Как жить и властвовать

Глаза – зеркало души?

Пророк не был против

Но… Важным средством ориентации человека в мире людей была физиогномика – искусство распознавания человеческого характера и суждения о человеке по его внешнему виду. Физиогномика сложилась ещё в античности и была воспринята арабами вместе с другими разделами «греческой мудрости».

В уже цитировавшейся «Тайне тайн» псевдо-Аристотеля, которая была настольной книгой всех образованных людей Средневековья, имеется большой раздел о том, как много внешность человека должна говорить тому, кто правильно понимает соответствующие знаки [166].

Среди дифференциальных физиогномических признаков выделялись особенности телосложения (рост, осанка, грудь, спина, степень полноты, волосы, кожа), детали лица (лоб, нос, щёки, губы, рот в целом, профиль), голос, глаза (их форма, размеры, окраска, выражение). Каждый внешний признак имел внутреннее соответствие в характере, поведении, привычках человека. «Внешнее свидетельствует о внутреннем» – таков принцип всей физиогномики.

Вот несколько примеров. Мягкие волосы – свидетельство трусости, холодности мозга, малой сообразительности. Грубые волосы – свидетельство смелости и мозгового здоровья. Волосатость плечей и затылка – означает глупость и нахальство, а обильные волосы на груди и животе – грубость, непонятливость и склонность к несправедливости. Светлые волосы – признак глупости, гневливости, склонности к самовластию. Брюнет склонен любить справедливость и быть выдержанным. Таково мнение псевдо-Аристотеля, излагаемое в «Тайне тайн».

Густые брови обрекают человека на косноязычие. Если брови доходят до виска, то их обладатель надменен и хвастлив. Внимателен и всё быстро схватывает чернобровый человек, имеющий среднего размера по длине и ширине брови.

Тонкий нос – знак вспыльчивого человека. Смельчак имеет нос длинный, чуть ли не залезающий в рот. Похотливость присуща курносому. Гневен человек с вывороченными ноздрями. Болтун и лжец – тот, чей нос тяжёл в середине и имеет склонность к курносости.

Широкий и без морщин лоб обличает человека, любящего поспорить, а то и поскандалить, сеющего смуту, опрометчивого и хвастливого. Среднеширокий и средневыпуклый лоб с морщинами – принадлежность честного, внимательного, понятливого и ловкого. Сильно выпуклый лоб – черта человека молчаливого и решительного.

У смельчака широкий рот. Глупца обличают широкие зубы и большие губы. Мясистое лицо обречён иметь глупый и лживый. А человек лицом худощавый заботится о деле и легко всё схватывает. Маленькое личико с отливом в желтизну выдаёт дурного и низкого, своенравного обманщика. У нахала лицо длинное. Самым лучшим лицом должно считаться то, которое имеет средние размеры, «лёгкие», как сказано в соответствующем месте, щёки, тонкие губы, средней густоты бороду и брови.

Глаза, это «зеркало души», больше всего должны говорить о человеке. Если они большие и навыкате, то, считает автор «Тайны тайн», их обладатель завистлив, бесстыж, ленив, не достоин доверия, особенно если глаза при этом голубые. Средней величины глаза, не очень глубоко посаженные, близкие по цвету к тёмно-синим или чёрным, положительно свидетельствуют о чуткости и понятливости. Порочен тот, чей взгляд обшаривает тело собеседника. Если глаза неподвижны, как у животных, то их обладатель невежествен и груб. Бегающие глаза обличают человека хитрого или вора, высматривающего добычу. Человек с «красными» (по-видимому, налитыми кровью) глазами смел и отважен. Самый дурной человек – тот, кто имеет глаза бирюзового цвета с белыми, черными или красными пятнышками на радужке.

Ясно, что тому, кто желал бы сразу составить какое-то, пусть предварительное, представление о человеке, такие указания могли чем-то помочь и поэтому были применимы в любых обстоятельствах человеческого общежития. Но поскольку речь идёт о «княжьих зерцалах», то цель подобных физиогномических рекомендаций была практическо-политическая. Псевдо-Аристотель рекомендует выбирать приближённых и придворных, ориентируясь на показания физиогномики. Каков же он, идеал приближённого, рисуемый физиогномистами? Это должен быть человек среднего роста, понятливый, хорошей внешности, не грубого, но и не слишком нежного телосложения, с белой кожей, имеющей розовый оттенок, или (это тоже допустимо) чуточку смуглый, с гладким лицом и щеками, с хорошими, светлыми, слегка вьющимися волосами, с неглубоко посаженными глазами средней величины, со среднего размера головой, без лишнего жира на пояснице и бедрах, с голосом не грубым и не тонким, с гладкими ладонями и длинными нетолстыми пальцами, серьёзный и несмешливый, с радостным блеском в глазах, не разглагольствующий о том, что его не касается. И ещё. У идеального приближённого не должны расти волосы из ушей!

