Работа
– …Нет, этот пируэт должен быть у вас ещё одновременным, а уже со следующим Линда чуть отстанет… Нет, я не хореограф, это из расчёта времени клипа так получается… Нет, не догма, но лучше для начала сделать, как рассчитано, а потом улучшать, а пока улучшать нечего… Ладно-ладно, понял, заткнулся, как скажешь, шеф, то есть, мадам, то есть, госпожа артистка Лендинг, тебе виднее, потому что ответственность на тебе.
…
– Нет, как ты не видишь? Идея была всем хороша, но так ещё лучше. Конечно, в конце мы обе должны опять двигаться вместе, это же был не бунт тени против своего человека, а сотрудничество. Но я считаю, для того, чтобы снова синхронизироваться, не тень должна ко мне подстраиваться, а я к ней. Как только она снова возьмёт флейту и начнёт снова играть, я начну повторять её движения. Именно в этот момент не потому что что-нибудь там, а просто раньше, когда она пляшет без флейты, смысла нет. Разве что положить свою, но тогда станет непонятно, откуда музыка, лучше так без крайней необходимости не делать. Ну вот, и я буду повторять, стараясь попасть в такт, и это получится сперва с большим опозданием и не совсем точно то же движение, но постепенно всё лучше, и когда получается окончательно, номер кончается.
– А я не понимаю, чем это лучше первоначального замысла, когда она к тебе подстраивается.
– Линда, а ты чего молчишь? Тебе как больше нравится?
– А что, чёрный андроид имеет право голоса, когда белые господа спорят? Чего это ты меня вдруг спросила?
– Ну брось ты, что ты опять… Никто о тебе так не думает, что ты чёрный андроид, если бы я умела так раскрашиваться, я бы с радостью с тобой поменялась ролями. Но придётся тратить много лишнего времени на грим, а у нас и так его мало. Ты сама молчишь и молчишь, ничего не предлагаешь, мы тебя и не дёргаем, а сейчас вот решили спросить, а ты…
– Ага, а я всё ещё со своими проблемами не разобралась, и с чего бы это?
– Ты хочешь сказать, мы тебя как-то дискриминируем, что ли? – искренне удивляется Ширли.
– Нет, – идёт на попятную Линда, хотя ей временами и кажется, что да, но она понимает, что в творческом процессе каждый и должен невольно задвигать остальных в угол, самовыражение, чтоб его… – Но вы и не помогаете мне.
– Вау. Извини, это верно, всё эта спешка, совсем человеческий облик потеряли. Линда, не смей обижаться, это я не в твой адрес, про человеческий облик, а в свой! А давайте сделаем перерыв, пойдём, перекусим, что ли, и обсудим твои проблемы.
– Я тоже мог бы поучаствовать, – подключается Син.
– А ты возьми у кибер-повара еды и поешь у себя в каюте! Мы сами, между нами, сёстрами, пошушукаемся. Кстати, точно! Ты оставайся в столовой, а мы, наоборот, пойдём в нашу каюту. Незачем селенитам участвовать, даже молча.
…
– Не понимаю, что не так? Первый клип занял, против расчётного месяца, две недели, хотя всем и пришлось осваивать смежные специальности звукорежиссёров, костюмеров, монтажёров и так далее. А второй – уже больше месяца бьёмся, и до успеха пока далеко… – произносит Син с безнадёжностью во взоре.
– А то и не так, в частности, о чём я тебя сразу предупреждала! Одно дело – привыкнуть к Луне настолько, чтобы сыграть простенькую сценку, с минимумом движений, притом что в клипе можно изменить скорость воспроизведения, чтобы эти движения казались более естественными. Другое – чтобы отплясывать, играя на флейтах. И если Линда тут, можно сказать, с рождения… Ну, то есть с рождения её тела, хотя бы… Так что у неё чуть лучше с этим… То память моего тела всё время сбивает меня на неправильные движения! А ты отказываешься снимать студию в Л.А. из-за, якобы, возможности утечки инфы! – злобно реагирует Ширли.
– Это не я! Это шефы опасаются преждевременного контакта! – огрызается Син, хотя его взор при повторении Ширли слова «тело» делается излишне мечтательным. Что дополнительно выводит её из себя.
