Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 2

– Ху из ит? – наивно поинтересовался Джек Скотт, обращаясь к Полякову, и кивнул в сторону интересовавших его клиентов борделя.

– А… ах, эти!.. Киношная элита! – ответил Алексей первое, что пришло ему на ум. – Продюсер, режиссер, сценарист и так далее. Своего рода тутошний цвет Голливуда!

– Как это – здорово, как замечательно! – восторженно воскликнул юный американец.

Он изрядно захмелел после выпитого и все, что окружало его, видел только в розовом цвете. В лагерном борделе ему нравилось исключительно все. И сотни оплывших свечей в серебряных подсвечниках, и оркестранты с наголо бритыми головами, и голозадые молоденькие кобылицы, ритмично вихляющие бедрами, и взад, и вперед снующие между столиками. Одна из них, с копной рыжих волос, вплотную приблизилась к Джеку и, словно малого ребенка, ласково погладила его по голове обжигающей, как раскаленные уголья, ладонью. От ее прикосновения у него по спине пробежала ошеломляюще приятная дрожь. Юноша, конечно же, был бы не против того, чтобы продолжить знакомство с рыжей распутницей, но Сахар так цыкнул на нее, что она тут же ретировалась, тотчас оставив в покое объект своего пристального внимания.

– Ху из ит? – снова спросил Джек Скотт, явно польщенный тем, что прелестница проявила к нему особый интерес, как к мужчине.

И американец вопросительно посмотрел на Леонида Мартыновича. Тот, видимо, не понимая вопроса, пожал плечами.

– Джек спрашивает, кто – эта вертихвостка? – перевел Поляков.

– А!.. Лола?.. Она – бывшая наркоманка! Сама наркотой, сучка, баловалась, да еще и приторговывала ею же… Вот и схлопотала по пятое число! Хе-хе!..

Американец, затаив дыхание, ждал, что скажет По.

– Гм… Она – хотя и молодая, но очень талантливая актриса, подающая большие надежды!

– Вообще-то это очень странно, что ваши киношники в тюрьме тусуются! – засомневался Джек Скотт.

– А, где же им еще опыта набираться, как не здесь! – возразил Поляков. – Чтобы крутояйцую синему снять, сам, старик, понимаешь, надо, как следует с материалом ознакомиться!.. В роль, так сказать, войти!

Доводы По показались американцу довольно убедительными.

– У вас тут, в России, даже больше демократии, чем я думал! – восхитился Джек.

– Да, уж, в чем другом, может быть, и – нет… А в этом, само собой, мы вашу насквозь провонявшую томатным соусом и гамбургерами Америку давно переплюнули!

При слове «демократия», произнесенном на английский манер, заметно расстроенный Сахар помрачнел еще больше прежнего. Как он ни старался, чтобы не выказывать своих истинных чувств, но у него это плохо получалось. Критику Полякова в свой адрес Леонид Мартынович считал несправедливой. Ведь не ему первому пришла в голову гнилая мыслишка о том, чтобы, чем попало запудривать и без того тупые мозги оголтелых российских обывателей. Конечно же, в свое время Поляков поймет, как горько он ошибался в Сахаре.

– Я думаю, что нам есть о чем потолковать по душам! – глухо, почти угрожающе, произнес Алексей.