Можно предположить, что такой идеал не очень-то мог быть реализован в условиях Дамаска или Багдада. Долго пришлось бы искать достаточное количество розовощеких блондинов со слегка вьющимися волосами. Ведь рекомендации исходно имели в виду другой человеческий материал – жителей Греции и эллинистического мира. Но читатель выносил из этой характеристики главное – так милое сердцу средневекового мусульманина представление о мере, умеренности как идеале. Ведь сказал Пророк: «Лучшее в вещах – середина».

Физиогномика не отвергалась господствующей идеологией. Более того, в Коране были обнаружены слова, которые рассматривались в качестве разрешающих физиогномические занятия: «Поистине, в этом – знамения для присматривающихся к знакам!» (15:75) [167].

Но могла возникнуть и наверняка возникала неудовлетворённость. Притом что физиогномические установки в какой-то степени отражали реальность и даже могли формировать характер человека (если все будут считать, что рыжему присуще нахальство, он-таки и станет нахалом!), они страдали существенным недостатком. В них отсутствует динамика, человек оказывается в свете так понимаемой физиогномики статичным и неизменным. Исключено само изменение человека, его самосовершенствование – та задача, которая ставилась перед каждым человеком, какой бы формы ни был у него нос или рот (см. раздел «Совершенствоваться»).

Критическое отношение к физиогномике сопутствует ей, пожалуй, с момента её возникновения. В «Калиле и Димне», во время суда над Димной, происходит показательный обмен мнениями по поводу физиогномики. Кабан, предводитель царских свиней, ссылаясь на «древних мудрецов», заявил, что и праведников, и коварных злодеев можно отличить по их облику и виду. Он обнаружил во внешности Димны признаки злонравия, лукавства и вероломства, что, казалось бы, подтверждало предъявленное ему обвинение. Не будем забывать, что Димна был шакалом и особой красотой не блистал. Но обвиняемый ответил на слова кабана (который тоже, кстати говоря, не был красавцем) словами, которые, надо думать, выражали мнение о физиогномике многих людей Средневековья. «Что же касается упомянутых тобою признаков, то ни один разумный и справедливый судья не станет руководствоваться подобными нелепостями, ибо для того, чтобы доказать виновность или невиновность, существуют свидетельства и доказательства. И если бы судили по внешности, то награждали бы за красоту и карали за уродство, и ты, – обращается Димна к кабану, – заслужил бы самую жестокую кару. И каждый злодей мог бы оправдываться тем, что невиновен в своём преступлении, ибо имеет от рождения те признаки, о которых ты говорил, и ему на роду написано и предопределено быть преступником. Тогда и меня нельзя судить: коль у меня все признаки вероломного предателя, то куда мне деваться от этих признаков? И если дело обстоит так, как ты говоришь, то никого нельзя карать за проступки, ибо каждый может сослаться на те самые признаки, что сотворены вместе с их обладателем и рождаются с его рождением и от которых нельзя избавиться» [168].

От фундаментальной физиогномики – к оперативной, или Возникновение прикладного человекознания

В дополнение к описанной – я бы назвал её «фундаментальной» – физиогномике постепенно развивалась, скажем так, «поведенческая» или «оперативная» физиогномика^[23]. Политик нуждался в том, чтобы понимать мотивы поступков, намерения человека, смысл его действий в конкретных условиях данной ситуации и в широком контексте текущей политики.

«Материал», с которым работает оперативная физиогномика, – не врождённые признаки конституции, а движения, жесты, эмоциональные реакции, поступки. Возьмём элементарный пример (он приводится в «Проторённом пути, или Политике владык»). Подозрение властителя должен вызывать тот, кто, не владея собой, вдруг начинает бледнеть или краснеть (букв.: «зеленеет или коричневеет» – ведь речь идёт о смуглых и темнокожих)^[24], сглатывать слюну, закусывать нижнюю губу, спотыкаться при ходьбе, часто зевать, обильно потеть, мять края одежд, ковырять землю большим пальцем ноги (это, наверное, о босых), говорить сбивчиво, приниматься что-то делать снова и снова, не доводя дело до конца. Такой человек явно совершил что-то предосудительное. Если дело касается наложницы или тех, в чьём ведении находятся еда и питьё властителя, его одежда и постель, сёдла и украшения, то подозревать нужно, что они что-то сделали для отравления своего господина и надо учинить соответствующее дознание. Так, во всяком случае, считает Абд-ар-Рахман Ибн-Наср, автор «Проторённого пути» [169].