– Всё ты врёшь! Ты это сам же им советуешь, чтобы мне на Земле не пришло в голову, что с меня хватит, в конце концов, и плюнуть на ваши лунобаксы! – Она уже чуть не плачет.
– Ничего я не вру! Можешь сама к ним сходить и спросить!
– Ширли, да что ты на него так срываешься, – успокаивает её Линда. – Он же не занимался всем этим раньше, какой с него спрос. У астронавтов, небось, дисциплина, ни от каких движений души ничего не зависит. Тренировка – результат, тренировка – результат. Вот он и высказывается скептически, от усталости и с непривычки. А ты сразу принимаешь на свой счёт. Он вовсе не хотел сказать, что это именно ты что-то не так делаешь.
– Да? А ты с чего это его защищаешь? А если уж он тебе так понравился, что ты хочешь сделаться его гёрл-френд, то и иди целуйся с ним, а меня тогда нечего успокаивать!.. Эй, ты чего?
– Ага, – всхлипывает теперь уже Линда, – конечно, гадкому андроиду некуда деваться, кроме как к эмоционально ущербному астронавту, тем более тот давно клинья подбивает.
– Ой, прости меня, Линда, я не хотела ничего такого сказать. Ну прости меня, ты права, конечно, тебе-то гораздо сложнее психологически, свои душевные проблемы, и ты держишься, а я вот срываюсь, да ещё на тебя.
– Душевные? А ты уверена, что у меня есть душа?
– Ну, если ты так ставишь вопрос… То, конечно, разумеется, само собой, на сто процентов, настолько же, насколько уверена, что она есть у меня! То есть – нет, не уверена!
– Что?! Ах ты, скверная сестричка! Как ты можешь шутить в такой момент!
– Ну, почему – шутить… Нет-нет, я шучу, конечно, но в каждой шутке, как говорится… Нет, я понимаю, что ты хочешь сказать. Вдруг тебя сделали, а Бога в известность не поставили, или Он Сам побрезговал давать душу андроиду, пусть тот и ощущает себя человеком. Но если ты начнёшь так сомневаться, то и я могу. – Линда в молчаливом изумлении поднимает брови. – То есть, я всегда как-то чувствовала, что у меня есть душа, – объясняет Ширли. – А тут, на Луне, как-то так пусто… Коридоры эти… Лес фальшивый… Кристаллы эти молчат и смотрят, насквозь просвечивают… В общем, я уже ни в чём не уверена. Вдруг они у меня вместе с памятью и душу вынули и тебе пересадили? Или не они, а она сама как-то. Недаром дикари боялись фотографироваться, опасаясь, что фотоаппарат вместе с изображением и душу украдёт. А ты ещё и помнишь всё наше прошлое лучше, чем я сама!
Теперь рыдают обе.
– Послушай, – первой приходит в себя Ширли. На ней в самом деле ответственность, она не может отвести много времени на нервную разрядку. – А этот куда делся?
– Выскочил из студии, как только мы стали разводить сырость. Наверное, астронавтов не учат утешать плачущих девушек.
– Ты хочешь сказать, я начала разводить сырость. Ты-то только потом присоединилась. За что тебе большое человеческое спасибо. А он, по-моему, исчез ещё до сырости. И, да, астронавтам психологии не преподают, скорее всего, но он мог бы и сам научиться.
– Где, на Луне? Ха-ха. Не смешно, – Линда, как обычно, слегка защищает Сина.
– Ты ещё скажи, что он выскочил раньше, потому что увидел, к чему идёт.
– Ага, ему по радио селениты подсказали. Они же умные, как сто китайцев, – вдруг присоединяется к перемыванию косточек отсутствующего астронавта Линда.
– Вот-вот. К ним-то он и побежал, – воодушевляется Ширли. – И не совета спрашивать, как нашу истерику успокоить, а чтобы им срочно посоветовать не отрицать, что это именно они нас на Землю не пускают клип репетировать и снимать, только так, развеяться, знакомых навестить, чтобы все не думали, что мы пропали куда-то, и нам самим не казалось, что мы тюремные артисты. Потому что если мы там и проболтаемся про Луну, никто не поверит. Подумают, розыгрыш, и притом глупый. Так что это безопасно. А от начатого номера убегать мы не будем. Даже не потому, что жалко потраченного времени и нервов. А потому, что если с этого начать – бросать, когда не идёт – то и дальше ничего хорошего не получится.
