

– Договорились! – тоже с улыбкой, подтвердила Аля.

– А теперь, голубушка, ступайте в палату и ложитесь-ка спать! Пока ещё вы на правах пациентки, а больничный режим никто не отменял. Да и я бы, с вашего позволения, вздремнул до утра, – я посмотрел на часы и покачал головой, – Собственно, утро-то уже наступило! Ладно, Аленька, и в самом деле – пора на боковую. Позвольте, я вас до палаты провожу. Засиделись мы с вами, однако!

– Вы тоже странный, Павел! – констатировала девушка уже в дверях своей палаты.

– Это почему же? – я остановился и обернулся к ней.

– С вами не страшно время! – загадочно произнесла Аля и закрыла за собой дверь.

8 сентября 1987 года, Кобельки, участковая больница, 11—45.

Я наложил последний шов на бедро незадачливого торреадора, полюбовался аккуратными стежками и приладил поверх них повязку:

– Ну-с, вот, пожалуй, и всё. Будете приходить ко мне на перевязки каждый день после обеда.

– Спасибо, доктор! – пробасил селянин и принялся слезать со стола.

– Виктор э-э.. Петрович! – окликнул я его, когда он принялся натягивать штаны.

– Чё? – абориген замер в пикантной позе.

– Большая личная просьба: не дразните больше быков!

Виктор Петрович широко разулыбался и разогнулся:

– Так я ж его и не дразнил! Иду, гляжу – стоит. И дышит так, тяжело: уф-ф, уф-ф-ф! Ну, я подошёл, встал напротив и тоже дышу…

– Зачем?

– Как зачем? Чтобы жить! – изумился он моей непонятливости.

– Да я не о том… Для чего вы дышите, я догадываюсь. Зачем к быку-то подошли?

– А чё он стоит? – резонно возмутился Виктор Петрович.

– Действительно, – согласился я, – И что потом?

– А что потом? Постояли, подышали. Потом он ка-ак дыхнёт на меня! С меня аж кепку снесло. Ах ты ж, думаю, скотина такая! И в обратку ему!

– Что?! – не понял я.

– Ну, это… Воздуха набрал и на него дыхнул!

– А он?

– А он меня – рогом за ногу поддел, да и швырнул… в навоз прямо! И ушёл. С-с-скотина! – с чувством закончил свою печальную историю быконенавистник.

– Радуйтесь, что ушёл, – пробормотал я. И в самом деле, терпению быка можно было позавидовать: амбре, источаемое Виктором Петровичем, разбудило бы зверя даже в ягнёнке. Впрочем, вру: ягнёнка один выдох моего пациента попросту убил бы. На месте.

В перевязочную заглянула Клавдия Петровна:

– Пал Палыч, там Семён Михалыч в вашем кабинете ждёт. Он уже закончил.

– Иду! Вы там ему чаю предложите, что ли, – отозвался я, стаскивая перчатки.

Фельдшерица ухмыльнулась:

– Третью чашку уже пьёт! Чегой-то он взволнованный какой-то, – и скрылась за дверью.

Участковый и в самом деле был слегка не в себе. Его спокойная уверенность, которая так понравилась мне в нашу первую встречу, куда-то испарилась. Лейтенант усердно хлебал чай и весь был каким-то взъерошенным.

– Ну-с, и каким будет твой вердикт? – поинтересовался я, присаживаясь напротив и придвигая к себе вторую чашку, – Наша новая пациентка – кто она?

Михалыч отставил чашку и обеими руками схватил себя за голову. Посидел так молча с минуту. Я терпеливо ждал.

– Нехорошо стало в Кобельках! – неожиданно выдал он.

– Начало многообещающее. А поподробнее? – я отпил глоток и посмотрел на измученного лейтенанта поверх чашки.

– У нас люди гибнут, Палыч! – участковый упорно говорил загадками.

Я молча ждал продолжения.

