Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 1

2

Поздний клиент «Райской птички» вылакал почти пол кружки пенистой и прозрачной, как божья слеза, жидкости, когда дверь заведения снова открылась, и в нее вошла Тина, давнишняя подружка Доры. Она жила в небольшом особнячке, что располагался по-соседству, буквально в нескольких минутах ходьбы от питейного заведения.

– Чего тебе нынче дома не сидится? – спросила Дора, недовольная приходом подруги, которая славилась тем, что вечно совала свой нос в чужие дела и часто зубоскалила, перемывая косточки всей округе.

– Да, вот пришла на тебя поглядеть! – затараторила Тина. – А то, может, теперь и зайти нельзя? Ты, ж, у нас – знаменитость. Только таких знаменитостей навроде тебя – пол Техаса!

– Ты – что, мне неприятности говорить приперла, или – по делу? – в голосе Доры послышались металлические нотки.

Она по опыту знала, что если такую, как Тина, сразу же не поставить на место, то та не уймется и еще долго будет чесать языком попусту, говоря разные глупости, и, отпуская непристойные остроты, после которых просто плеваться хочется. Порой она даже стыдилась своей дружбы с Тиной, хотя и дружбой это нельзя было назвать. Непонятно на чем основывалась тесная связь двух женщин. Наверное, они сблизились оттого, что были одного возраста. Обе принадлежали к черной расе. А – еще, Тина часто брала у Доры в долг, и всякий раз по полста долларов – ни больше, ни меньше. Отдавала аккуратно в срок, на какой занимала деньги.

– Выдь, что ли? Поговорить бы надо! – даже не глянув в сторону незнакомца, обратилась она к подруге.

Та тут же охотно согласилась так, как боялась, что Тина скажет что-нибудь лишнее при незнакомце, и тот плохо подумает о Доре и об ее питейном заведении. Этого как уважающая себя хозяйка она ни за что не могла допустить. Семейный бизнес негритянка ставила выше всяких человеческих взаимоотношений. Тем более, дружбы с Тиной. Потому, что бизнес – для семьи, а семья дороже всего на свете.

Как только Дора и Тина исчезли за дверью «Райской птички», незнакомец, забыв про пиво, стремительно стал подниматься вверх по лестнице и через считанные секунды оказался в комнате Геракла. Как обычно, хронический пьяница полулежал на кровати, подсунув под голову и плечи пару подушек. Когда глаза незнакомца немного привыкли к полумраку, он смело приблизился к пребывавшему в полудреме Гераклу и, взяв за отворот рубашки, как следует, встряхнул его.

– Просыпайся, черномазый! А не то!..

Но Геракл никак не прореагировал на это. Тогда правой рукой вытянув из-за пояса пистолет, прикрытый полой дорожной куртки, незваный гость приставил его ко лбу беспробудного пьяницы. Открыв глаза, и все еще ничего не соображая, Геракл часто захлопал ресницами. Однако, думая, что это сон, он снова смежил очи. Подобное казалось вполне естественным для человека, который регулярно, изо дня в день, на протяжении довольно долгого времени набирался сверх меры. Потеряв всякое терпение, незнакомец взвел курок и еще сильнее вдавил дуло пистолета в лысый череп негра. Это произвело желаемое воздействие.

– Кто – вы? И, что вам здесь нужно? – с трудом придя в себя, и с изумлением глядя на человека, стоявшего в изголовье его кровати, спросил чернокожий.

Привстав с подушек, он оперся обоими локтями в мягкую перину, отчего погрузился в нее еще глубже.

– Если вы, господин, пришли сюда затем, чтобы грабить, то у меня ничего нет! Вся выручка – в кассе!..

– Еще – чего! Больно нужна мне твоя нищая касса! Где золотые побрякушки и драгоценности? Отвечай, скотина!

Но Геракла так заколотило от страха, что кровать под ним заходила ходуном. Даже при желании он не смог бы произнести ни слова. Проклиная придурка, который никак не хотел понять, что его никчемная жизнь теперь висела на волоске, бандит принялся самыми последними словами оскорблять Геракла. Сжав кисть свободной руки в кулак, он ударил его по лицу.

– Ни шиша я тебе не скажу! Пошел ты, ублюдок! – надеясь, что его услышат внизу и немедля придут на помощь, громко выкрикнул Геракл.

