В отношении к делу мысли, слишком рано (как уж замечено нами выше) пробудившейся в «моем приятеле», юная духовная его почва была счастливее, нежели в других отношениях; и это также легло в основу всего последующего умственного его развития, но в основу уже благоприятную, благословенную. Не упреждая фактов, я могу, однако, сказать, что именно в мысли «моего приятеля» и заготовлялось на последующие, еще далекие его годы противоядие, или живительно-исцеляющее врачевство, против обозначенной нами выше нравственной его беды, обосновавшейся незаметно еще в детстве, ужасно опустошительной для духа в своем развитии.

Очень забавны факты, в которых впервые обозначилось движение мысли в «моем приятеле», делающей запросы или выводы, пытливой до дерзости. Однажды – а это было так рано в его детстве, что он сам почти ничего не помнит более раннего, – он, во время прогулки с ним отца, обратился к последнему с таким вопросом: «Должно быть, Бог беден, очень беден?» – «С чего это ты взял?» – спросил озадаченный отец. – «Да как же, – рассуждал мальчик, чуть еще не младенец, – вот Бог так любит бедных, так любит, чтобы и мы им помогали, не отказывали в милостыне. Видно, Он Сам беден; потому так и заступается за бедных». Отец, разумеется, растолковал мальчику, «что наш Бог богат» (эти слова «мой приятель» и в зрелые годы припоминал как буквально точные слова отца его), всем обладает, да и все от Него, но что Он такой уж милостивый, такой добрый наш Отец, что берет к сердцу наши нужды и бедность, как будто Он Сам нуждающийся, и помощь бедным принимает так, как бы она Ему Самому оказывалась. Тут уж недалеко было отцу объяснить своему милому и любящему его мальчику, что Бог наш, по Своей любви к нам, бедным, грешным людям, Сам, видимо, приходил в наш мир, Сам сделался человеком, был сначала тоже мальчиком маленьким, и наши беды, особенно эту главную и коренную нашу беду – провинности наши пред Ним, взял действительно на Себя, как будто и действительно это были собственные Его беды и провинности; это похоже-де на то, как если бы, например, ты из окна увидел, что кто-нибудь несет бремя совсем не по силам и потому, собственно, не несет, а только падает с этим бременем, а ты, положим, мог бы легко поднять и снести эту тяжесть, и вот ты бы сам вышел к этому бедняку на улицу и взял бы на свои плечи тяжелое его бремя, так что оно уж бы тебя самого давило своею тяжестью, как и вправду твое бремя… Понимаешь? Вот так-то и потому-то Бог любит бедных, нуждающихся, обремененных людей.