– Тут ты права. А насчёт Сина, что он какие-то интриги плетёт, не уверена, – опять защищает астронавта Линда.
Ширли чуть было снова не послала Линду с ним целоваться за такое половинчатое отношение, но сдержалась. И они возобновили репетицию, не дожидаясь возвращения Сина.
Отдых
– А душ тут и правда прикольный, скажи, – говорит, слегка задыхаясь, Линда, выскакивая из отсека с бьющими со всех сторон струями, чтобы намылиться. Часть струй бьёт из стен, часть даже из пола, и все направлены в центр помещения. При этом часть форсунок выбрасывают не непрерывные струйки, а очередь капель, создавая некоторый хаос. Кроме того, общее направление на центр разбавлено некоторой хаотизацией, и чуть-чуть модулировано средней тенденцией к небольшому отклонению направлений форсунок по часовой стрелке, отчего создаётся впечатление водяного вихря. Собственно, воздушно-водяного, так как вода эффективно вовлекает в своё движение и воздух. В отличие от знаменитого «глаза урагана», здесь в центре нет никакого затишья, наоборот, там-то и сосредоточена максимальная сила этого искусственного буйства стихий.
– Ага, – слабо соглашается Ширли. Она, подняв руки и зажмурясь, стоит в самом центре бешеного душа в некоторой прострации. Горизонтальные струи и траектории капель почти прямые, и, хотя они так слабо искривляются благодаря малой силе тяжести, скорость у них и в самом деле довольно большая. А на глаз в результате этого «обмана зрения» кажется совсем запредельной. Кроме того, в результате закручивания воздуха, кажется, и струи воды завиваются горизонтальной спиралью. А у тех, что с пола, даже не горизонтальной, а восходящей, как у настоящего смерча. При этом всё буйство стихий почти бесшумное и позволяет разговаривать, почти не повышая голос.
– Я-то думала, – продолжает Линда, – вода тут будет медленно падать, никакого напора, устанешь ждать её падения, пока помоешься. Не подумала, что напор не от силы тяжести зависит, а от силы насоса.
Ширли не говорит «это я так думала, а не ты», уже привыкла к общей с Линдой памяти. И к тому, что обычно Линда раньше неё успевает сказать то, что она, может быть, собиралась сказать через некоторое время. Ничего, это даже полезно. Мобилизует. Нечего ушами хлопать и клювом щёлкать. Иногда и ей удаётся сказать что-то раньше Линды.
– И потом, мне казалось, – продолжает та, – тут воду надо экономить, Луна всё-таки. Ведь Син не таскает через телепорт канистры с водой, правда?
– А кто его знает? Я за ним не следила.
– Ну, я тоже не следила, но ты представляешь, сколько надо натаскать воды, чтобы такое устроить? Его бы там засекли за этим занятием. А пустить через телепорт шланг… Что-то я не уверена, что это возможно. И потом, он же говорил, на него много энергии уходит, а тут пришлось бы долго держать. И тоже подозрительно выглядело бы.
– Ну, мало ли, – подключается, наконец, к обсуждению Ширли, оставаясь, правда в центре тёплого водяного вихря и не открывая глаз, – может, у него телепорт не только в пиццерию. Это он нам показал только его, а сам втихомолку провёл в какое-нибудь озеро или реку, и качает себе воду, сразу большой бак можно зачерпнуть.
– Почему бы ему скрывать от нас телепорт в озеро или реку? Мы бы могли там поплавать, – удивляется Линда.
– Ага, и попасться кому-нибудь на глаза, а потом таинственно исчезнуть. Он его, наверное, куда-то под поверхность воды провёл. А может, там акулы водятся, и купаться нельзя, – возражает Ширли. Она, опять же, не предлагает версию «скрыл потому, что он – бездушное чудовище». Знает по опыту, что тогда, во-первых, Линда будет защищать Сина от несправедливых обвинений, тем более, предположительных, а во-вторых, слова типа «бездушное чудовище» немедленно покажутся ей намёком на неё, и, если она и не придерётся к ним формально, настроение они ей всё равно испортят.