В «Жемчужине на пути, или Политике владык» североафриканский султан Абу-Хамму рекомендует сыну видеть за движениями тела, мимикой лица самоё сущность человека. Чтобы выяснить, кто любит тебя из приближённых, а кто нет, следи за тем, как они реагируют на касающиеся тебя плохие и хорошие сообщения. Расположенный к тебе человек засияет от радости, услышав добрую новость. Ненавидящий тебя выкажет огорчение.

Естественно, Абу-Хамму не настолько наивен, чтобы полностью исключать притворство окружающих. Подразумеваются неожиданные новости и моментальные, чаще всего неконтролируемые реакции. Если в своём окружении ты видишь человека, который многословен и всех посвящает в свои тайны, а также в чужие, даже если ему в том нет никакой пользы, то знай: коли ты ему доверишься, он не сумеет сохранить тайну, как бы ни старался. Если ты видишь, что твоего приближённого радуют и огорчают какие-то незначительные мелочи, то исходи из того, что такой человек умственно ущербен и не может быть, например, визирем. Коли кто-то о твоём верном слуге говорит плохое, то с целью испытать говорящего (и в то же время косвенно самого слугу) сам измысли какую-нибудь напраслину в разговоре с тем человеком. И если он подтвердит это да ещё от себя добавит в том же духе, то не верь такому человеку и знай, что он враг того слуги, а последний чист перед тобой.

Абу-Хамму характеризует внешние проявления чувств. Живостью взгляда и румянцем проявляется радость: «живость и румянец охватят его, и станет он лицом похож на раскалённый уголёк»; «посерением» или «пожелтением» (аналоги бледности в зависимости от цвета кожи) проявляется ненависть [170].

Определённое поведение того или иного человека может стать для умного и опытного правителя ключом к политической ситуации или к каким-то важным обстоятельствам – соотношению сил, намерениям противников и т. п.

Вражеский посланник (человековедческий этюд)

Абу-Хамму наставляет своего сына в «Жемчужине на пути» относительно поведения вражеских посланников. Он рассматривает два случая. В первом случае посланник входит с весёлым лицом, поспешает к тебе, всем своим видом выражает радость, витиевато приветствует тебя, заискивает перед тобой, в благодарности и восхвалении ставит тебя впереди своего собственного султана. Здесь возможны два объяснения. Первое – его султан слаб властью, второе – он слаб умом. Если исходить из первого предположения, то и здесь могут наличествовать две возможности. Первая: посланник хочет оставить своего господина на произвол судьбы и стремится что-то получить от тебя при этом в качестве награды. Вторая: он желает уберечь своего султана от вреда. Для того чтобы определиться с этими возможностями, посланника нужно приветить, приласкать, ввести в круг приближённых. Потом нужно остаться с ним наедине и в разговоре пообещать ему вещи, которые могут заинтересовать его лично. Если после всего этого он ничего не станет сообщать о ситуации своего владыки, то знай, что он посланник, верный своему господину, не замышляющий вероломства, и он не стремится ни к чему другому, кроме осуществления интересов пославшего его султана. А то, что он с тобой так любезен, не имея собственного, отличного от своего султана интереса, как раз и свидетельствует, что султан его слабосилен и его посланник избрал дружелюбие и ласковость в качестве наилучшего способа защитить интересы господина. Тогда выложи перед этим посланником те требования к противнику, которые ты давно лелеял, да всё боялся их выдвигать, опасаясь, что твой противник силён. Принимайся за те дела, которые выгодны тебе, но не выгодны твоему противнику. Если посланник согласится с этими требованиями, то это лучшее доказательство слабости правителя, его пославшего. Тогда, что называется, дожимай противника: заключай мир на выгодных для тебя условиях, объявляй войну, если сам к ней хорошо подготовлен.