– Ну, ничего! Я еще вернусь!

При этих словах бандит изо всей силы саданул рукоятью пистолета прямо по голове бедного пьянчуги. Изрыгая проклятия, негр сковырнулся с кровати на пол.

Опасный незнакомец спешно рассовал в карманы куртки подсвечник и пепельницу. Когда он выбежал на улицу, то увидел, как в тридцати шагах от него две женщины все еще о чем-то судачили.

Целую неделю кряду после трагического события в «Райской птичке» Дора по нескольку раз в день проведала Геракла. Без конца сменяла повязки на голове несчастного, где на месте удара вздулась шишка размером с молодой корнеплод, сверху покрытая толстой коркой из запекшейся крови. Кормила из ложечки. Но больной почти ничего не ел, и лакал виски даже несколько больше обычного. Сердобольная супруга ни в чем не перечила ему, давно покорившись всем его прихотям в отношении выпивки и, избавив от лишних хлопот Уилки касательно своего непутевого спутника жизни. Но ровно через семь дней негр сам кликнул Фармера к себе в комнату.

– Мой мальчик, наш папа хочет о чем-то поговорить с тобой!.. Да, и прихвати с собой для него, пожалуйста, бутылку этой гадости!

На сей раз хозяин пивнушки, как обычно, не стлался поверх кровати из красного дерева. Стоя возле окна с отдернутой шторой он жмурился от необычно яркого света, сверху донизу заливавшего его спальню. В ней царили чистота и порядок. Даже кровать, и ту, Дора заправила. Сам хозяин начисто выбрился. После мыла и бритвы черная кожа на его лице дышала свежестью и лоснилась. В белой рубашке, пестром галстуке и парусиновых брюках песочного цвета он был великолепен. Этот маскарад охмурил бы кого угодно, но только не Уилки. На сына фермера, привыкшего к чудачествам Уильяма, который с крыльца своего дома ежедневно палил в ворон, чтобы лишний раз завести мамашу Шарлотту и самому не охладеть к стрельбе, подобная показуха не произвела ровным счетом никакого впечатления. Геракл раскупорил бутыль с виски.

– Мой мальчик, времена в «Райской птичке» настали трудные, – начал он. – Есть ли у тебя собственное оружие?

Вопрос был наивным. Как истинный сын техасского ковбоя, свой пистолет Уилки приобрел тогда же, когда и букварь, чтобы по нему учиться читать и писать в школе. Но, по его мнению, и это являлось не таким важным занятием, как стрельба из пистолета. Почти все сверстники Улики неплохо владели огнестрельным оружием. Поэтому Фармер промолчал. С этого дня хозяева «Райской птички» вдвое увеличили его жалованье. Ведь он пришел непросто в услужение к Гераклу и Доре. На американском Западе, который много лет назад считался диким, подчас человека брали не на работу, а в семью. И, если вдруг ему поручали не только определенный круг обязанностей, но и постоять за честь новых братьев и сестер, отца и матери, такой приемыш сразу становился родным, пускай не по крови, но по духу…

…После окончания трудного воскресного дня, когда через «Райскую птичку» прошло особенно много посетителей, Уилки вздохнул с облегчением. В этот день Дора, как обычно, пела, предоставив обслугу клиентов новому члену семьи. Без передышки он сновал между столиками с разносом в руках. На разносе в три ряда громоздились тарелки с закуской и выпивка… Наконец, завтра, впервые за последний месяц, он навестит мамашу Шарлотту.

Фармер отправился рано утром и пообещал хозяевам питейного заведения, что вернется ровно через полутора суток. Уилки никогда не нарушал данного кому-либо слова. Он не был склонен к сентиментальности, поскольку такова была его природа. К Гераклу и Доре он не питал никаких симпатий. И, все же, уважал этих людей за то, что они дали ему место возле своего очага. Мамаша Шарлотта – другое дело. Она вырастила его. Как умела, воспитала. И, хотя почти ежедневно почем зря здорово лупила, Уилки за это он на нее зла не держал. Наоборот, тумаки пошли ему на пользу. Закалили. Сделали мало чувствительным к боли. А для мамаши Шарлотты его задница являлась своеобразной отдушиной, куда она частично выплескивала всю свою женскую обиду на никудышного мужа и мало привлекательную жизнь на ферме.