– Нет, акулы только в море, а тут из душа не солёная вода бьёт.
– Ну, крокодилы. Или пираньи. А воду можно опреснять. Хотя, ты права, зачем её опреснять, когда можно набрать сразу пресной. Но главное, мне кажется, тут может оказаться не такой уж большой расход воды. На космической станции ещё до всяких телепортов должен быть такой порядок, что вся использованная вода очищается и используется снова. Так что это не воду, а ресурсы фильтрующей установки мы с тобой тут бездумно расходуем. Но нас же не предупреждали, чтобы мы не роскошествовали с мытьём, правда? Значит, ничего страшного. Переживут. Или предупредят.
– А почему это ты не обвиняешь во всём мерзкий характер Сина? – спрашивает вдруг Линда, демонстрируя, что душевная чуткость не зависит от того, из мяса ты сделан или из кремнийорганической пластмассы, что твёрже любого мяса.
Ширли выходит из центра тайфуна, отдохнуть от чересчур интенсивного отдыха, и присаживается на тёплую приступочку в «тени»: в этой стенке от пола до уровня выше головы сидящего человека нет форсунок. Впрочем, как только она покидает центр, буйство смерча стихает. Видеодатчиков, как заверил их Син, здесь нет, но для управления хватает и ёмкостных. – Почему нет видеодатчиков? – спросила тогда Линда, и Син смутился. – Ну, они как-то похожи на видеокамеры, – объяснил он. – Но мне бы и голову не пришло ставить в душе видеокамеры. Даже с трансляцией только селенитам. – Этот разговор оставил неприятный осадок. Получилось, вроде как селениты просили его… или намекнули… или как-то ещё выразили свой интерес… Но скоро душевный осадок буквально растворился в этом замечательном душе.
Линда, в свою очередь, выходит в центр и взмахнув несколько раз руками снизу вверх (опуская руки плавно и поднимая резко – видимо, датчики ловят даже это различие), увеличивает напор струй до предела. Она не стала бы так делать, если бы рядом стояла Ширли: для той это уже получился бы не массаж, а практически побои. Но сейчас Линда пользуется возможностью поблаженствовать под правильным для неё массажем. И смыть мыло и жир с кожи без помощи мочалки.
Как ни странно, оказалось, кремнийорганический андроид тоже потеет. И даже запах похожий. То ли приспособительный механизм, чтобы не выделяться среди людей, то ли не нашлось более совершенного механизма охлаждения. То ли и то, и другое, скажем, сам пот – для такого же охлаждения тела, как у человека, или даже более интенсивного, ведь мускулы андроида сильнее… наверное, там тоже водный раствор, но с большей теплотой испарения… а уже его запах – для маскировки…
И всё-таки Ширли не завидовала сестре, если той придётся жить среди людей. Вечно таиться, скрывать свои физические возможности… Шевелиться еле-еле, когда можешь побить все мировые рекорды… Потому что ни на кого медики так не накидываются, как на спортсменов, особенно – рекордсменов… а попасть в лабораторию и быть разобранной на детали «шпионкой инопланетян» совсем не хочется… С другой стороны, одиночество – тоже очень неприятная штука…
– Чего молчишь? – прервала Линда ушедшие в её сторону размышления Ширли, немного понежившись под своим садистским, вернее, мазохистским душем, то есть, мазохистским он был бы для Ширли, конечно… Ширли не захотела начинать пикировку. Кто он такой, в конце концов, этот Син, чтобы из-за него ссориться.
