Сон
Я страдаю от бессонницы, хотя чаще всего то, о чем пишу, связано со снами. И я предпочитаю бессонницу.
Раньше, когда я был моложе, то думал, что нельзя просыпаться от кошмаров в холодном поту, и все это придумано писателями, а потом понял, что это правда.
Меня не раз кошмары подкидывали в кровати, и я долго разглядывал женщину, которая спала рядом со мной. И только после этого начинал понимать, что это – моя любимая жена.
Затем, по правилам фильмов ужасов, я шел осматривать квартиру. А нет ли в ней чего-нибудь странного? Не мог же я, в конце концов, разбудить жену и сказать, что мне, как маленькому ребенку, просто страшно.
Я не знаю, с чем такая зависимость от снов связана, но, может, с тем, а я не оригинален, что треть жизни люди проводят во сне.
Мне жена не раз говорила, что нужно просто принимать успокаивающие таблетки. И сон наладится.
Но эта замечательная идея пугала меня сильнее, чем все остальное. Одно дело, когда ты можешь выйти из кошмара, а другое, когда нет. И хотя глупо ссылаться на фильмы, но все ведь видели сериал про Фредди Крюгера.
Но мне не снились Крюгеры. Это были просто красочные кошмары, в которых никто не наносил мне вреда. Я только ужасно пугался.
Это просто была влажноватая до противности сизая дымка. И в ней я жил, хотя время от времени возникали, может, даже не сны, а воспоминания. И каждый раз мне становилось стыдно.
Я ехал в метро. Мне было лет двадцать. Предстояла вечеринка, где я должен был встретиться с девочкой, в которую влюблен. Если кто помнит Зощенко, то у него есть смешной рассказ про работягу, который пошел на прием к молодой симпатичной женщине, зубному врачу. И, как он прекрасно выразился, накеросинил подмышки.
Я тоже нафуфырился, как мог.
На сиденье напротив меня сидела молодая, миловидная, глазастая женщина. Она была не в моем вкусе. К ней нахально, по-хамски приставал какой-то парень, от которого разило перегаром.
Я вдруг увидел ее умоляющие глаза. Это был крик о помощи. Но я же был нафуфыренный. Зачем мне проблемы? И я отвернулся.
Мне нужно было проехать еще две станции. Девушка вышла раньше, а парень увязался за ней.
Во сне я почему-то шел за ними. Они проходили мимо какой-то стройки, когда он вдруг набросился на нее и затолкнул за забор.
Он угрожал ей ножом, и ее же трусиками заткнул ей рот. Он ее бил и насиловал. И это продолжалось долго. Мое серце разрывалось от ужаса, но по правилам кошмаров я ничего не мог сделать.
Девушка совсем обмякла. Но и насильник выдохся.
– Хочешь еще? – ядовито спросил он. И убежал.
Я только успел увидеть, что она жива.
Для меня это был кошмар. Но вскоре я увидел его снова. Еще раз, а потом еще.
Это продолжалось бесконечно.
В принципе, к любой ситуации со временем привыкаешь, но каждый раз, видя это, мое сердце продолжало разрываться. Я хотел убить подонка и не мог.
Я не знаю, как можно взмолиться во сне, но попытался и закричал:
– Когда же все это кончится, господи?
Мне ответил насмешливый голос.
– Тогда, когда кончится. Ты думаешь, что спишь, а на самом деле умер от инфаркта неделю назад. Ты в аду, и это твои угрызения совести.
Я офонарел.
– Так меня какой-то суд апостолов приговорил на муки вечные?
– Никакого суда апостолов не существует. Так же, как не существуют райские кущи. Ваш мудрый писатель Булгаков гениально догадался, что нет света, а есть покой. И все к нему приходят в конце концов. Бессмысленно обрекать человека, живущего несколько десятилетий на вечные муки. Даже если он отъявленный злодей. Ты уже через неделю взвыл. А если это будет происходить триста лет? Судят только за преднамеренное зло. Ты судишь себя сам, но тебя также должны простить все те, кого ты обидел. И жучки, и паучки.