Снова оказавшись в родном «гнезде», Уилки обнаружил, что там ничего не изменилось к лучшему. Как и прежде, с утра до вечера мамаша Шарлотта трудилась в поте лица. Ворчала на Уильяма, который на прошлой неделе потратил целую обойму патронов на треклятых ворон. А их так и не поубавилось. Уилки, почти что, ни словом не перемолвился с матерью, которая одна «строчила», как на швейной машинке, за них обоих. Пообедал рисом с соевыми лепешками и лег спать.

Во вторник к полудню он стоял у дверей «Райской птички». Обычно, в это время завсегдатаи питейного заведения сидели за столиками, лениво потягивая из кружек пиво, а Дора торопилась от одного клиента к другому с неизменной улыбкой на лице. Разносила спиртное и закуски. Улки взялся за ручку входной двери и потянул на себя. Но она оказалась запертой. Фармер вспомнил, что у него имелся собственный ключ, который перед отбытием на ферму ему вручила предусмотрительная хозяйка. Уилки отпер дверь и вошел в питейное заведение, в котором властвовала непривычная тишина. Он тщетно прислушивался, не понимая, почему на кухне не шумит льющаяся из крана вода?.. И, как всегда, Дора не гремит посудой, грязную отправляя во вместительную раковину, а чистую – в громоздкий сушильный шкаф, занимавший большую часть посудомоечной? К обеду грязных тарелок, столовых приборов, пивных кружек, бокалов для «Шампанского», коньячных рюмок скапливалось столько, что Дора и Уилки едва успевали их вымыть за получасовой обеденный перерыв. В этот раз все было иначе.

– Дора! – позвал Уилки.

Но ему никто не ответил. Это невольно насторожило Фармера. Было что-то необычное в «Райской птичке», непохожее на то питейное заведение, которое покидал Уилки, отправляясь на ферму. Всегда гостеприимное и державшее двери широко открытыми для своих посетителей, теперь оно будто вымерло. Стараясь сохранять спокойствие, Уилки шаг за шагом обходил все комнаты. Но и там он не нашел ни единой живой души. Не было никого ни в кухне, ни в спальнях Геракла и Доры. Для верности Уилки обшарил все углы в питейном заведении и даже заглянул на чердак. Но ни с чем снова вернулся в совершенно пустой зал для посетителей. В горьком недоумении он зашел за стойку бара. Взял бутылку пива и откупорил ее. Уилки не особенно хотелось пить. Он делал это для того, чтобы хоть чем-то занять себя. Нерешительность была не в его характере. И любой след, оставленный Гераклом и Дорой, тотчас подтолкнул бы Фармера к действию. Вполне возможно, что именно в эту минуту они крайне нуждались в его помощи. Хозяева не отлучились бы надолго, не предупредив Уилки, и, не оставив для него хотя бы коротенькой записки. А, значит, с ними приключилась, если не сама беда, то какая-нибудь напасть, как правило, предшествующая ей!.. И предчувствие чего-то нехорошего, точно незримая черная тень, нависшего над хозяевами «Райской птички», в самом деле, вдруг целиком и полностью овладело Фармером… В крайнем волнении он расхаживал по залу между столиками для гостей. А – что, если ему немедля обратиться в полицию? Но, немного поразмыслив, он тут же отверг эту идею. Заподозрив в нечестной игре, копы запросто арестовали бы Уилки. Откуда им было знать, что все, что скажет посудомойщик – чистейшая правда, и он совершенно непричастен к странному исчезновению господ, о пропаже которых он пришел заявить к копам? Фармеру оставалась только одно: терпеливо ждать, когда входная дверь питейного заведения вдруг отвориться и на пороге объявятся Геракл и Дора. А пока, как он полагал, совсем неплохо было бы навестить ближайших соседей. Возможно, им что-нибудь да известно о том, куда подевались владельцы пивнушки? И Уилки, не медля, направился к выходу. Уже взявшись за ручку входной двери, он неожиданно услышал странный звук за своей спиной, от которого холодный пот выступил у него на лбу. Ему показалось, что как будто бы кто-то глухо застонал. Фармер резко обернулся… Он внимательно огляделся кругом, но ничего подозрительного не обнаружил. Все предметы в «Райской птичке» в аккуратном порядке располагались на своих местах. По крайней мере, те из них, что были в поле зрения молодого человека. Тогда он двинулся на звук, то есть, туда, откуда, по его мнению, он мог исходить. Уилки подошел к лестнице, ведшей на второй этаж. Он твердо знал, что наверху никого не было. И тут его осенило… Подпол! Конечно же, звук доносился оттуда. Немного нагнувшись, чтобы не удариться головой о лестницу, Фармер шагнул вперед и очутился прямо под ней. На полу лежал небольшой узорный коврик. Он отбросил его в сторону. Под ним размещалась крышка с железным кольцом посредине. Уилки крепко ухватился за него, и, потянул на себя… Шарниры жалобно скрипнули, и крышка поддалась… Едва он ее наружная поверхность коснулась пола, из подполья на него тотчас дохнуло сыростью и прохладой. Чиркнула спичка. Маленький язычок пламени нырнул в темный квадрат…