– Да ладно, – сказала она примирительно, – я что? Я ничего. В качестве специалиста за всё про всё он вовсе неплох. И даже по костюмам. В смысле, насчёт сделать, модели-то мы сами придумываем… Он ведь не шьёт их, а как-то клеит или сваривает, да? Или это он не сам, а у него есть, кроме кибер-повара, и кибер-портной?.. Сверх того он иногда полезные советы даёт с точки зрения зрителя, правда, по-моему, они у него бывают слишком ориентированные на личные вкусы, но бывают и объективные… И как режиссёр, ну, или, со-режиссёр полезен, и как звукооператор хорошо со всей аппаратурой управляется. А как оператор – мне даже нравится его работа. Ну, в монтаже, мне кажется, ты больше делаешь… В общем и целом, отличный временный сотрудник для нас получился. Не говоря уже о том, что я очень благодарна ему и селенитам за то, что они подарили мне тебя. Прости, я понимаю, что для тебя это не такое уж счастье, но я так тебя воспринимаю. – Линда села рядом и молча растроганно приобняла Ширли, стараясь не сжимать слишком сильно, как если бы Ширли была сделана из тонкого хрупкого стекла, как ёлочная игрушка. «Я тоже тебя так воспринимаю» – говорили её объятия. – При всём при том его заигрывания со мной и, особенно, с тобой, могли бы, я понимаю, и не раздражать меня. Ну манера у него такая, немного слишком направленная в сторону… э-э-э… тесного общения. В конце концов, он же из эпохи до современного феминизма, острой реакции на харассмент и всякого такого. Ради пользы дела можно не обращать внимания. Вдобавок, он немного слишком язвительный иногда, склонен срываться на окружающих при неудачах, но это тоже простительно, ты правильно говорила, он же не из шоу-бизнеса. Но, понимаешь, я-то тоже в шоу-бизнесе недавно. Да, конкурс, но там была команда побольше, а это первая большая работа, так сказать, индивидуальная, чуть ли не в одиночестве, во всяком случае, вы меня тут сделали главной и ответственной за результат, и она на продажу. Именно как работа, занятие для зарабатывания денег, а не только известности. Возможно, решающее испытание, получится ли построить на флейте и танцах жизнь, или это всё были напрасные мечты. Извини за пафос. Так что я, конечно, нервничаю, и когда он вместо сочувствия намекает, что я всегда неправа, или начинает в порядке утешения заигрывать, мол, для такой красивой девушки всякие ляпы простительны, то я срываюсь. Я постараюсь так не делать… Или делать поменьше… Я понимаю, тебе неприятны дрязги в таком тесном коллективе, когда у тебя душевные проблемы, а тут ещё мы начинаем препираться… А у тебя, может, к нему чувства, как к отцу, всё же он вместе с селенитами тебя создал… – Линда молчала. – Хотя вряд ли, ты же ещё не поняла, нужно ли нас всех, меня, Сина и селенитов, поблагодарить за это – или проклясть. Наверно, хочется сделать сразу и то, и то… А может, даже и не как к отцу, ты же считаешь себя изгоем среди людей, а тут парень неровно дышит, как доказательство, что это вовсе не так, самое то… – Линда ничего не ответила. – А что это ты всё молчишь, – озвучила Ширли вдруг появившееся подозрение, – скверная девчонка, ты что, может, уже и в его постели побывала? – Линда спрятала лицо, уткнувшись Ширли в плечо твёрдым лбом. Ширли напомнила себе, что у всех людей лоб твёрдый, нехорошо воспринимать так именно Линду.
– Ага, – продолжала она прокурорским тоном, – мы имеем фактически признание, – тут она сбилась с прокурорского тона и захихикала, – ну и как он?
– А ты не сердишься? – робко спросила Линда, не отрываясь от её плеча.
– Ну конечно, нет, – правдиво ответила Ширли, – я, конечно, беспокоюсь о тебе, как о сестре, но права указывать тебе, кого выбрать в качестве бой-френда, а кого нет, я себе присваивать не собираюсь. Но если он тебя обидит, я его побью, будь он самый астронавтовский из всех мартовских котов!
– Да ладно, – сказала Линда с облегчением, – какой там бой-френд. Так, немного лишнее любопытство…
– Не понравился? Не оправдал ожиданий?
– Да, знаешь, именно что не оправдал ожиданий. Правильно ты сформулировала.
– А в чём? Подробнее давай! Хочу подробностей!