Второе объяснение такого поведения (подобострастия посланника) заключается в следующем. Силён вражеский султан войском, есть у него и деньги, и соратники, но слаб он умом, если послал такого человека, который не может его достойно, без подобострастия к противнику, представить. Посланник же, вероятнее всего, блюдёт какой-то свой собственный интерес, надеется из своего визита извлечь какую-то пользу для себя лично. Веди себя с ним соответственно: дай ему то, к чему он стремится, преврати его в своего союзника в стане врага.

Во втором случае вражеский посол является к тебе мрачным, ступает медленно, всем своим видом выражает ненависть. Здесь, как и в предыдущем случае, возможно два – естественно, иных – объяснения. Первое заключается в том, что такое поведение посла не санкционировано пославшим его правителем, и дело просто в невоспитанности и низости посланника. Второе объяснение может быть таким, что противник чувствует себя настолько сильным, что велел послу специально вести себя вызывающе. В правильности того или иного предположения ты убедишься, прочитав письмо, с которым явился посол, ознакомившись с предложениями и требованиями противника. Если окажется, что они достаточно умеренны и разумны, то наглое поведение посланника – его собственная инициатива и это, повторяет Абу-Хамму, является свидетельством его низости. А если он человек низкий, то очень велик шанс спровоцировать его на предательство: оказывать ему любезности, одаривать его подарками, играть на его самомнении, восхвалять его влияние и осведомлённость. И он выдаст тайны своего господина, а то и станет постоянным агентом того правителя, к которому он вошёл с таким грозным видом [171].

* * *

Вот как много удаётся выяснить, проанализировав жесты, тон, выражение лица, поведение человека…

Знание людей, которое даёт оперативная физиогномика, может и должно пригодиться не только в том смысле, чтобы удалять из своего ближайшего окружения, скажем, тех, кто тебя ненавидит. Можно извлечь пользу из человеческих слабостей и недостатков. Конечно, не стоит доверять свои тайны болтливому человеку, который раскрывает даже собственные секреты и во зло самому себе. Но возможна такая ситуация, при которой неудержимая болтливость может дать положительный эффект. В «Книге хитростей», о которой у нас ещё не раз пойдёт речь, приводится такая история.

Как будущий Праведный халиф Омар о своём обращении в Ислам сумел всех моментально оповестить

Когда Омар Ибн-аль-Хаттаб, будущий второй Праведный халиф, принял ислам (до этого он был язычником, политеистом), он захотел, чтобы эта новость стала быстро известна возможно большему числу людей. Он пошёл к Джамилю Ибн-Маамару аль-Джумахи, который был знаменит полной неспособностью удержать чужую тайну. (Так он и вошёл в историю.) Более того, славился он и тем, что получал удовольствие от сообщения её всем, кому только можно. «Я принял ислам, – сказал ему Омар. – Но ты только никому не говори об этом, сохрани новость в тайне и не выдай её даже намёком». Не успел Омар выйти от него, как Джамиль выскочил наружу и стал кричать во весь голос: «Вы думаете, что Омар, сын аль-Хаттаба, не стал мусульманином?! Так знайте же, что он принял ислам! Так-то» [172].

* * *

Видно, этому Джамилю очень хотелось выглядеть информированным. Омар может быть образцом в знании человеческой психологии и в использовании человеческих слабостей.

Как Праведному халифу Омару удалось избавиться от попорченного плаща

Уже когда Омар стал халифом, ему пришлось как-то делить военную добычу. Была там и, как мы бы сейчас сказали, партия йеменских плащей. Халиф принял решение разделить плащи между мусульманами. Но при осмотре выяснилось, что один попорчен. «Если дать его кому-то, то тот человек откажется его взять, – подумал Омар. – Да и несправедливо это было бы». И он поступил следующим образом. Перед началом дележа добычи он сел на попорченный плащ, но таким образом, чтобы краешек его был виден. Остальные плащи он разложил перед собой и начал их раздавать. Ставка была сделана им на человеческое любопытство (что это за плащ?), зависть (не иначе как халиф оставил себе лучшее…), жадность (мне бы этот плащ заполучить!). Всё произошло, как и было запланировано. Естественно, нашёлся человек, который, увы, обладал всеми этими чертами или некоторыми из них. На этот раз им оказался племянник самого халифа аз-Зубайр Ибн-аль-Аввам. Он, войдя в зал, где происходила раздача трофеев, стал присматриваться к кончику плаща, на котором сидел Омар.

– Что это за плащ?