Там, где Дора хранила продукты, Уилки бывал много раз. По ее просьбе он спускался вниз, и к столу посетителей «Райской птички» ежедневно подавались всевозможные приправы и овощи, кетчуп и майонез к гамбургерам, чисбургерам, хот-до-гам, нарезанному аккуратными ломтиками и запеченному картофелю. В домашнем погребе также хранилось оливковое, кукурузное и растительное масло…

Спичка потухла до того, как Уилки по каменным ступенькам спустился вниз. Нащупав впотьмах выключатель, щелкнул им… «Вот, так, да!» – не сдержал он удивленного возгласа, когда при вспыхнувшем свете увидел Геракла и Дору, сидевшими на дне подполья, прижавшись спиной друг к другу, и связанных по рукам и ногам бельевой веревкой…

Для хозяйки салуна веревка была вещью незаменимой. На нее для удобства она вешала пустые мешки из-под картофеля, свеклы, моркови и лука. Когда они накапливались, она поднимала их наверх. Стирала, сушила, штопала в прорванных местах, не подозревая, что, помимо хранения овощей, некоторые на редкость изобретательные умы могли использовать их для чего-либо еще…

Поэтому Уилки не нашел ничего зазорного или удивительного, обнаружив, что у абсолютно беспомощных владельцев «Райской птички» изо рта торчало по кляпу из мешковины, и, что при его появлении вместо приветствия Геракл и Дора дружно заблеяли что-то невнятное, но полное радостного оптимизма и, вместе с тем, тревоги. Несмотря на драматичность ситуации, сторонний наблюдатель, если бы он присутствовал при этом, невольно подметил бы в ней ровно столько же и комичного. Хозяева – пленники в собственном доме! Очень серьезный по натуре и не склонный смеяться над чужой бедой Фармер поспел впору. Едва Геракл вынул изо рта кляп, его тут же стошнило. Он достал из внутреннего кармана пиджака бутылку виски, с которой, словно с возлюбленной, не разлучался ни на минуту. Наверное, он скорее бы расстался с жизнью, чем с тем, что, по его глубокому убеждению, делало ее хоть сколько-нибудь приемлемой. Хозяин произвел несколько глотков, пока в порыве горячей благодарности Дора с трепетным волнением и необычайной силой прижимала к необъятной и мягкой, как перина, груди своего спасителя. Уилки буквально утонул в теле негритянки и умылся в ее слезах, слившись с ней в одно целое. Тем самым, он еще раз доказал, что, в полной мере, разделял горе хозяев «Райской птички»… Наблюдая эту трогательную сцену, негр молча стер ладонью капельки виски со рта. После чего небрежно смахнул скупую мужскую влагу, сбегавшую по его впалым щекам, и, когда Дора выпустила Фармера из своих трепетных объятий, с достоинством пожал ему руку. После чего супруги коротко поведали Уилки о том, что произошло с ними…

Дора пораньше закрыла «Райскую птичку» на обед. Но двое посетителей все еще сидели за одним из столиков. Толстуха подошла к ним и сказала, что если они хотят чего-то из закуски или выпивки, то она может завернуть им все это с собой. Тогда один из них встал из-за стола. В его руке Дора увидела направленный на нее пистолет. Ее заставили спуститься в подпол. Чуть позже там же оказался и Геракл.

Если хотите жить, «кофейные зерна», то признавайтесь, где спрятаны драгоценности и золотые монеты? – сказал один из разбойников и взвел курок пистолета.