Я снова пришел в ужас.
– И жучки и паучки, – повторил голос. – Природа жестока. Корова не обиделась на тебя за то, что ты съел бифштекс. Жучок не обиделся на тебя за то, что ты случайно его раздавил. Но ты помнишь куст жасмина у дома бабушки?
– Конечно, – ответил я.
– А про бабочек-капустниц помнишь? – продолжил голос.
Я вдруг вернулся в детство. Дед сказал:
– Вон там, на кусте, куча бабочек. Их нужно уничтожить. Иначе не разрешу смотреть телевизор.
На чудесно пахнущем кусте висела уйма бабочек и слабо трепетала крылышками. Это было красиво. Они даже не пытались улететь, когда я просто снимал их и отрывал голову.
– И скольким ты оторвал голову? – спросил голос.
Внезапно всплыла цифра 387.
– А про вагонетку с водой помнишь?
– Дед держал ее для полива сада, – ответил я.
– А кто в ней водился? – ехидно продолжал голос.
– Лягушки, – виновато ответил я.
– И что ты с ними делал?
– Давил ногой.
Насмешливый голос продолжал:
– Всякие козявки простят тебя легко. У них короткая памямь. Но с девушкой – проблема. Хочешь покажу? Как это должно было быть?
У меня, как я понимал, не было выбора.
Я ехал в метро. К миловидной женщине нагло приставал какой-то парень. Я подошел к нему и легонько взял за рукав.
– У тебя какие-то трудности? – спросил я. – Эта женщина со мной.
Парень сник и отошел всторону.
На следующей станции она вышла. Мне не нужно было выходить, но я демонстративно вышел с ней. Парень остался. Я довел ее до эскалатора.
– Вы в порядке? – спросил я.
– Да, – сказала она, – спасибо.
Это очень дорогого стоит увидеть благодарные глаза женщины.
Я опоздал на вечеринку на двадцать минут. В реальной жизни этого не было.
– А теперь признайся, – спросил голос, – просто струсил?
Мне нечего было отвечать. Ответ был ясен.
– И что теперь? – спросил я. – Сколько времени я буду видеть этот кошмар?
– Девушка, которой ты не помог, оказалась с сильным характером. Она не побоялась и заявила в милицию. И точно описала насильника. Его поймали. А дальше он наказал себя сам. В колониях не любят эту статью и его сделали «петухом». Через два месяца он повесился. Но, чтоб ты знал, ей проще простить его, которого уродом сделала жизнь, чем тебя, здоровенного парня, который просто отвернулся. Она жива, здорова, у нее хорошая семья. Этот случай она вычеркнула из головы, но не тебя. Через какое-то время она умрет и попадет в сизую дымку. У нее тоже есть мелкие грехи. А потом она получит покой. И ей зададут вопрос, простить тебя или нет. Это будет ее решение.
– И тогда я получу покой? – спросил я.
Голос засмеялся.
– Ты просто сможешь уйти из сизой дымки. Не все этого хотят. Но разве ты сумеешь забыть эту женщину? Ее формальное прощение что-то может изменить в твоей совести? В покое миллиарды людей. Хочешь, найди ее и извинись сам. Но это нелегко. А если найдешь, посмотри ей в глаза. Сможешь, женись на ней.
– Но она же не в моем вкусе, – ответил я.
– В той истории ей было 18, а тебе 20, и вкусы меняются. Посмотри, как она выглядит через десять лет. В покое все выглядят на 20–30.
Я посмотрел и закрыл глаза, сизая дымка – это действительно ад. Я не помог такой удивительной женщине?
– Вот видишь. Теперь ты ее точно не забудешь, – снова сказал голос. – Только учти, что покой не совсем то, что ты думаешь. Чем ты любишь заниматься?