– Перестань и думать о нём, – ответил Омар.

Но аз-Зубайр не отставал:

– Что в нём особенного?

– Отстань.

– Пусть он будет моей долей, – стал настаивать аз-Зубайр.

– Ты его не примешь, – стал его отговаривать халиф.

Но племянник принялся уверять, что не откажется от плаща. Тогда Омар взял с него соответствующее обещание. Естественно, аз-Зубайр был недоволен, увидев дырку на плаще, но Омар отказался принять его назад [173].

* * *

Приведённые примеры показывают, что правители, опираясь на фундаментальную и оперативную физиогномику, прекрасно ориентировались в своём человеческом окружении и находили возможности целенаправленно манипулировать людьми.

Нужно ли верить в приметы, или О пользе оптимизма

Средневековые арабы – ну совсем как некоторые наши современники! – верили в массу примет. Ворон прокаркал или корова замычала, когда из дома выходил для чего-то, – дело не заладится. Если птица пролетела над твоей дорогой справа налево – нужно возвращаться: плохая примета. Если наоборот, слева направо^[25], – считай, удача в путешествии гарантирована. Услышал в важный момент кем-то произнесённое случайное слово или ветер донёс какой-то возглас – и это тоже что-то может означать. Повстречал уродливого или калечного человека – не жди в ближайшее время ничего хорошего.

Народная вера наделяла эти и другие события, звуки, совпадения специфическим смыслом. Предполагалось, что из-за покрова, изолирующего от человека Сокрытое (аль-Гайб), недоступное ему в обычных условиях, как бы прорываются некие сведения о будущем состоянии вещей и дел^[26].

Как уже отмечалось выше, Пророк был против всех этих суеверий, т. е. суетной неистинной веры. Ему, кроме уже приведённого высказывания, отвергающего и гадание по полёту птиц, и прорицание, и колдовство, принадлежит и такое: «Нет ни заразы, ни предсказаний по полёту птиц, ни могильных голосов, ни глистов» [174].

В меру своих человеческих сил Пророк Мухаммад боролся против суеверий своих соотечественников, унаследованных ещё от доисламских времён. С предсказаниями по полёту птиц ясно. Что касается могильных голосов, то у доисламских арабов считалось, что убитый и неотомщённый человек взывает из могилы: «Окропите меня кровью врага моего!» Когда Пророку говорили, что верблюды заражаются чесоткой, стоит одному в стаде ею заболеть, он риторически вопрошал: «А откуда она у первого?» Не верил Пророк и в глистов [175].

Такой перечень явлений (передача болезней от животного к животному, гадание по полёту птиц, мёртвые головы, взывающие к мщению, и глисты), как не имеющих отношения к действительности, мог, наверное, сбивать с толку тех мусульман, которые были не очень тверды в вере или хорошо разбирались в скотоводстве. Поэтому вера в приметы была, что там говорить, очень распространённой. Хотя, повторяю, сторонники истинного исламского правоверия против этих суеверий боролись.

Боролись против них и авторы «княжьих зерцал». Один из способов – насмешка. Ибн-Арабшах в «Приятном плоде для халифов» передаёт следующий псевдоисторический анекдот, который интересен во многих отношениях – и как отрицание веры в недобрые предзнаменования, и как интерес пишущей и читающей публики к парадоксальным ситуациям.

Как в день охоты персидского царя плохая примета не подтвердилась, а один из его подданных невинно пострадал

Рассказывают, что однажды Хосров решил отправиться на охоту. Поутру он, весёлый и довольный, радостный и целеустремлённый, отправился в путь со своими людьми и слугами. Однако ему повстречался человек отвратительной наружности, калечный и кривой. Хосров посчитал зловещим его появление, стал повторять «Боже упаси!» при его виде и расценил это как дурное предзнаменование на весь день. И его радость омрачилась… Он приказал схватить и побить того человека. И если бы не посетившее Хосрова сострадание, то тот человек мог бы оказаться и распятым. Затем они оставили его и направились в степь на охоту. Охота выдалась удачной, и Хосров возвращался радостным, весёлым и довольным. В пути их настиг вечер, и Хосрову опять повстречался тот самый человек, закутанный в плащ. А был он здравомыслящим, разумным, красноречивым. И он, со всей любезностью и подобающими приличиями, остановил Хосрова и сказал:

– О справедливый и добродетельный владыка! Во имя Аллаха, который водрузил тебя царём на шеи народов, который сделал тебя правителем арабов и персов, прошу тебя о том, чтобы ты облагодетельствовал меня своим ответом, различил между ошибкой и истиной. Ведь ты справедлив и мудр, добродетелен и благороден…

Хосров, продолжает пересказывать историю Ибн-Арабшах, остановил свою свиту, прислушался к тому, что говорил человек. Потом сказал:

– Что там у тебя? Говори!