– Ну… тут трудно точно определить… как-то… какой-то он, как ты и говоришь, эмоционально не чуткий… или недостаточно чуткий, не знаю. Временами, вроде, ничего, а временами чувствуешь себя как девушка по вызову. Как объект. Объект приложения сексуальных чувств, обусловленных инстинктом, и больше ничего… А может, мне это всё почудилось, в конце концов, мужик без женского общества на Луне много лет сидел. Можно извинить, – начала она привычно оправдывать Сина. – Да и, наверное, все они где-то такие, за очень редким исключением… И вообще, что ты ко мне пристала! – вдруг психанула Линда. – Хочешь подробностей – постучи к нему в каюту ночью, и всё узнаешь!.. Хотя нет, лучше не надо, – тут же отменила она свой экстремальный совет, – даже не знаю почему, но мне кажется, для тебя это был бы ещё более неприятный опыт. Ты и так его считаешь чёрствым мужиком, так и ну его к селенитам. Хотя, – вдруг заулыбалась она, – Если тебя привлекают сильные парни, способные обнять так, что рёбра затрещат, то с этим к нему. Я даже не ожидала. На вид и не скажешь, но эти астронавты – очень сильные ребята. Представляешь, он, похоже, не слабее меня!.. Да, жалко, обратно память не передаётся, – вдруг сказала она. – Представляешь, как было бы круто?
– Да, – с энтузиазмом поддержала Ширли эту фантазию, чувствуя, что с неприятными для Линды расспросами пора заканчивать, – я тоже об этом уже думала. Мы помним вместе то, что было раньше, и от этого ощущение близости, но дальше мы будем расходиться всё дальше, и с этим, увы, ничего не поделаешь. А вот если бы можно было время от времени объединяться обратно…
– Ну, не совсем прямо уж ничего не поделаешь, – вдруг сказала Линда, прижимаясь чуть-чуть теснее и переходя почему-то на интимный шёпот, – ты научила меня всему, что я знаю, а теперь, кажется, моя очередь тебя кое-чему научить… Раз уж ты так жаждешь подробностей…
…И она научила…
– Ты на меня не сердишься? – спросила некоторое время спустя Линда, снова очень робкая и неуверенная в себе. Это после своей инициативы, о которой Ширли и подумать было бы страшно. Видимо, в чувстве отстранённости от человечества есть свои плюсы – не так давят стереотипы. Но есть и минусы – недостаточное чувство самоценности, что ли.
– Ну что ты, нет, конечно. Я тебе очень благодарна, – совершенно искренне ответила Ширли. Хотя она и в любом случае не собиралась расстраивать неожиданно обретённую близняшку. Теперь уже и в другом, нестандартном смысле. – Ты совершено волшебно меня чувствуешь, как будто подключилась к моим нервам, и к моим переживаниям, как это будет?.. К фибрам души, вот! Совершенно противоположно тому, что ты рассказала о своём неудачном опыте общения с этим типусом.
– Вот именно, – подхватила Линда, – я и хотела чего-то противоположного, ты меня правильно поняла. И совершенно так же отвечала. Что и не удивительно, я имею в виду ощущать другую, как саму себя. Только мне приходилось делать поправку на твою хрупкость по сравнению со мной, а тебе, наверное, наоборот, всё время напоминать себе, что меня нужно приложить как следует, чтобы я почувствовала шутливый шлепок.
– Да, – согласилась Ширли, – так и было… Но я подумала, у тебя есть ещё какое-то неизвестное мне чувство… Понимаешь, после того, как оказалось, что ты видишь не три цвета, а семь, реально семь, а не те семь цветов радуги, что вижу я, из которых половина искусственные, слепленные из трёх основных… и запахи различаешь чуть ли не как охотничья собака…
– Только в этом, боюсь, нет никакого преимущества, – вздрогнула Линда. Они полулежали, полуплавали в бассейне, обнявшись, и Ширли это хорошо почувствовала. – Ладно ещё тут, на станции, а в городе, наверное, будет временами туго. Впрочем, как раз собаки могут, ради маскировки, что ли, вываляться в тухлых рыбьих внутренностях, и им ничего. Я надеюсь, у меня тоже обнаружится такая избирательность нюха. А то придётся в нос фильтры вставлять. Прости, я перебила. что ты говорила про какое-то неизвестное чувство?