Чтобы выиграть время, Гераклу пришлось солгать, направив грабителей по ложному адресу, где, якобы, были спрятаны сокровища. К тому же, получив требуемое, те могли вернуться и убить его и Дору. Крайне напуганные, они не сомневались, что все случилось бы именно так, а не иначе. Бросив хозяев в том беспомощном положении, в каком их застал Уилки, бандиты удалились. На этом рассказ Геракла прекратился. Он и Дора обменялись многозначительными взглядами. Уилки сделал вид, что не заметил этого и внешне остался невозмутим. Впрочем, то, что было на уме у хозяев питейного заведения его ничуть не интересовало. И без того, все казалось предельно ясным.

Тем не менее, вновь отхлебнув из бутылки виски, Геракл решил, что неразумным было что-либо утаивать от молодого Фармера. Иначе, в дальнейшем он и Дора вряд ли, смогли бы рассчитывать на его поддержку.

– Ну, если уж говорить, так все – от самого начала и до конца!..

Хозяева сочли, что оставаться в подполье было небезопасным. Воротившись, грабители могли застать их врасплох. Все трое поднялись наверх. Вооружившись, они приготовились дать проходимцам достойный отпор. Но, прежде, договорились о том, как им действовать сообща.

Пока Дора отлучалась за нарезными ружьями и патронами к ним, вот что Геракл рассказал Фармеру.

3

Он работал прислугой у одного очень богатого антиквара в Нью-Йорке, которого звали Лесли Шин. Жил тот в большом трехэтажном особняке. На стенах многочисленных комнат и даже в коридорах висели очень дорогие картины известных мастеров. Старинное оружие. На столах, шкафах, тумбочках и повсюду, где это считал нужным антиквар, размещались редкостные вещи. Пепельницы, подсвечники, часы и небольшие скульптуры, изображавшие людей, животных и птиц, отлитые из золота и серебра. Столовые приборы из металлов высокой пробы, какими пользовались за трапезой королевские семьи сотни лет назад. Фамильные драгоценности знатных английских лордов, испанских конкистадоров и французских пэров, которые хранились отдельно в специальных ящичках и шкатулках из слоновой кости и красного дерева. Весь этот уникум денно и нощно стерегли трое охранников, хорошо оплачиваемых и нанятых специально для этой цели. В особенно привилегированном положении находилась пара английских догов – кобель и сучка. Любимчиков антиквара. Светло-серый окрас с белыми пятнами на шерсти доказывал принадлежность псов к очень ценной породе. Кроме охранников в доме жила прислуга: кухарка и двое уборщиков комнат. Ими были Геракл и еще одна темнокожая девица. Они ежедневно мыли полы и окна, чистили ковры, стирали пыль с мебели, а также предметов роскоши. Дора же с утра до вечера кашеварила на кухне.

Антиквар, хотя и обожал чистоту и порядок, но, как все очень богатые и скупые люди, платил прислуге за работу жалкие гроши. Даже на содержание собак тратилось значительно больше средств, чем на оплату труда уборщикам и кухарке. Поэтому вполне обоснованно и втайне от антиквара прислуга ненавидела благородных животных. А те платили ей той же монетой. Однажды, Геракл стирал пыль с вазы из китайского фарфора. Стенки ее были очень тонкими и еще более гладкими, чем стекло. В течение ряда лет трудолюбивый негр усердно батрачил на антиквара. И тот всегда оставался вполне доволен им. Но тут, как назло, словно его какая муха укусила, Геракл проявил неосторожность. Шедевр восточной культуры неожиданно выскользнул у него из рук. Упав на пол, ваза раскололась на несколько частей. Геракл сильно испугался и ужасно расстроился. Он подумал о том, что теперь ему за всю жизнь из своей мизерной зарплаты не рассчитаться с хозяином за тот огромный ущерб, который он нечаянно ему причинил. С этой мыслью уборщик наклонился и быстро собрал осколки вазы. Отчаяние помрачило его рассудок. Он наивно надеялся на то, что, если незаметно вынесет из дому разбитую посудину, то, возможно, антиквар и охранники не заметят пропажи. Геракл уже направился к выходу из комнаты, где с ним произошло несчастье, держа в руках то, что еще минуту назад считалось музейной редкостью, когда внезапно путь ему преградила собака.

– Пошла вон, образина! – прицыкнул уборщик на животное, стараясь вести себя, как можно, более уверенно.