При этом он явственно увидел, как Леонид Мартынович вдруг побледнел и весь съежился, словно перед лицом смертельной опасности. Ему, наверное, казалось, что теперь Поляков возненавидел его сильнее, чем своего самого злейшего врага. И Сахар не ошибался. У Алексея вдруг все закружилось перед глазами: пламя заплывших желтым воском свечей, сцена с оркестрантами, полуголые девки, столики из натурального дерева цвета слоновой кости, за которыми беззаботно веселились неизвестные люди. Они мелькали перед ним однообразной пошлой и нелепой каруселью. Он бездумно тыкал вилкой в тарелку, напрасно пытаясь подцепить довольно аппетитный кусок жаркого. В его мозгу прочно засела одна-единственная и ужасная мысль: схватить начальника лагеря за горло и задушить его прямо здесь в тюремном борделе. Он заслужил такой конец! Предатель! Он превратил лагерь в публичный дом! Как посмел?! Как мог?! Кто ему позволил?! Перед мысленным взором Полякова в одно мгновение промелькнула вся его жизнь, полная отчаянной борьбы и суровых лишений. Втайне он всегда гордился тем, что сильные мира сего поручали ему самые ответственные и рискованные задания. И Алексей, пренебрегая опасностью и в любой момент готовый к тому, чтобы пожертвовать собой ради общего дела, с блеском справлялся с теми трудностями, которые оказывались не под силу другим. Он был и оставался суперменом и героем, что жил во имя какой-то высшей цели. И эта мысль давала ему силы и мужество, чтобы бороться дальше. Краем уха Поляков слышал об извращенцах, которые не переводились там, где чувствовался запах сытой вседозволенности. Это его мало беспокоило. Ко всякому роду слухов и сплетен он относился с равнодушием, полным откровенного презрения. Он никогда не думал, что однажды вот так лицом к лицу вдруг столкнется с лицемерием и обманом, что заставят пошатнуть в нем веру в самого себя и в тех, кто стоял за ним, диктовал свою волю и вершил судьбами миллионов людей. Поляков едва справился с собой, чтобы немедленно не расправиться с Сахаром и не уничтожить весь этот рассадник зла. Останавливало Алексея лишь сознание того, что в одиночку ему, вряд ли, справиться с людьми, которые его окружали и, наверняка, имели при себе оружие.

Сахар с тревогой следил за Поляковым. Он ожидал самого худшего, что вполне могло произойти, если бы Алексей вдруг не смог совладать с собой… Но ничего из ряда вон выходящего не случилось! Леонид Мартынович вздохнул с облегчением, когда понял, что та несомненная угроза, которой он подвергался в эти несколько минут, слава богу, как будто бы миновала. Трясущейся от пережитого волнения рукой он молча разлил по бокалам что-то из бутылки, стоявшей к нему ближе всего и, не приглашая гостей, буквально влил в себя обжигающую жидкость. Поляков выпил тоже, в то время как Джек Скотт, воспользовавшись тем, что на него никто не обращал никакого внимания, встал из-за стола и схватил за руку Лолу, которая в это время, старательно вихляя задом, курсировала неподалеку от него. Девушка на секунду замедлила шаг и широко и открыто улыбнулась иностранцу. Взгляд ее был многообещающим. Довольный этим Джек Скотт без особенного желания выпустил руку Лолы, которая, словно дикая зверушка, по собственной прихоти едва не ставшая добычей лесного браконьера, тут же, юркнув куда-то, пропала в полумраке бара. Бой вернулся на свое место за столиком. Хмуро глядя на него, Поляков уже пожалел о том, что связался с сопляком, с целью приручить, и наврал ему с три короба о том, чего не было в действительности. Однако, чувствуя, что мальчишка, который приходился сыном запредельно состоятельному гринго и потому считал, что ему все дозволено, липнет к нему, как банный лист, Поляков слегка перестарался. Зная о страсти Джека Скотта к русскому искусству, которую тот унаследовал от своего прародителя, Алексей солгал. Он сказал юному джентльмену, что из Москвы они прямиком направятся на место будущих съемок фильма. И Джек охотно повелся на байку Полякова. Глупый молокосос чуть не спятил от восторга, когда до него дошло, что он своими глазами, возможно, увидит игру великолепных актеров, занятых в русском, как предупредил Алекс, весьма мрачном триллере. Он даже вкратце рассказал сюжет. Мол, двое заключенных бегут из тюрьмы. На их поиски немедленно отправляется тюремная рота…