– Понимаешь, за последние два месяца в округе по разным причинам погибли тринадцать женщин. И, что характерно, все – беременные.

Я поёжился. И в самом деле, жутковато.

– Следов – никаких! Каждый раз – несчастный случай. Причём, случаи-то все – разные, повторений нет! Никаких свидетелей, никаких улик, ничего! Хотя, не совсем! – Семён Михалыч с шумом глотнул из чашки и продолжил, – Сегодня ночью опять погибла беременная. Сгорела в палатке, на берегу озера. Нашёлся свидетель, он же – подозреваемый. Муж. Утверждает, что отплывал на соседний островок за раками, когда всё и случилось. Сам понимаешь, проверить, так ли это, нет никакой возможности.

Я кивнул. Разумеется, если других свидетелей нет, никак не проверишь.

– Мужа, конечно, арестовали?

– Конечно. Хотя лично я уверен, что он не врёт. Мужик просто в шоке от случившегося. И он не играет.

Я пожал плечами:

– Тебе виднее. Ты считаешь, что эта смерть как-то связана с предыдущими? Если да – то муж и в самом деле ни при чём.

Лейтенант хлопнул меня по плечу:

– Зришь в корень! Главный вопрос: это серия убийств или и в самом деле лишь цепочка совпадений?

– Я не верю в совпадения, Михалыч! Тем более – в такие совпадения, – безапелляционно заявил я.

– Вот и я – не верю. А в райотделе, и даже в области – верят. «Нет оснований для возбуждения уголовного дела!» – раздражённо передразнил участковый кого-то, мне неизвестного, – Зато сегодня основания сразу же нашлись! И упекли несчастного мужика в кутузку ни за что, ни про что!

– Может, всё-таки, есть за что? – осторожно поинтересовался я.

Михалыч махнул рукой:

– Да Лёнька ни при чём. Я его, как облупленного знаю. И Нютку его тоже… знал. Не мог он её…, – участковый внезапно охрип и вновь уткнулся в свою чашку.

Помолчали. Гостеприимные Кобельки начали вырисовываться для меня с другой стороны. Мрачноватой.

– Все погибшие – местные?

– Имеешь в виду – из Кобельков? Да нет, конечно, откуда у нас тут столько беременных-то наберётся?! Из нашей деревеньки – четверо. Это включая Нинку Смурякову, которую ты вчера днём в озере нашёл. Остальные – из окрестных сёл: Бедулино, Соколовка, Антоновка… Все – в радиусе двадцати – тридцати километров от Кобельков.

– Значит, если предположить, что всех этих женщин убили, то убийца обосновался здесь? – блеснул я дедукцией.

Участковый согласно кивнул:

– Похоже на то.

Теперь я схватился за голову:

– Дела! Это что же, у вас под носом разгуливает маньяк, а его даже никто не ловит?

Михалыч угрюмо пробурчал:

– Потому что никто, кроме нас с тобой… ну, и ещё одного человека, не верит в его существование!

В волнении я сорвался со стула и кругами заметался по кабинету:

– Но это же… Это бред какой-то! Сколько ещё должно погибнуть женщин, чтобы твоё начальство увидело в этом закономерность, а не случайность? Десять, пятьдесят, сто?

– Да хоть тысяча! – участковый тоже встал и прислонился лбом к дверце шкафа, – Нет признаков убийства – нет убийства! Точка. Никто не будет сам раскручивать заведомый «висяк»! Да ещё такой! У них же статистика, понимаешь… А если вдруг обнаружится, что и в самом деле проморгали серию убийств… Ты представляешь, что начнётся? Головы полетят на всех уровнях, включая область! Все ж это понимают, вот и отмахиваются от очевидного!

– А ты?

– А что я?

– Ты же понимаешь, что это – убийства, верно?! Да у тебя же у первого голова покатится, когда найдутся-таки доказательства! А они ведь обязательно найдутся, так?

– Найдутся! – Михалыч боднул шкаф, – Если только мы с тобой не ошибаемся.