Но английский дог стоял, не шелохнувшись. Тогда, сделав над собой усилие, Геракл решительно шагнул навстречу сторожевому псу, давая понять, чтобы тот поскорее убрался восвояси, а не путался у него под ногами во время уборки в холле. Это было роковой ошибкой. Дог, ощерившись, мгновенно кинулся на слугу и сбил его с ног. Осколки выпали у него из рук… На редкость умный пес не причинил особенного вреда человеку. А лишь напомнил ему о том, что хозяйское добро, хотя от него оставались рожки да ножки, ни в коем разе, нельзя было выносить из апартаментов без спросу. Трясясь от страха, уборщик с трудом поднялся на ноги. Дог предостерегающе зарычал, и Геракл, отступив назад, оказался припертым к стене, которую украшало старинное холодное и огнестрельное оружие. Из осторожности хозяин держал ружья незаряженными. Уборщик наверняка знал об этом, по нескольку раз в день прибираясь в оружейной и других комнатах. И, несмотря на запрет хозяина, даже снимал со стен смертоносные реликвии, чтобы удалить с них налет пыли. Замерев на месте, чтобы не спровоцировать дога на очередной бросок, и шаря по стене рукой, справа от себя Геракл осторожно нащупал рукоять острой, как бритва, турецкой сабли. Затем стал медленно вытягивать ее из ножен. Пес с любопытством наблюдал за человеком. Но, видимо, вскоре это ему изрядно наскучило, потому, что он, не спеша, отправился по своим надобностям, исчезнув за дверью. Парализованный страхом еще какое-то время Геракл оставался неподвижен. Он крепко сжимал в ладони резную рукоять турецкой сабли. Немного придя в себя, негр во второй раз собрал с пола осколки китайской вазы. Но теперь их было гораздо больше.

Когда он уже, шагнув за порог, выходил в приоткрытую дверь из холла, перед ним, откуда ни возьмись, словно исчадие ада снова возник дог. Алая пасть его была раскрыта. Вывалившись из нее, язык истекал слюной. Взгляд гигантской собаки горел убийственным огнем. Казалось, еще – мгновение и, бросившись на Геракла, она жестоко расправится с ним. От волнения, позабыв вложить смертоносное оружие обратно в ножны, и, по-прежнему, держа его в руке, он с отчаянием взмахнул саблей. Клинок со свистом рассек воздух, и левое ухо пса, как дубовый листок с ветки, слетело с его головы. Дог взвизгнул, с некоторым запозданием отпрянув назад. Потом жалобно заскулил, трижды громко гавкнул. И, наконец, призывно взвыл, чередуя вой со злобным лаем… Это переполошило весь дом. Едва не сломив себе шею во время беспорядочного галопа по замысловатым лабиринтам огромного дома, охранники подоспели на брех сторожевой собаки. Минутой позже появился и сам хозяин. Он велел им, чтобы они надели поводок на разъяренного дога.

Антиквар был человеком весьма осторожным и предусмотрительным. Правильно оценив сложившуюся ситуацию, он вызвал полицию. Прибывший вскоре коп в присутствии свидетелей допросил Геракла. Злостный нарушитель порядка в доме почтенного и всеми уважаемого человека повинился в преступлении, которого не совершал. В том, что, якобы, намеренно посягнул на имущество антиквара. При этом он был вооружен турецкой саблей. Пытаясь украсть китайскую вазу, Геракл напал на английского дога и отсек ему ухо. Учитывая «чистосердечное» признание раскаявшегося преступника, антиквар попросил полисмена о том, чтобы тот до поры до времени не давал этому делу хода, и заверил, что с собственными проблемами справится сам. Таким образом, Геракл оказался на крючке у полиции и в полной власти своего деспотичного хозяина. Теперь без его согласия он не мог даже уволиться. По крайней мере, это не грозило уборщику до тех пор, пока он не отработал бы стоимость разбитой вазы из китайского фарфора. О том, сколько она стоила, ему оставалось только догадываться.