Все так и получилось на самом деле. Людоед и Самосвал бежали из лагеря накануне прибытия Полякова и Джека Скотта. Что это было? Роковая случайность? Узнав о побеге, Сахар решил, что излишняя спешка только навредит делу. Поэтому посчитал, что погоню за беглецами лучше снарядить на следующее утро. В самом деле, куда они денутся, когда кругом – лишь тайга да болота? Поэтому на самом деле, ни о каком искусстве речи не велось. Алексей от себя лично отдал тайный приказ Сахару о том, чтобы тот устроил побег двух уголовников. Зная влиятельность Полякова во властных структурах, Леонид Мартынович сделал бы все именно так, как ему сказали. Он, конечно же, не известил бы о случившемся свое непосредственное начальство. И это, в некотором роде, поставило бы под угрозу его собственную карьеру. Что ж делать? Сахар рассчитывал на благодарность со стороны Алексея. А она чего-то да стоила! Но, увы, как ни странно, все произошло как-то само собой, помимо воли Леонида Мартыновича, и было ему не на пользу, а, как раз, наоборот. И не потому, что, как уже говорилось, грозило ему серьезными нареканиями со стороны начальства. А больше из-за того, что он потерял контроль над ситуацией. А, значит, перестал быть полновластным хозяином собственной тюрьмы!.. Словно в подтверждение этому он замечал, как Поляков мрачнел все больше и больше. Казалось, он едва сдерживался, чтобы не наговорить всяких гадостей Леониду Мартыновичу. Полуголые девицы, сытые и самодовольные лица гостей борделя, как предполагал Поляков, скорее всего, занимавших довольно высокие посты в государстве были ему омерзительны. Пожалуй, в тот момент они казались ему уродливыми карликами. Но хуже всего было то, что и самого себя он тоже ощущал отвратительным уродом. И все его героическое прошлое, которым еще недавно Алексей втайне так гордился, виделось ему теперь ничтожно мелким и не заслуживающим никакого внимания.

– Еще – по одной? – неуверенно предложил Сахар.

– Вот даз хи вонт? – икая, поинтересовался Джек Скотт.

Словно очнувшись ото сна, Поляков с недоумением посмотрел на американца.

– Как это – чего?..

Алексей на секунду задумался.

– Полковник Сахар хочет знать, не перебрал ли ты лишку и не в тягость ли тебе – наше застолье?

– О, ноу!

Это восклицание Сахар воспринял, как отказ американца от очередной порции алкоголя и налил коньку лишь Полякову и себе. Но Джек Скотт был так пьян, что даже не заметил этого. Он тупо смотрел в одну точку, видимо, не совсем понимая, что происходило вокруг него. Поляков вовсе не преследовал цели, чтобы до бесчувствия напоить боя. Но все получилось именно таким образом, а не иначе. И ничего исправить было уже нельзя. Тем не менее, у Алекса мелькнула мысль, что так даже лучше. Джек Скотт не заподозрит неладное. Наивный и доверчивый, как все молодые люди, он верил Алексу По, даже больше, чем самому себе. Наутро он воспримет погоню за беглецами, в которой им обоим придется принять участие, как нечто весьма схожее со сногсшибательным русским боевиком! Или с генеральной репетицией перед его съемками. Ведь Джек так горел желанием очутиться в гуще событий. Там, где будут и уголовники-головорезы, и смелые и отчаянные русские копы, и стрельба.

Выпив рюмку коньяку, Сахар налил новую, надеясь, что на сей раз Поляков поддержит его компанию. Но попытки Леонида Мартыновича задобрить гостя и сделать их застолье более приятным для общения не привели к желаемому успеху. Алексей молчал и лишь изредка бросал косые и неодобрительные взгляды на начальника тюрьмы. Такая холодность со стороны важного гостя приводила Сахара в отчаяние. Неприступный, как стена, Поляков, казалось, не замечал, как Леонид Мартынович беспокойно елозит на стуле и только и ждет подходящего момента, чтобы объясниться с Поляковым. Так сказать, снять груз с души. Собственно говоря, и груза-то никакого не было. Просто Сахар ужасно боялся за свою, как он считал, счастливую судьбу и благополучную карьеру. А Поляков, благодаря которому, Леонид Мартынович в свое время стал начальником лагеря для осужденных, при желании в два счета мог снять его с занимаемой должности. Для Сахара это было бы равносильно смерти. К слову сказать, разве, он был виноват в том, что однажды к нему с должностной проверкой прибыл генерал Дубасов? После ее окончания, за рюмкой водки, он похвалил начальника лагеря за отменный порядок и хорошие условия для содержания заключенных. Также, за отсутствие чрезвычайных происшествий, умеренный бюрократизм, когда досье на заключенных, бухгалтерская отчетность и прочая макулатура не заслоняла живого человека. Эта откровенная лесть, уж, очень пришлась по душе Леониду Мартыновичу. Потеряв бдительность, он похвастал перед генералом по поводу того, что являлся ярым последователем Макаренко. Мол, для него, полковника Сахара, лагерь был, все равно, что дом родной, да и трудновоспитуемых он любил не меньше, чем собственных детей. Тем более, что таковых у него, пока что, не имелось… Леонид Мартынович старался, чтобы жизнь осужденных в заключении не была лишена приятных бытовых мелочей и некоторого тепла и уюта. Вообще, чтобы она, как можно, более походила на все то, что ежедневно происходило со свободными гражданами на воле.