– Вообще-то я ветеринар, но мне это дело надоело. А так всю жизнь собирал марки.
– Хочешь быть смотрителем самой полной в мире коллекции марок?
У меня даже слюни потекли.
– А передумаешь и захочешь быть фермером, тебе дадут трактор. Иди, паши. Только помни, что это мир всех людей, начиная с неандертальцев. И если захочется на ком-то жениться, то тебе женщину придется заслужить. В покое приняты дуэли. Умереть во второй раз нельзя, но боль реальна и мучительна.
– Какие дуэли? – пугливо спросил я.
Голос снова рассмеялся.
– Ты знаешь, кто такие викинги?
Я кивнул.
– Так вот у них свое представление о покое. Каждый раз у какого-то берега высаживается баркас, и из него выскакивают викинги. Но покой – это мир справедливости, в нем нет места подлости и обману. И навстречу этим викингам выскакивают другие, равные по силе. Они крошат друг друга в фарш. Но постепенно и у тех, и других страсть к насилию проходит.
А Пушкин до сих пор стреляется с Дантесом. А Лермонтов с Мартыновым. С переменным успехом. Каждый раз один бережно несет другого в лазарет и нежно отпаивает бульоном, пока не заживут раны. Они жмут друг другу руки. А потом месяца через два кому-то снова попадает вожжа под хвост, и все начинается сначала. Но у них это тоже пройдет, и они помирятся. В конечном итоге в покое все заканчивается одинаково, каждый находит свою Наташу или Брунгильду. И строит домик. А потом, такой как ты, идет к соседу-викингу и говорит ему:
– Олаф! У нас в это раз удались огурцы. Эти – свежие, а эти – соленые.
Олаф пробует соленый.
– Непривычно, но вкусно. Гретта! – кричит он, – Принеси угостить соседа медом.
Я ехал в метро. Не знаю, сколько лет я так ездил, и мое сердце разрывалось от ужаса, но в какой-то момент насмешливый голос сказал мне:
– Если хочешь, можешь выйти из сизой дымки.
Я мгновенно согласился.
Мне предложили действительно заниматься марками, но почему-то интерес к ним у меня уже пропал.
Я искал свою женщину. Нужно понять, что в покое все не так просто. Это нагромождение разных миров. Но я ее нашел. И стоял перед ней на коленях и умолял о прощении. Я четыре раза дрался из-за нее на дуэли. И мне нечем похвастаться. Я победил только раз. А все раны – это действительно очень больно. Один, к примеру, предложил мне сразиться на мечах, и я сдуру согласился. А что я знаю о мечах? Он отрубил мне руку. Умереть я не мог, и рука приросла, но боль была ужасной.
Не знаю, почему это произошло, но женщина выбрала меня. Я ее заслужил.
И построил себе домик. Как это не кажется смешным, моим соседом оказался викинг. Он тоже построил себе какую-то халупу.
Он выглядел страшно. Это был викинг из тех, которых боялись больше всех. Не помню точно, как это называется, кажется, «берсеркер», то есть кто сражается без доспехов, белорубашечник.
Наши жены дружат, а мы вместе пьем пиво.
Мы обрели покой.
* * *
Александр Режабек (1957–2013) – родом из Челябинска. Юность провел в Москве, где окончил среднюю школу с углубленным изучением английского языка, затем – Второй медицинский институт им. Пирогова. Работал в инфекционной больнице, защитил кандидатскую диссертацию на тему «Динамика тромбоксана А₂ и простациклина и их связь с факторами клеточного и гуморального иммунитета у больных менингококковой инфекцией».
С 1990 года жил в Израиле, где подтвердил статус врача высшей квалификации и более пятнадцати лет практиковал в одной из крупнейших клиник страны. Соавтор американского патента по кардиологии.
Сын известной советской и российской писательницы Галины Щербаковой («Вам и не снилось»). В Израиле живут трое его взрослых сыновей.