Тот сказал:

– О всесильный владыка! Как прошла сегодня твоя охота?

Хосров ответил:

– Лучше не пожелаешь. Настреляли дичи господа, и рабам досталось.

Тот опять спросил:

– Не произошло ли сегодня какого-то упущения в делах государственных, не обнаружился ли недостаток в казне?

Хосров ответил:

– Нет, верным путём шли и власть, и казна.

Тот опять спросил:

– А с границ не поступало ли тревожных вестей?

Царь ответил:

– Страна в покое и мире, враги к заставам не приближались.

Тот снова:

– И никто из твоих слуг, или приближённых, или родственников, или придворных не пострадал от чего-либо?

– Всё с ними хорошо, – ответил Хосров, – они в убежище от вреда и неприятности.

Тогда человек сказал:

– За что же ты меня побил и унизил, почему нанёс мне раны и прогнал меня?

Хосров изрёк:

– Утро начинать с такого человека, как ты, есть дурное предзнаменование, и это всем известно.

Тот человек сказал на это:

– Во имя Аллаха вопрошаю тебя: кто же из нас более злосчастен для другого – я, начавший день со встречи с тобой, или ты, повстречавший меня поутру? У тебя всё хорошо сложилось, а ты со мной сделал то, что сделал!

Естественно, после этого Хосров понял, что ошибался, и щедро вознаградил того человека [176].

* * *

История была достаточно привлекательна для средневековых читателей и слушателей. Например, её суть воспроизводится в персоязычных «Занимательных рассказах о разных людях» Али Сафи (первая треть XVI века) [177]. Эта история – опровержение в занимательной, художественной форме веры в дурное предзнаменование.

Но был и другой способ борьбы против суеверий. Однако сначала – небольшое отступление. Дело в том, что постепенно произошла дифференциация примет. Скажем, птица, которая пересекла дорогу перед путником, стала означать плохое предзнаменование как бы она ни летела – справа налево или наоборот^[27]. То же самое – в отношении других примет. Скажем, птица, которая пересекла дорогу перед путником (по-арабски ты́ра), стала означать плохое предзнаменование вообще. А слово фа’ль, которое сначала значило какое-то (положительное или отрицательное) истолкование случайно произнесённого слова, стало в дальнейшем обозначать только благоприятное предзнаменование. Чаще всего это доброе предзнаменование устанавливалось путём раскрытия Корана на случайной странице и указания пальцем на первое попавшееся слово. Повторяю, слово истолковывалось либо как «счастливое», либо как низкое. Сложилось противопоставление тыра – фа’ль (недоброе предзнаменование – доброе предзнаменование). И опять оказалось, что Пророк выступает против плохих примет, когда упоминает тыра (вариант тата́йюр): «Не принадлежит к нам ни тот, кто гадает по полёту птиц, ни тот, кому гадают…» К тому же было обнаружено высказывание Пророка, в котором он признавал фа’ль (поиск добрых предзнаменований): «Нет предсказанию по полёту птиц (тыра, новое значение – дурное предзнаменование). Лучше – истолкование случайного слова (фа’ль, новое значение – доброе предзнаменование)» [178].

И уже на этом противопоставлении строилась такая конструкция, имеющая прямое отношение к житейской и политической практике. Не нужно верить в дурные предзнаменования, как это и запрещал Пророк, потому что они лишают человека решимости, веры в себя и в успех задуманного или начатого дела. Властелин, не обращая внимания на всё то, что кто-то мог бы истолковать как дурные предзнаменования, «должен вести дела так, как того требуют обстоятельства». При этом, как и наказывал Пророк, нужно верить в добрые предзнаменования, укрепляющие решимость!

Иными словами, будь оптимистом! Ведь оптимизм^[28] и есть состояние духа, характеризуемое верой в успех, в благополучное завершение дел. И вера эта, как правило, зиждется не на всесторонней оценке ситуации (тогда мы бы говорили об уверенности), а на поиске таких элементов, знаков, тенденций в обстановке, которые и позволяют надеяться на триумф.