– Так, уж, и впрямь, как на воле? – усомнился генерал.

– Вот именно! – с воодушевлением воскликнул начальник тюрьмы.

Он не заметил, как при этих словах в глазах Дубасова, похожих на два темных рубина, неожиданно вспыхнули и погасли странные искорки, как все холеное лицо генерала озарилось изнутри каким—то мятежным и таинственным светом, словно внутри его черепной коробки кто-то разжег костер.

– А вот, например, хорошенько отдохнуть, повеселиться, так сказать, снять стресс тут у вас совершенно негде! – сокрушенно покачал головой Дубасов.

Вне себя от изумления Сахар несколько раз ткнул вилкой мимо тарелки с сельдью в маринаде.

– Так ведь, товарищ генерал, заключенные же! Им и того, что имеется, вполне достаточно, – робко возразил Леонид Мартынович.

– Да, не об заключенных – речь! – рассердился Дубасов. – Я имею ввиду лично вас и офицерский состав. Себя, наконец. Я, ведь, к вам в гости-то еще не раз наведаюсь. Поохочусь на дикого зверя. Пошишкарю, может быть. Служба-то, она, братец ты мой, ой какая утомительная штука. Да, не мне тебе рассказывать. Сам все прекрасно понимаешь! Так, что к следующему моему приезду, уж, будь любезен, организуй мне отдых по полной программе. Детали мы с тобой обсудим подробнее… Но это – попозднее. Деньжат на эти благородные цели я тебе тоже подброшу. Все дело – только за тобой!

– Да, я… Все – что только в моих силах, товарищ генерал!

– Вот-вот, любезный! А-то, ведь, на твое место желающих, поди, немало найдется!..

Сахар наморщил лоб, тщетно соображая, для чего Дубасову на зоне, которой заведовал Леонид Мартынович, какой-то непонятный санаторий понадобился.

– А, разрешите вопрос задать, товарищ генерал? – наконец, после пятой рюмки водки храбро спросил тюремщик.

– А чего – там! Задавай свой хренов вопрос!

Сахар решительно сдвинул брови.

– Я, конечно, товарищ генерал, в сравнении с вами мужик неотесанный, всю жизнь в лагере провел, а цивилизованной не жил…

– Ну, будет тебе мямлить! – возразил Дубасов. – Говори прямо, в чем – проблема?

– Да, не проблема! Боже упаси! А непонятка кое-какая… есть…

– И – что?! Что за непонятка?!

Генерал, слегка привстав со стула, вновь опустился на него.

– …Никак у меня в голове не укладывается, на что мой лагерь вам дался? Кругом – глушь таежная, топи непролазные… А, между тем, на земле столько райских уголков имеется! Я вот, например, про Караибские острова я слышал ….

– Да, на фиг мне твои острова вместе с Робинзоном Крузо нарисовались?

И генерал с размаху грохнул по столу здоровенным кулачищем.