– Да не ошибаемся мы! Сам понимаешь – не ошибаемся! Ты же – участковый, у тебя ведь есть какие-то свои возможности, связи, полномочия. Ты тут всех знаешь, тебя все знают… и уважают, как я успел заметить! Что мешает провести своё собственное расследование? Найдёшь улики, доказательства… может, даже убийцу сможешь вычислить. А тогда уж и райотдел свой подключишь. С областью.

– Да я уже…

– Что «уже»?

– Уже начал. Расследование, – лейтенант ещё раз боднул шкаф, потёр лоб и вернулся за стол.

Я перестал бегать по кабинету и оторопело уставился на него:

– Да? Ну… молодец.

– Только, Палыч, я тебя попросить хотел… Понимаешь, один в поле – не воин. Мне нужен кто-то головастый, кто может посмотреть на проблему как бы со стороны. Ну, не наш, не местный. Словом, мне твоя помощь нужна! – участковый озадаченно повертел в руках пустую чашку, – Чаю дашь ещё?

– Клавдия Петровна, принесите чайник, пожалуйста! – крикнул я в дверь и уселся напротив лейтенанта, – Михалыч, я тебе, конечно, всегда помогу… только вот не знаю, чем именно?

– Да я и сам не знаю пока… будешь доктором Ватсоном!

Мы расхохотались.

Дверь отворилась и в кабинет вошла Клавдия Петровна, неся огромный чайник:

– Желаете чаю со сливками? – церемонно осведомилась она.

Мы переглянулись с участковым и расхохотались ещё громче: чем не миссис Хадсон!

Клавдия Петровна с лёгкой жалостью посмотрела на нас, поставила чайник и выплыла из кабинета.

Просмеявшись и заправившись свежим чаем, я вспомнил:

– Семён, а что с Алей-то? Ты с ней поговорил?

Лейтенант разом стал серьёзным:

– Поговорил. Девушка и в самом деле ничего о себе не помнит. Кроме имени.

– Да и имя-то какое-то странное. Аля – это Алевтина? Или Алла? Алина?

– Она говорит, просто – Аля. Это полное имя.

– Чудно. Ну ладно, я тебя перебил, извини, – спохватился я, – И что ты думаешь? Надо, наверное, как-то организовать поиск её близких?

Участковый покачал головой:

– Понимаешь, какая штука… Естественно, я запущу процедуру поиска её родственников, друзей, знакомых. Проверю по базе пропавших без вести… Словом, всё, что необходимо в таких случаях, сделаю. Но есть одна странность… – он опять надолго замолчал, уткнувшись носом в чашку.

«Если бы только одна!» – подумал я, вспоминая наш ночной разговор с невесть откуда взявшейся незнакомкой.

– Я хотел взять у неё отпечатки пальцев. Ну, это обычная процедура в таких случаях… – Михалыч опять умолк.

– Ну, взял, и что? – подогнал его я, поняв, что очередная пауза вновь может затянуться.

Участковый хмыкнул:

– Да в том-то и дело, что не взял!

– Почему?

– Не смог!

Я озадаченно уставился на новоявленного Холмса:

– Не смог? Это что, так трудно?!

– Абсолютно не трудно. Когда они есть!

– Кто «они»? – не понял я.

– Отпечатки! – вздохнул Михалыч и сделал шумный глоток из чашки.

– В смысле? – я и в самом деле сейчас ощущал себя доктором Ватсоном: таким же тугодумным недотёпой.

– В прямом смысле: у нашей Али нет отпечатков пальцев! То есть, её пальчики, разумеется, оставляют отпечатки краски на бумаге, но кожного рисунка, который, собственно, меня интересовал, у неё нет!

Я некрасиво отвесил челюсть. Через минуту с трудом вернул её на место, сглотнул и уточнил:

– Совсем – совсем нет?

– Совсем – совсем! – грустно подтвердил Михалыч и виновато развёл руками.