Этот случай еще более омрачил и без того тягостное существование чернокожего слуги и сделал его пребывание в доме антиквара совершенно невыносимым. Возможно именно тогда на собственной цветной «шкуре» Геракл почувствовал всю силу и власть денег. Он, наконец-то, прозрел. В душе его копилась ненависть к антиквару, который, не простив своему слуге порчи имущества, вероятно, чтобы в корне пресечь нечто подобное в будущем, намеренно ужесточил свои требования к остальным домочадцам. Геракл спрашивал себя о том, почему у хозяина столько добра, а у него не было денег даже на кружку пива? Кухарка Дора с прискорбием наблюдала, как мучился бедный уборщик. Как буквально за последние два-три месяца после приключившегося с ним несчастья он похудел и сделался еще более замкнутым и неразговорчивым, чем был прежде. Она жалела его всем сердцем. Ведь среди великолепия, которым полнился дом антиквара, так же, как и Геракл, она особенно остро чувствовала себя обделенной. Наверное, именно по этой причине они как-то незаметно сблизились. Когда она смотрела на него, немного грустная улыбка не сходила с ее лица. Обедали они всегда вместе. За одним столом. Чашка с супом, где кусочек мяса был побольше и выглядел поаппетитнее, обычно доставалась Гераклу. Сама же кухарка ограничивалась тем, что после него приходилось на ее скромную долю. Хлеба она съедала только один кусочек с тем расчетом, чтобы получше насытился тот, ради кого она с радостью села бы и на более жесткую диету. Антиквар строго следил за рационом питания своих домочадцев. Он самолично составлял меню для прислуги, не позволяя кухарке чересчур раскармливать чернозадых бездельников. Хозяин имел на это не только юридическое, но, как ему казалось, и моральное право тоже. Каждый из проживавших в его доме имел свою отдельную комнату. Помимо этого, зарплату прислуге он платил исправно… Дора добросовестно следовала указаниям антиквара. Она ужасно боялась, что, если сделает что-нибудь против его воли, то тогда ей несдобровать. Служанка, наверняка, потеряла бы работу. Но, несмотря на все минусы, делавшие жизнь Геракла и Доры мало привлекательной и зачастую несносной, а, возможно, и благодаря этому, их отношения становились все более близкими. Иногда спеша каждый по своим делам, и, нечаянно столкнувшись лицом к лицу в каком-нибудь из коридоров или холлов огромного особняка, они обменивались приветствиями. Дора первая обращалась к Гераклу. Она, например, спрашивала:

– Как настроение, мистер?

– Очень хорошо, мисс! – отвечал он.

– Хотите знать, что сегодня будет на обед, мистер?

– Наверное, похлебка из кукурузы, мисс! – охотно поддерживал разговор Геракл.

Глубоко уязвленный тем унижением, какому в свое время подверг его хозяин, в глубине души негр радовался тому, что в опротивевшем ему доме он – теперь не так одинок, как прежде. По крайней мере, Геракл воспринимал Дору, если не как близкого друга, то, как человека, с которым всегда было приятно побеседовать. На отдых они отправлялись на третий этаж здания в свои одинаково мизерные комнатушки, где, кроме кровати с постельным бельем не было никакой другой мебели. И, хотя сторожевые собаки надежно охраняли дом, на ночь каждый из слуг закрывал свою дверь изнутри на засов.

К слову сказать, комнатки их располагались рядом. Как-то, когда Геракл уже готовился ко сну, к нему в дверь постучались. Он открыл, думая, что его беспокоил кто-нибудь из охранников. Подобное случалось довольно часто. Втайне от хозяина, едва он уходил в опочивальню, сторожа напивались в стельку. И, тогда, им требовались услуги уборщика. Геракл спускался в фойе и оттуда прямиком шел в служебную комнату, располагавшуюся сразу по правую руку от парадного входа в особняк. В этот час охранка больше походила на свинарник. Пустыми бутылками из-под пива, ликера, бренди, старательно выскобленными до дна жестянками из-под консервов был заставлен стол. Окурки валялись прямо на полу. Все эти остатки роскоши он складывал в мусорную корзину и выносил на улицу, где вываливал в отхожий бак. Потом, орудуя щеткой и влажной тряпкой, скоро наводил марафет и затем уже, с чувством выполненного долга, вновь поднимался в свою комнату.

…Но на сей, раз его тревожили отнюдь не охранники. На пороге стояла Дора.

– Мистер, – сказала она шепотом. – Не могли бы вы посмотреть мою кровать? Она совсем разваливается, и спать на ней никак невозможно!..