– Ты пойми, тараканьи твои мозги, что на эти, чертовы, курорты едут вместе с женой и детьми! Какой же это – отдых? Там нашего брата и без того кишмя кишит, плюнуть некуда! А мне их пакостные рожи на службе, ох, как опротивели! От них хоть на край света подавайся, все одно они за каждым твоим шагом следят. В нужниках жучки для прослушиванья прямо в унитазы ввинчивают, мерзавцы! А у меня – секретная работа. Мне вопросы решать надо без посторонних ушей и глаз. И отдыхать – то же самое! Где – там!.. Секс и то скрытой камерой пишут. Компроматы один на другого сочиняют, чтобы преимущество за собой иметь. Во как, брат, ты, мой! А здесь я, вроде, как и – на работе, и, в тоже время, на отдыхе нахожусь!.. Понял меня теперь?!

Сахар был пьян, но не настолько, чтобы упустить из виду цепочку последовательных рассуждений, которые убедительно излагал Дубасов. Леонид Мартынович даже нашел ее очень оригинальной. Тем не менее, сама затея ему откровенно не понравилась. Из хозяина лагеря она превращала его в генеральского шута, для которого работа с заключенными становилась делом второстепенным.

Все свои соображения по этому поводу Сахар немедленно изложил бы Полякову, не будь тот на него так зол. Откуда Алексею было знать, что Леонид Мартынович – лишь пешка в чужой игре!.. И имеет к тому, за что, как он считал, незаслуженно получил изрядную выволочку от Полякова, только косвенное отношение… Начальник лагеря недооценивал Алексея. Как и всякий профессиональный разведчик, он отлично ориентировался в любых самых сложных ситуациях, в каких довольно часто оказывался по воле того или иного случая, и всегда с честью выходил из них. Вот и теперь, после, своего рода, разговора «по душам» с начальником тюрьмы, короткого, но, к слову сказать, довольно содержательного, Поляков не торопился с кардинальными выводами насчет тюремного борделя. От его пристального внимания не ускользнуло то, что чрезвычайно расстроенный Сахар все порывался сообщить ему что-то очень важное. Алексей умышленно не дал начальнику лагеря такой возможности. Он ждал, что очень скоро все разъясниться само собой. Как говорится, лучше было один раз увидеть… И не ошибся.

– На завтра все готово? – спросил Поляков, обратившись к Сахару.

– Так точно! То есть, я хотел сказать…

Леонид Мартынович остановился на полуслове оттого, что в это время к их столику медленной и тяжелой походкой подошел один из восьмерых гостей бара, сидевший к ним спиной, тот самый на коленях которого пригрелась ласковая кошечка из борделя. Он положил крупную ладонь на плечо Полякова. Тот медленно повернул голову в сторону незнакомца.

– Не ожидал, брат?

Какими бы стальными ни были нервы у Алексея, но от неожиданности он, и в самом деле, едва не опешил.

– Товарищ генерал?!

Поляков вскочил на ноги и вытянулся по стойке «смирно».

– Да, сядь ты, в конце концов! Мы – не на плацу, и – не в ведомстве.…

Алексей снова сел за стол. Дубасов также последовал его примеру. Никого не приглашая для того, чтобы составить себе компанию, он налил выпивку в одну из пустых рюмок и с видимым удовольствием и какой-то необыкновенной легкостью влил умопомрачительное зелье в свое горло. Потом, словно требуя всеобщего внимания, поднял палец кверху. Он держал его так секунду или две.

– О, упала!

Генерал удовлетворенно крякнул. Подцепив вилкой соленый грибочек, он довольно деликатно отправил его в свой рот, в который, казалось бы, при желании легко поместилась четверть жареной индейки, а то и молочного порося.

– Не ожидал вас здесь увидеть! – сквозь зубы процедил Поляков, стараясь не смотреть Дубасову в глаза.

– Не ожидал?! – с сомнением переспросил тот.

– Никак нет!..

– Ты знаешь, Поляков, как я беспокоюсь за благополучный исход нашего общего дела, – негромко и немного таинственно сказал Дубасов. – Поэтому я решил, что в этот ответственный момент мое присутствие здесь – просто необходимо! Разве, я не прав?

Алексей неуверенно пожал плечами.

– Вы боитесь, что самому мне не справиться?

В тоне, каким спросил об этом Алексей, генерал услышал нотки тщательно скрываемой обиды и откровенного недовольства.

– Ты, брат, не обессудь, но для меня успех операции – важнее твоих служебных амбиций!