– Так не бывает! – авторитетно заявил я.

– Не бывает! – подтвердил участковый.

– Но у Али отпечатков нет?

– А у неё – нет! – на лейтенанта жалко было смотреть.

– Аля!!! – взревел я.

В коридоре послышались лёгкие приближающиеся шаги. Дверь распахнулась и в кабинет впорхнула она.

Меня опять пронзило теплом. Как и ночью, в момент касания её пальцев. На какое-то время я вновь выпал из реальности, полностью захваченный прекрасным явлением, возникшим на пороге.

На этот раз девушка была в белом халате. Рыжие волосы, упрямо выбивающиеся из-под белого же колпачка, струились на больничном сквозняке, создавая полную иллюзию живого пламени. А странные глаза её вновь были зелёными. И улыбались.

– Да, доктор?

Крепко зажмурившись на миг, я ухитрился-таки вернуть себя в здесь и сейчас.

– Аля… Мы тут говорили с лейтенантом о вас, и он рассказал о некоторой странности, – начал я.

Не дослушав, она подошла ко мне вплотную и протянула руки. Ладошками вверх.

– Наверное, об этой?

Осторожно я взял её руки в свои. Меня вновь накрыло тепловой волной, но на этот раз я сдержался. И внимательно посмотрел на маленькие ладони.

Они были гладкими.

8 сентября 1987 года, Кобельки,

11—58.

– Господи, как хорошо-то, что больница близко! – с облегчением выдохнула Ирина прямо в полосатую морду Трофима.

Кот скептически мяукнул и спрыгнул с калитки. Подождал, пока хозяйка закроет её за собой и неторопливо пошествовал к дому, изредка оглядываясь. Ирина – за ним.

Несмотря на откровенный скепсис кота, женщину и в самом деле радовало то, что на регулярные осмотры к акушерке ходить приходилось недалеко. На последнем месяце беременности Ирина здорово прибавила в весе, за что и получила сегодня нешуточный нагоняй от Марии Глебовны. Да и новый доктор заметно озаботился, выслушивая её сердце. Всё допытывался, не находили ли у неё порок, не болят ли суставы, не было ли ангин… Она, конечно, успокоила Пал Палыча: шумы в сердце у неё врачи выслушивали с детства, но никогда ничего серьёзного не находили. И всё-таки…

Всё-таки, в последние недели ходить Ирине стало тяжело. Пара шагов всего – и готово: сердце заходится, одышка, в глазах темнеет. Потому-то и радуется она, что до больницы – рукой подать. Коту этого не понять.

С облегчением сбросив босоножки, Ирина босиком прошлёпала на кухню и жадно присосалась к носику чайника. Мысленно оправдываясь за нарушение запрета акушерки и доктора на обильное питьё. Да пропади оно всё пропадом, в конце-то концов! Пока сегодня дотопала до больницы вверх по холму, с неё семь потов сошло. Литр потеряла, не меньше. Надо же восполнять!

И восполнила. Чайник опустел подозрительно быстро. Ирина поставила его на стол, икнула и осторожно похлопала себя по огромному животу. Нет, прав, всё-таки Пал Палыч: питьё срочно надо ограничить!

Улыбаясь собственному непостоянству, Ирина взглянула в окно: прямо за ним, на холме, красовалось убогое здание больницы. Метров триста всего.

О ноги требовательно потёрся Трофим.

– Проголодался, обжора? Молоко будешь?

Кот утробно мяукнул. Будет.

Ирина открыла холодильник и взялась за приятно – холодную, запотевшую бутылку…

Дзынь!

В гостиной со звоном посыпалось стекло. От неожиданности женщина вздрогнула. Влажная бутылка, с готовностью выскользнув из пальцев, грохнулась на плиточный пол. И, разумеется, разбилась.

Трофим радостно заорал, прыгнул в самую середину образовавшейся молочной лужи и принялся торопливо её вылизывать.