– Да нет, ты всё и так объяснила. Ты не подключалась к моим нервам, просто ты знаешь, где и как прикоснуться… потому что знаешь меня, как себя… тем более, ты говоришь, я тоже успешно с этим справлялась?..
– И даже очень успешно, – подтвердила Линда, продолжая между тем доказывать, что знает, где и как прикоснуться. Ширли даже замурлыкала, как кошка. Но продолжала говорить, удовлетворяя потребность в таком близком общении.
– Это было восхитительно, но… – говорила Ширли. Линда замерла.
– Но?..
– Но ты меня даже больше поразила другим. Своей смелостью. Я бы ни за что не осмелилась такое тебе предложить, хоть мы и сёстры-близняшки, а ты ещё и более робкая, чем я. Хотя, иногда, в творческом процессе, оживляешься и начинаешь предлагать свои идеи, и неплохие, надо сказать, так что это, наверное, временное, такая робость в общении… Но она у тебя всё же есть. Как же ты сумела?..
– А, пустяки, – с облегчением задышала снова Линда, испугавшаяся было неосторожно сказанного Ширли «но», – дело в том, что мы с тобой гораздо больше, чем даже сёстры-близняшки. Ты мне этого не говорила, но, надеюсь, ты тоже так чувствуешь. Ближе, чем сёстры. Практически, мы пока что – одна и та же девушка в двух лицах. А самой себя нечего стыдиться. Стыд – это для других. Мы можем друг другу сказать всё, что угодно, и не опасаться получить в ответ неприятие, осуждение, всякий такой негатив… Вот, эксперимент, – вдруг объявила она, – что ты почувствуешь, если я напомню тебе, чем ты иногда в детстве занималась наедине сама с собой?..
– Ой, – сказала Ширли испуганно, – ты знаешь, когда ты говорила, что мы – один человек, я чувствовала, что это так и есть, ты совершенно правильно определила, что мы гораздо ближе, чем даже сёстры-близняшки. Но сейчас, когда ты напомнила… я… мне стало стыдно. Неужели я не так хорошо тебя чувствую, как ты меня?!
– Нет-нет, всё правильно, – успокоила её Линда, – я тоже почувствовала стыд. Напомнив сама же себе. Потому что мы знаем, что этим заниматься стыдно. Общественный стереотип. Этим занимаются другие – полный интернет их делает это даже на камеру. Но – неприлично, стыдно, да. Но я могу сказать тебе даже такое, как себе. И ты мне, конечно, тоже. Только ты больше боишься меня обидеть. Потому что у меня психологические проблемы, бла-бла-бла. Тебе лучше было бы не обращать на них внимания, чем носиться со мной, как с ёлочной игрушкой.
– Да ладно, – возразила Ширли, – ты же обращаешься со мной, как с ёлочной игрушкой, я имею в виду, в физическом плане. А мне нужно так себя вести в психологическом плане. Только не всегда получается.
– И не надо, на самом деле… А впрочем, как хочешь. Давай и дальше так, это очень трогательно. А я буду этим бесстыдно пользоваться.
И она немедленно стала этим бесстыдно пользоваться.
Они так и уснули в душе. Ширли – в тёплом неглубоком бассейне, положив голову в углубление на краю, казалось. для этого и предназначенное, а Линда – прямо на керамическом полу, который ей не казался таким жёстким, как Ширли. Впрочем, при лунной силе тяжести и Ширли никакая поверхность не казалась особо жёсткой: давление-то на неё получалось вшестеро меньше, чем на Земле, и такой же была сила реакции опоры, давящая на кожу. Очень удобно: спи, где хочешь. А когда вымотаешься на репетиции и потом по полной оттянешься в душе, то хочешь спать где угодно.
Но спали не очень долго, всё-таки много воды надоедает, хоть и тёплой. Вытираясь и одеваясь, стали по следам предыдущего разговора опять обсуждать неудачный опыт Линды с астронавтом – то, что уже разделило их, потому что Ширли этот опыт повторять не хотела. Мелькала у неё раньше эта мысль, теоретически, но после такого отзыва Линды, которая, вообще-то, была больше расположена к Сину, – ну их, такие эксперименты.