Дубасов подхватил вилкой еще один грибок и, прежде, чем его съесть, добавил:

– Просто, я решил тебя подстраховать!

– Ну и на том, спасибо! – невозмутимо сказал Поляков, уже вполне придя в себя после легкого потрясения, которое он испытал минуту или две назад.

А, точнее сказать, сюрприза! Именно сюрприза, словно пачка панировочных сухарей к столу именинника, преподнесенного ему своевольным и непредсказуемым военачальником. О том, что так ли этак, но подобное обязательно случится, он заранее, еще до отбытия в лагерь заключенных, хоть и смутно, но все же предполагал.

– За удачу! – немного торжественно и все также таинственно провозгласил свой очередной тост Дубасов.

Они выпили втроем, не обращая никакого внимания на мелодичный храп Джека Скотта, который крепко спал, откинувшись на спинку стула.

15

Еще какое-то время Юрский плыл вдоль берега озера, сознательно, все более удаляясь от своих товарищей. Это был единственный путь к спасению. Оставаясь недосягаемым для Ковалева, он рассчитывал, что вскоре поможет геологам. С помощью него Артемьев и остальные таежники, наконец, вырвутся из цепких лап этого отчаянного мерзавца Эрнеста и обретут желанную свободу. Николая страшно беспокоила мысль о Насте, жизнь которой точно так же, как и жизни других геологов была в опасности. Он мечтал, как снова встретится с ней, прижмет к своей груди, и уже больше никогда и ни при каких обстоятельствах их пути не разминутся. «А что если им больше не суждено свидеться?!» – с горечью думал он. И Ковалев, который приложил все усилия, чтобы разлучить Николая и Настю, безусловно, пойдет на все, чтобы одержать над ними верх. Он без малейшего колебания лишит жизни обоих, лишь бы отомстить за то, что вопреки его воле девчонка досталась не ему, а его более счастливому сопернику. И не только поэтому…

Справедливый гнев на Эрнеста Ковалева придавал Юрскому сил, и он отчаянно греб обеими руками. Ладони его поочередно и вместе с тем стремительно взлетали кверху и опускались вниз, рассекая зеркальную гладь. Но скалы, отвесно поднимаясь из воды, словно каменные постовые, казалось, бдительно стерегли озеро, как будто бы опасались за судьбу того, что скрывалось на самом его дне. Николай проплыл уже более полукилометра, но так и не нашел пологого спуска к воде, где он без труда выбрался бы на берег. Геолог изрядно устал. На время он прекратил плыть, чтобы немного передохнуть и попытаться ногами нащупать дно… Но попытка оказалась тщетной!.. Тогда, набрав воздух в легкие, Николай погрузился в омут, как можно, глубже. К своему ужасу он не обнаружил под собой никакого даже слабого намека на присутствие дна. По-видимому, вода и впрямь заполняла невероятно глубокую впадину. Берег странного озера был пологим лишь с той стороны, где в него впадала Быстрая речка. Именно там теперь находились Артемьев и его команда. Но Николай предпочел бы утонуть в озере, нежели возвратиться назад. Это означало бы сдаться на милость Ковалеву, а значит предать своих товарищей. К тому же, чтобы очутиться возле устья Быстрой речки, нужно было преодолеть немалое расстояние! Такая задача могла оказаться ему просто не по силам!..

Насколько позволял обзор, геолог окинул безнадежным взглядом непрерывную череду скал. В блеске солнца они походили на громадные красноватые языки пламени, высовывавшиеся из воды. Казалось, достаточно слабого дуновения ветерка и тогда… Подстерегавшая всюду опасность до предела взвинтила нервы Николая. Ему стало страшно, когда перед его мысленным взором на миг невольно предстало, как огонь, как будто бы гигантское чудище, и в самом деле медленно и верно стал подниматься со дна озера. Он быстро разрастался до невероятных размеров, обдавая все вокруг своим невыносимым жаром… Возможно, из-за временного помутнения рассудка, геолог и впрямь перестал отличать реальное от воображаемого. И все же, то, что он себе нафантазировал было так впечатляюще, что Николай, грезя наяву, даже вскрикнул от ужаса и восторга одновременно!.. Ему вдруг взаправду показалось, как жадные языки огня, метнувшись кверху, разом слизали стаю летевших в небе птиц. Затем принялись за облака. Еще немного и они вдруг заполнили собой и поглотили все небо! О, боже! Не выдержав его адского напора, небо ужасно задрожало, заклокотало, и, оглушительно громыхнуло, как пороховой погреб. Высветившись до дна, оно с удвоенной силой бешено занялось адским пламенем вместе с солнцем и в последний раз сверкнувшими в его лучах каплями дождя, радугой, слабо обозначившимися контурами месяца и далеких планет!.. «Нет, нет! Только – не это!» – едва не закричал Николай, тщетно борясь с одолевавшими его бредовыми виденьями. Ему вдруг стало невыносимо горячо. Часто захлопав ресницами, он перестал различать вокруг себя какие бы то ни было предметы, словно очертания всего сущего на земле окончательно стерлись, навеки погрузившись в неистовую огненную стихию… Николай отчаянно забил руками по воде, что-то опять закричал. «Я схожу с ума!» – подумал он. Но так продолжалось минуту или больше… Потеряв силу, вскоре пламя, обратившее все вокруг в витающий повсюду пепел, стало постепенно угасать. А еще через какое-то время от бушующего прежде небесного зарева остались одни лишь слабые искорки. Их становилось все меньше и меньше… И по мере их угасания стремительно и неотвратимо над озером стал сгущаться сумрак… А вслед за ним вместе с последним проблеском света… вдруг разом… наступила беспросветная ночь, похожая на тоскливую и полную отчаяния безысходность…

Юрский внезапно почувствовал, как против воли веки его смежаются, все тело наливается тяжестью, и он постепенно теряет сознание… Николай едва не захлебнулся. Закашлявшись, с трудом перевел дыхание. Это заставило его придти в себя. Холодная озерная вода все больше сковывала его движения. Жар вдруг сменился ознобом. Для того чтобы хоть немного согреться, Николай решил, что, превозмогая дикую усталость, поплывет дальше. Но силы его были на исходе. Кровь бешено стучала в виски, подстегивая мозг к активной работе. Лихорадочно соображая, Юрский искал единственно возможный путь к спасению. Но все было напрасно. Ощущая, как его тело все больше тяжелеет, он приготовился к худшему. И в то время, когда мысленно он уже готов был попрощаться с жизнью, в его памяти словно золотая рыбка из темных озерных глубин, сама собой вдруг всплыла карта местности. Николай, как будто бы, держал ее в руках прямо перед собой и отчетливо видел все изгибы береговой линии треклятого озера.

– Ну, конечно же э э э! – осенило вдруг пловца. – Это вон там а а ам!

Незаметно для себя он произнес это вслух, и Зеленая долина, ловя каждое его слово, ответила ему многократным эхом. Чтобы заранее наметить для себя путь, по которому ему предстояло проплыть примерно еще около двухсот метров, Николай указал рукой нужное направление. Он отправится не вдоль скалистого берега, а напрямки к тому месту, где рельеф наступал на водоем, почти до самой средины разделяя его надвое, и, по обе стороны от себя образуя нечто вроде двух различных озер. Этим самым он значительно сократит время своего пребывания почти в ледяной воде и избежит неминуемой гибели… Словно рука помощи, протянутая свыше, береговая коса стрелой вонзалась в зеркальную гладь. С течением времени вода подтачивала ее основу и методично разрушала, пытаясь, раз и навсегда поглотить, затянув в бездонную пучину. Но окончательно ей это до сих пор так и не удалось. Она, по-прежнему, была все также несокрушима и примерно на полметра, а местами и более того возвышалась над водой. Для Николая она являлась своеобразным остовом спасения, на который еще никогда не ступала нога человека.

Юрский, наконец, почти достиг твердокаменного гребня. По разные стороны от него прямо из воды повсюду торчали островки. Николай без труда взобрался на один из них. Вздох облегчения вырвался у него из груди, когда он без сил повалился на гладкую и скользкую, как лед, глыбу площадью, примерно, около шести квадратных метров и тут же уснул.