– Вот оно, кошачье счастье! – невесело усмехнулась Ирина и отправилась в гостиную. Судя по всему, придётся вставлять стекло в окне. А это – внеплановые хлопоты… вместо давно намеченного валяния с книжкой на диване.

Ну конечно, от оконного стекла остались лишь жалкие воспоминания. В виде торчащих по периметру рамы острых разнокалиберных осколков, хищно сверкающих на солнце.

– Твою мать! – с досадой воскликнула Ирина.

Весь пол у окна был усыпан битым стеклом. Женщина озадаченно посмотрела на свои босые ноги и побрела в прихожую. Кряхтя, натянула кроссовки и вернулась в гостиную.

– Как же оно разбилось-то? – поинтересовалась она у самой себя и озадаченно осмотрела пол, – Камнем, что ли, запустили?

Но камня нигде видно не было. Ирина подошла вплотную к окну и внимательно осмотрела раму. Осколки торчали вплотную друг к другу, окантовывая собой большущую дыру в форме звезды со многими лучами.

Женщина осторожно высунула голову наружу. Посмотрела вниз: почти от самой стены начинались грядки её, Ирининого, огорода. Внизу, разумеется, никого не было.

Она повернула голову направо. И тут – никого.

Посмотреть налево Ирина не успела: на её затылок вдруг навалилась чудовищная тяжесть. Которая в мгновение ока пригнула, придавила женщину вниз, насаживая шеей прямо на торчащие из рамы осколки.

Боли она не почувствовала. Зато удивилась, успев заметить, как густо окрасились вдруг красным грядки под окном.

И тут же кто-то выключил солнце…

8 сентября, Кобельки, участковая больница, 12—05.

То есть, – абсолютно гладкими. На Алиных ладошках не было даже привычных складок, по которым так любят гадать цыганки и прочие предсказатели судеб. Не говоря уж о том, что папиллярный узор на пальцах отсутствовал напрочь. Лейтенант оказался прав.

– Так не должно быть, да? – тихо спросила Аля, вскинув на меня глаза. Теперь карие.

Я покачал головой:

– Не совсем. Так просто не бывает.

– Потому что не может быть никогда… – философски добавил участковый и опять уткнулся носом в чашку.

– Но вот же – есть! – справедливо возразила нам девушка, демонстрируя свои руки. И улыбнулась.

– Ага! – подтвердили мы с Михалычем хором.

А что ещё нам оставлось делать? Её улыбка оказалась железным аргументом. Да и факт, что называется, имелся налицо: перед нами стоял, вероятно, единственный человек на планете без отпечатков пальцев.

– Видите ли, Аля… – начал было я подводить теоретическую базу под это невероятное открытие, но продолжить не успел.

В кабинет ворвалась миссис Хад… Тьфу ты, Клавдия Петровна, разумеется. На этот раз от её давешней степенности не осталось и следа:

– Пал Палыч, скорее! Вас вызывают, срочно!

– Кто вызывает?! Куда?

– Да тут рядом, с холма только спуститься! Ирка Леонова, помните, утром вы её смотрели? Ну, беременная с шумом в сердце?!

– Помню, конечно. Что с ней?

– Не знаю точно. Соседка её прибежала, кричит благим матом, толком ничего сказать не может. Всё про кровь блажит. Истерика у неё. Машка её валерьянкой отпаивает. Я только поняла, что Ирка то ли разбилась как-то, то ли порезалась… Словом, кровищи там – море!

– Ясно, на месте разберёмся. Показывайте дорогу! – следом за Клавдией Петровной я выбежал в коридор. Лейтенант с Алей – за мной.

Там нас уже поджидал Антон Иваныч с «дежурным чемоданчиком» в руках.

– Не отставать! – деловито скомандовал он и рванул с места, будто заправский спринтер.

Бежать и в самом деле оказалось недалеко. Уже через пару минут мы ворвались в калитку небольшого одноэтажного дома. Фельдшер подлетел к двери, постучал в неё и, не дождавшись ответа, рванул на себя ручку.

– Заперто! – удивлённо, даже обиженно констатировал он.

– Надо сзади зайти! Соседка что-то про огород твердила, – предложила Клавдия Петровна.

Я побежал за дом. Свита устремилась следом.

Повернув за угол, я увидел… И остановился, как вкопанный. В спину тут же врезался участковый.

– Ты чего? – удивился он.

Я обвёл рукой залитые кровью грядки:

– Поздно, Семён. Мне тут уже делать нечего. А вот тебе, кажется, работы добавилось! – и сел, где стоял: прямо на какую-то ботву.

– ……ь! – протяжно и как-то жалобно выругался лейтенант и уселся рядом, – Четырнадцатая!

Голова, лежащая под окном, удивлённо смотрела на нас остановившимися глазами.

– Что скажешь, лейтенант? Опять несчастный случай? – ехидно поинтересовался я у Михалыча, когда он, наконец, вышел из дома.

Мы с Антоном Иванычем курили на крыльце. Вернее, Иваныч курил, а я, прислонившись затылком к перилам, тупо пялился в высокое равнодушное небо. Женщин мы сразу же прогнали обратно в больницу. Не для них это зрелище…

– Чёрта с два! – буркнул участковый, – Можно, конечно, было бы предположить, что потерпевшая по каким-то причинам потеряла равновесие, влетела головой в окно и напоролась на осколки…

– Но что-то мешает этому предположению, верно?

– Две вещи. Во-первых, Ирина в собственной гостиной оказалась в грязных уличных кроссовках. А она была большой аккуратисткой.

– И о чём это нам говорит? – не унимался я.

– Погоди, не перебивай! – остановил меня лейтенант, – И вторая вещь: почти все осколки обнаружились внутри комнаты. Понимаешь? Внутри, а не снаружи!

– То есть, если бы она сама влетела головой в стекло, то осколки…

– Оказались бы, разумеется, снаружи! – за меня закончил участковый.

– Тогда как же всё случилось-то? – недоумённо поинтересовался фельдшер.

Лейтенант пожал плечами:

– Ну, я не эксперт, конечно… Думаю, кто-то снаружи разбил стекло и затаился у окна. А Ирка… Потерпевшая, то есть, надела кроссовки, чтобы не поранить ноги, и подошла посмотреть, что случилось. Высунулась в дыру. Вот тут-то этот самый «кто-то» рванул её за затылок и насадил шеей на осколки.

– А ты искал под окном в огороде? Неужели опять следов нет?

Семён тяжело вздохнул и покачал головой:

– Никаких! Я там всё осмотрел.

Я прикрыл глаза. Кобельки явно переставали быть райским местечком:

– Семён, надо что-то делать! Не может, никак не может всё это быть совпадением. Их кто-то убивает!

– Или что-то… – задумчиво протянул лейтенант.

– Что-то?! – я встрепенулся и открыл глаза, – Ты что, в мистику веришь? Это в твоей-то должности?!

– Не верю, – Михалыч старательно пытался прикурить фильтр у сигареты. Тот не прикуривался. Участковый вынул сигарету изо рта, задумчиво осмотрел её. Выругался, перевернул, закурил, наконец, – Не верю я в мистику, док! Но и в то, что преступник, кем бы он там не был, не оставляет никаких следов на месте преступления, я тоже не верю. А он – не оставляет! Отсюда вывод: либо всё это и в самом деле – невероятное совпадение, либо наш гипотетический убийца – бесплотный дух, или что-то вроде того… такое же нематериальное.

– Бред! – я вскочил и принялся расхаживать перед крыльцом. Участковый и фельдшер синхронно поворачивали головы, провожая меня взглядом, – Полный бред! А тебе не приходило в голову, что ты просто не находишь следов? Может…

– Может, есть смысл вызвать следственную группу из района? Ты это имеешь в виду? – довольно бесцеремонно перебил меня лейтенант.