Геракл согласился. Но так, как было уже довольно поздно, ограничился немногим. Наспех подтянув винты на разболтанных металлических шарнирах, он пообещал, что назавтра обязательно выкроит свободное время и займется ее ложем более основательно. Дора сердечно поблагодарила Геракла за заботу и на прощанье пожала ему руку.

На следующий день к хозяину неожиданно нагрянули торговцы антиквариатом. Они долго путешествовали от одной достопримечательности к другой, пока не осмотрели все, что показалось им достойным внимания в коллекции Лесли Шина. После их ухода он потребовал от слуг более тщательной, чем обычно, уборки дома. Поэтому с необходимым для ремонта инструментом Геракл заявился к Доре лишь перед сном, а ушел от нее уже под утро. Однако, никаких упреков от кухарки насчет того, что в починке мебели он не был силен, этот дамский угодник не услышал. Наоборот, после ночного посещения Геракла, она вся сияла, как неоновая лампа на Бродвее. И с тех пор, чем чаще он наведывался к ней за полночь, тем более восхитительно она благоухала…

В то время Доре исполнилось лишь двадцать с немногим лет. Стройная и очень миловидная, она казалась подстать одной из тех дам, обнаженные тела которых культивировались на картинах антиквара. Разница состояла лишь в том, что у всех красоток на холстах, так откровенно выставлявших свои прелести напоказ, кожа была иного цвета. Поэтому, окажись, благодаря кисти мастера и волею небес, вдохновенный образ Доры на полотне, черная ворона в стае белых только нарушила бы великолепный ансамбль картинной галереи. И, все же, у хозяина имелся свой особенный взгляд на вещи, обстоятельства и красивых женщин различного сословия, цвета кожи и вероисповедания. Лесли Шин не считал себя расистом, но, безусловно, предпочитал общаться и иметь дело с людьми, как внешне, так и по своей сущности, хотя бы, отдаленно напоминавшими его самого. Все резко отличное от стандарта, принятого на американском Западе, вызывало у него мало доверия. Именно по этой причине, он никогда бы не посмотрел на молодую и привлекательную, но цветную служанку, как на женщину, если бы не заметил ее вполне определенного интереса к чернокожему уборщику. При взгляде на него ее глаза сверкали, как два черных жемчуга. Лишь теперь Лесли Шин обратил внимание на необыкновенную красоту Доры. Ее молодость и обаяние. И в его душу закралась ревность. «Почему – он, а не я?» – с досадой спрашивал у себя антиквар. Конечно же, удачливый бизнесмен не считал Геракла за мужчину, способного к тому, чтобы пробудить в молодой женщине трепетное желание и, тем более, разжечь в ее душе любовь. В его глазах этот чумазый не обладал подлинными мужскими достоинствами, так, как не являлся джентльменом. Он не был образован. А, главное, не имел денег, чтобы покупать женщине дорогие наряды и украшения. Кобель паршивый, да и только! Это сравнение, как считал антиквар, наиболее всего, подходило Гераклу. И, все-таки, по мнению хозяина, без его согласия Дора не могла испытывать никаких симпатий и глубоких переживаний к другому мужчине. Ведь, бесспорно, за этим последовали бы более интимные отношения между двумя людьми низшего сословия и примитивной расы. В доме Лесли Шина слуги должны работать, а не заниматься любовью! В последнее время подобные мысли не раз приходили ему на ум. Но он, ни за что бы, не признался самому себе в том, что тут дело обстояло вовсе не в его убеждениях. В душе антиквара давно уже стерлись ясные границы между тем, что являлось собственностью этого скряги и теми, кто работал на него. Их он тоже считал чем-то вроде личного капитала, который приносил доход в виде комфорта и уюта в особняке и не требовал особенных затрат. Собственнический инстинкт Лесли Шина, словно червь, терзавший его изнутри, не давал ему покоя ни днем, ни ночью. Богатый американец не был женат. Не имел детей. Не встречался с любовницей так, как на нее пришлось бы истратить немало денег. Личная жизнь ему не удавалась. И чужое счастье или хотя бы легкий намек на него он воспринимал очень болезненно и почти физически страдал, если кто-то из немногочисленного окружения оказывался в чем-либо благополучнее его самого. А, учитывая, что сердце застарелого холостяка никогда и ни по кому не сохло, превзойти себялюбца в этом вопросе было совсем нетрудно. По сему, в одно прекрасное утро хозяин собрал всю домашнюю прислугу у себя в кабинете и сообщил: