Дар Божий

Глава 5

Перед взором метались какие-то неясные тени. Или это фигуры в темноте. Из грязно-лилового тумана выплывали неясные очертания почерневших строений.

Он пролетал над родным институтом. Все корпуса объяло яростное пламя. Среди них метались человеческие фигурки, крошечные с такой высоты. Какие-то розовые туши суетились среди огня и набрасывались на несчастных. Кажется, что он даже слышал хруст костей и треск разрываемой плоти. Его не покидало ощущение, что весь мир объят огнем. Что не осталось ничего, кроме красного пламени.

Все вокруг заволокло черным дымом. Кто-то огромный и могущественный смотрел на него с нескрываемой ненавистью и презрением. Чувство тревоги, оно не покидало и усиливалось с каждой секундой. Бежать. Бежать, как можно дальше, без оглядки.

Его разбудил настойчивый и донельзя противный звон телефона. Не отрывая головы от подушки, промокшей насквозь от ночного пота, он нашарил рукой треклятый телефон.

– Да? – хриплым голосом спросил Женя.

– Евгений Александрович, – как всегда угрюмо, начал Костя. – Я внизу, можем ехать.

– Который час?

– Пятнадцать минут шестого, – в голосе Кости не было и тени сочувствия. – Нам нужно ехать сейчас, если мы хотим пробиться к комплексу.

Женя скрипнул зубами.

– Да… Да, сейчас спускаюсь.

Он сел на кровати, уперся руками в матрас и опустил ноги на холодный ламинат. Чертовы демонстранты. Из-за этих параноиков приходится вставать черт знает во сколько. Хорошо хоть, что машину дали: метро уже две недели, как не работало, а пробираться на своих двоих через обезумевший город – так себе развлечение. Георигий сел напротив него на пол и стал неистово подметать пол хвостом. Его взгляд вдруг стал каким-то слишком осмысленным и снисходительным. Как будто знал, что хозяин сейчас оступится, но все закончится хорошо.

– Пропади все пропадом, – сказал Женя коту и поднялся.

На карнизе окна лежал легкий иней, ленивое осеннее солнце еще только подумывало выползать из-за горизонта. Женя с тоской оглянулся на еще не остывшую кровать и стал собираться.

Через десять минут он уже спускался по слабо освещенной лестнице. Шаги гулким эхом разлетались по обшарпанным пролетам. Откуда-то несло мочой. Лифт уже неделю как не работал. Похоже, лифтеры решили, что раз скоро откроют Врата – можно больше не работать. От переполненного мусоропровода воняло гнилью и чем-то сладким.

Женя с силой толкнул металлическую дверь и оказался на улице. Костя курил, прислонившись к правительственному "мерседесу". Завидев начальство, он ловко кинул окурок через клумбу и забрался на водительское сиденье. Пиджак с левой стороны оттопыривался из-за пистолета за пазухой.

Скотина невоспитанная, со злостью подумал Женя. Тоже мне – личный водитель. Хотя, скорее всего, его приставили к Жене больше в качестве охранника, нежели водителя. Уж слишком много знал профессор физики: как о методе запуска "Экспериментальной портальной установки нуль-уровня", так и о его сроках – меньше, чем через сорок восемь часов. Женя плюхнулся на заднее сиденье.

Мимо них, нарочито медленно, проехал черный, с золотым, внедорожник. Инквизиторы внимательно смотрели на "мерседес". Костя постучал по лобовому стеклу, к которому было прикреплено разрешение проезда в комендантский час. Водитель посмотрел на него, кивнул и внедорожник прибавил скорости.

– Можем ехать, – буркнул Женя, стараясь поудобнее устроиться.

Костя кивнул и завел двигатель. Машина, мягко шурша по асфальту, выехала на проспект, набирая скорость. Улицы были пустыми. Город спал. Или вымер. Женя смотрел в окно, стараясь узнать знакомый с детства город и не узнавал его. Уличные фонари выхватывали из мрака очертания облупившихся стен. Тротуары завалило мусором, одинокие дворники, лениво, перекидывали его с одной стороны улицы на другую. Вывески, потухшие много лет назад, так и висели на фасадах, покрываясь пылью. Вдоль тротуара стояли автомобили со спущенными шинами, оставленные здесь уже много лет назад. Женя покачал головой: всем обещали спасение. Всем обещали скорый рай. Так зачем подметать улицы? Зачем оставаться человеком, зачем создавать что-то новое? Зачем стремиться к звездам и пытаться постичь непостижимое? Ведь нас все равно спасут. Так что на все плевать. Все просто плыли по течению и ждали.

Машина круто взяла вправо, да так, что Женю бросило на дверь. он зло посмотрел на Костю через зеркало заднего вида.

– В чем дело?!

– Баррикада, – коротко бросил Костя, не отрывая взгляда от дороги.

Женя посмотрел через слегка запотевшее стекло. На улице стояли, нос к носу, два серый броневика. Возле них переминались с ноги на ногу четверо солдат, они лениво о чем-то спорили. За броневиками что-то горело, отблески пламени плясали в окнах ближайших домов. Черный, жирный дым поднимался к темным небесам. Горело что-то вроде груды мусора или остова автомобиля. Жене показалось, что возле броневика лежит раздавленное тело. Или, может быть, это тоже груда мусора. Видимо, пожарных никто не ждал и баррикада догорала сама по себе.

Костя засопел и вдавил педаль акселератора: из-за баррикады придется изменить маршрут. Убедить военных болванов, у которых в голове только приказы, пропустить их будет даже сложнее, чем убедить сорвавшихся с цепи инквизиторов. Несмотря на пропуск. Теперь им предстояло ехать до Новоандреевского моста.

На подъезде к мосту им стали встречаться небольшие кучки людей, человек по десять-пятнадцать. В основном мужчины, у большинства лица закрывали повязки, платки или медицинские маски. Они стояли на тротуарах и прятались в подворотнях, стараясь держаться в тени. Многие держали руки в карманах или прятали их в полы плащей. Стали попадаться другие машины: броневики, полицейские машины, черно-золотые внедорожники. Костя старался держаться за ними, огибая брошенные, а иногда и сгоревшие автомобили. Начинало светать.

Справа что-то гулко стукнуло, Женя вздрогнул. По стеклу правой пассажирской двери бежали, ширясь, мелкие белые трещины. Человек на обочине поднял еще один подготовленный булыжник и с силой швырнул в "мерседес". Костя вновь вдавил педаль и машина рванула с места. Женя обернулся. На дорогу выходили люди в масках и швыряли им вслед булыжники и мусор. Позади них зажглись мощные фары: броневик резко остановился, из него, гурьбой, посыпались солдаты. Послышались крики и ругань. Что-то гулко хлопнуло. Кажется, выстрел.

Мост частично перекрыли: из четырех полос открыта только одна, остальные перекрывали бетонные блоки, окрашенные в черно-желтую полоску и окутанные колючей проволокой. Возле них стояло два тяжелых танка и несколько палаток. Мост ярко освещался вереницей прожекторов на высоких штативах. Перед палатками стояла цепочка полицейских с металлическими щитами. Метрах в тридцати, перед ними, бушевала толпа. Сотни людей кричали, возносили к светлеющему небу кулаки, но близко не подходили. Иногда в полицейских летел мусор и камни, стражи порядка отбивали их щитами. В их глаза стояла злая решимость. Позади полицейских, на танках, сидело несколько военных. Они поигрывали автоматами и оценивающе смотрели на толпу.

По открытой полосе, в сторону бывшего стадиона Лужники, а ныне – комплекса Врата, гуськом, двигались машины. В основном, армейские грузовики, но попадались и гражданские, одинаковые "мерседесы". В небе прострекотала, двигаясь на запад, тройка вертолетов.

По крыше машины звонко били какие-то осколки. Женя, инстинктивно, втягивал голову в плечи. Хотя давно пора уже к этому привыкнуть, подумал он зло. Каждая поездка на работу теперь – это приключение. Обывателя понять можно: он напуган. А вдруг не сработает? А вдруг Врата сломаются? Да и всякие анархисты вкупе с этим своим Орденом, как его там?.. Подливают масла в огонь, мол, фикция все эти ваши Врата. За нос вас водят, господа. Идите, растопчите охрану и сами увидите: у них там ряженый в образе Христа. Ох, как же все-таки хорошо, что машину дали.

Часовой вернул Косте пропуск и козырнул. Костя небрежно козырнул в ответ и машина, медленно, въехала на пустой мост. Заря все разгоралась, освещая, золотом, застывший, в предвкушении, город.

Комплекс ощетинился оружием, готовый ко всему. Полицейских здесь уже не было: только отборные силы военных и Инквизиции. Дисциплина, отрывистые, четкие приказы, хмурые взгляды – армия готовилась к осаде. Часть комплекса, со стороны Москва реки, уже разобрали. Там же установили трибуны для почетных гостей и журналистов. Между трибунами, на расстоянии метров пятиста от Врат, возвышался золотой помост для главного встречающего – патриарха. От помоста тянулась ярко-красная ковровая дорожка. Женя с сомнением посмотрел на темные облака в утреннем ярко-голубом небе. Среди них с ревом пронесся еще один военный вертолет. В северной части комплекса, где раньше был транспортный парк, обустроили посадочные площадки для вертолетов и квадрокоптеров: негоже высоким гостям и уж тем более самому патриарху с президентом видеть по дороге на церемонию обывателей с булыжниками наперевес.

Мерседес остановился напротив входа в комплекс. Теперь это единственный вход по суше: через коридор из охранников, под пристальным взором пулеметчиков и снайперов. Костя повернулся к нему и вздохнул.

– Удачи, Евгений Александрович.

– Спасибо, Костя. Увидимся через два дня.

– Дай Бог, – буркнул Костя и положил руки на руль.

А вот внутри комплекса царили суматоха и нервозность. Ни о каком хладнокровии армии здесь не слышали. Конечно, тут никто не раскидывал мусор и не швырялся булыжниками: все-таки интеллигенция. Но все понимали, что развязка близка. Близка, но сделать предстояло еще очень немало. Лучшие умы человечества собрались в этих стенах. Остальные, хорошие умы, помогали им со всего мира. В недрах этого комплекса им всем предстояло провести ближайшие сорок восемь часов – до самого открытия ворот в Рай.

Женя, ловко огибая спешащих навстречу коллег, шел в уже хорошо знакомую ему Зону Подготовки к запуску. Над головой то и дело взревывали динамики и голос, скороговоркой, выкрикивал фамилию сотрудника и место, куда ему стоит спешить со всех ног. В первый день работы ему казалось, что он никогда в жизни не запомнит всю эту вереницу дверей и поворотов. Поэтому первые недели ему приходилось приставать к кому-нибудь из охраны, чтобы ему показали дорогу. Благо, грубиян среди них ему встретился только в первый день. Как же его звали? Сергей, вроде бы.

Он небрежно помахал пропуском перед инквизиторами, которые, завидев его и узнав, заранее открыли дверь в Зону Три. В комнате силовой части суетились трое инженеров в своих ярко оранжевых комбинезонах, перепрыгивая через толстые, как удавы кабели. Кабели тянулись через систему тоннелей далеко на север, к расположенному, в тридцати километрах отсюда, термоядерному реактору, который и запитывал систему запуска Врат. Оба технических люка открыли нараспашку, из недр силовой установки что-то кричали остальные инженеры смены. У них там что-то грохнуло и оттуда посыпалась отборная ругань. Кажется, смена Привалова, подумал Женя и поспешил дальше.

В лаборатории, на удивление, было достаточно спокойно и тихо: за столами дремали, после ночной смены, лаборанты, досиживая последние часы до конца этой самой смены. Но что-то, все-таки, здесь было не так. Женя не сразу понял, что именно: в дальнем углу пустовало бессменное место господина епископа. Дрыхнет наверное, скотина, с завистью подумал Женя и пошел дальше.

Прежде, чем приступить к работе, стоило отметиться у Боровицкого и, заодно, узнать новости за последние двенадцать часов. Женя подошел к кабинету начальства и вежливо постучал.

Ответа не последовало. Женя постучал настойчивее и прислушался: кроме ругани из силовой части, ничего не слышно. Кажется, Привалов там решал, кого именно прибить из своих подчиненных. Позади хлопнула дверь. Женя повернулся: из комнаты наблюдения вышел Боровицкий. Брови сошлись на переносице, губы сжаты в тонкую линию. Начальство, определенно, было не в духе. И оно было невыспавшимся.

– Доброе утро, – Женя сочувственно смотрел на темные мешки под глазами Боровицкого: тот уже недели две не покидал пределов комплекса. Ректор МГУ осунулся, побледнел, но держался молодцом, для своего возраста.

– Доброе? – искренно удивился Боровицкий, отстранив Женю и открывая свой кабинет. – Каким образом тебе удается находить что-то доброе в утрах. Да и в днях, – добавил он, подумав.

В кабинете царил бардак. На столе кучей свалены какие-то бумаги, прямо на них возлежала клавиатура. Компьютер, как всегда, включен. Возле искусственного окна, которое сейчас транслировало живописный пляжный пейзаж, стояли, в ряд, три старинных телефона: красный, белый и синий. Трубки белого и синего были сняты и беспардонно болтались на проводах.

Боровицкий прошел к столу и стал сосредоточенно рыться в бумагах, ворча под нос нечленораздельное.

– Жень, я тебя сегодня к инженерам отправлю, в помощь. Ребята уже второй день без отдыха работают, отупели, бедные. Ты уж там, свежими мозгами, наведи порядки: времени в обрез.

– Свежими мозгами? – усмехнулся Женя. Последние недели его жизнь, кроме работы, складывалась из сна и перекусов.

Боровицкий поднял на него красные, с лопнувшими капиллярами, глаза.

– Надо, дружище, надо. Все уже с ног валятся. Надо поднапрячься и вытащить Его уже, наконец, на свет Божий.

– Строго говоря, мы Его, как раз, с Божьего света и вытаскиваем, – уточнил Женя, поворачиваясь к двери.

– Да, и еще!

Женя остановился в дверях.

– После смены, зайди ко мне, пожалуйста.

– Только не говори, что ты опять ко мне пристанешь со своим "на Врата посмотреть". – быстро ответил Женя. – Тошно на них смотреть, противно.

– Не по этому поводу. Зайдешь – тогда поговорим.

Женя кивнул и вышел.

Инженеры встретили его хмурыми взглядами. Эти талантливые люди, с не одним высшим образованием, сейчас больше напоминали простых механиков: в грязных комбинезонах, с черными руками и с недельной щетиной на лице.

– Здравствуйте, Евгений Александрович, – хмуро приветствовал его Привалов, вытирая руки о грязную тряпку, старший из образованных "механиков". Похоже, что фраза "доброе утро" теперь в комплексе правда была не в ходу.

Не дожидаясь ответа, Привалов отвернулся и лихо закинул тряпку на распределительный щит. Его коллеги покосились на Женю и вернулись к своим схемам, разложенным прямо на полу. Привалов чем-то громыхал в дальнем углу комнаты. Женя вздохнул: день предстоял трудным.

Внизу опять что-то грохнуло, в люке вспыхнуло желтым. Там кто-то вскрикнул, а потом истерически засмеялся. Привалов дернул плечом и уставился в схему распределительной системы. Из люка вылез толстый Вадим.

– Опять лопнуло, хоть конем ляг! – Вадим смотрел на Привалова, не отрываясь.

Когда-то Вадим доказал существование гамма-полей при термоядерном синтезе, чем заслужил мировое признание и бессмертие среди ученого мира. Сейчас же он напоминал больше слесаря, чем ученого. Люди более низкой квалификации никогда бы не смогли создать то, что создавалась в стенах этого комплекса.

– Что именно лопнуло? – уточнил Женя.

Вадим уставился на Женю, словно видел его впервые в жизни.

– Дык это… Да! Подача компонента "Бэ" в камеры плазмы не выдерживает подачи энергии с реактора. "А" и "Цэ" без проблем проходят, а как до плазмы доходит – все летит к…

– Постой, – прервал его Женя. На душу лег тяжелый камень. – Как не выдерживает? Сто раз ведь проверяли.

Вадим развел чумазыми руками.

– Дык мощность большая с реактора идет. У них ж там кукушка совсем уехала: много – не мало, говорят.

– Дай-ка посмотрю.

Женя отстранил талантливого ученого, испачкавшись об его комбинезон и полез в люк. Он успел заметить уважительный взгляд механиков: Женя никогда не беспокоился из-за того, что его авторитет руководителя упадет после того, как он будет работать бок о бок с подчиненными. И от этого его авторитет только рос.

Рядом с могучими агрегатами сам себе кажешься крошечным и ничтожным. Огромные трансформаторы гудели, переламывая магнитными полями терраватты энергии. Где-то вдалеке взвизгивали плазменные камеры, с жадностью проглатывали энергопакеты и бомбардировали их бозонами, превращая в укрощенную и покорившуюся человеку плазму. Дальше, еще глубже, за железобетонными стенами, ускорители отправляли ее на распределительную матрицу, готовую запитать Врата и разорвать саму ткань мироздания.

Мощные желтые лампы на далеком потолке не могли охватить все помещение, напоминающее ангар и гигантские аппараты казались причудливыми титанами древности, мерно похрапывающими во тьме. Сравнительно небольшие суперкомпьютеры, в один диодный голос, сообщали, что синтез плазмы остановлен. Здесь пахло горелым железом и камнем.

Женя уверенно пошел к плазменным камерам – сооружениям серебристого цвета сферической формы. За спиной он слышал сопение Привалова и Вадима. Инженеры плелись следом, не говоря ни слова.

Рядом с вереницей серебристых сфер плевался искрами трансформатор. Датчики на пультах сообщали, что все плохо и человечество зря смотрит на Врата, затаив дыхание. Женя вздохнул и посмотрел на интерактивную схему. Для синтеза плазмы, способной передать в столь сжатые сроки колоссальное число энергии, необходимой для запуска системы, надо пять компонентов: собственно энергия, инертные газы, разогнанные бозоны, огромное давление и замедленные магнитные поля, чью природу пол жизни изучал Женя. С полями проблем не было, но вот бозоны разрывали только что родившуюся плазму на части, вместого того, чтобы подпитывать ее.

– Рвет, скотина, – хмыкнул позади Вадим.

– Угу, – добавил Привалов и яростно почесался.

Женя продолжал изучать схему, переключая выводимую на экран информацию. Кажется какой-то болван из Комиссии по проекту или, и того хуже, из Совета Церкви решил перестраховаться и подавать в комплекс энергию, больше расчетной. Трансформатор вновь сверкнул искрами. Женя покосился на него и повернулся к инженерам.

– Значит так. Как ни странно, мы быстрее все перенастроим, чем убедим подавать нам расчетную энергию. Нужно увеличить число бозонов, замедлить ускорители, разогнать поля и перенастроить все трансформаторы.

Даже среди оглушающего гула было слышно, как застонал Привалов. Вадим просто ругался последними словами, недостойными ученого.

Женя оставил их переваривать предстоящую работу, которую нужно было сделать еще вчера и пошел обратно: сообщить остальным и вызвать с отдыха всех инженеров.

День пролетел на одном дыхании. В какой-то момент тревога о поджимаемом времени отошла на второй план, скрылась за рабочим азартом. Азартом человека, который знает и любит свою работу. Женя наслаждался: могучие агрегаты подчинялись ему, послушно подхватывали новые вводные и ворочали огромной энергией, способной испепелить весь город.

Мешала, конечно, нервотрепка. То и дело к ним вваливались служители церкви разных чинов и с всепонимающим видом интересовались продвижением работы. Всем было очевидно, что они ни черта не понимают в происходящем, но положение обязывало. Под вечер Женя стал закипать от этих визитов, инженеры окончательно озверели и осмеливались уже рычать на церковников, но вовремя появился Боровицкий и набросился на священников, словно коршун. Больше церковники не появлялись. Или же привязались к кому-нибудь еще.

Женя встрепенулся и обнаружил, что сидит один в комнате управления силовой частью на краю металлического стола, сжимая в руке блокнот с неразборчивыми каракулями. Он мотнул головой и взглянул на часы: начало одиннадцатого вечера! Больше никого рядом не было, стояла тишина, только мощно гудели трансформаторы где-то под ногами. Женя оглянулся на интерактивную схему: Плазма исправно стучалась на распределительную матрицу, готовая ринуться к Вратам в любую секунду. Он слез со стола, поморщился от боли в затекшем заду и вышел в коридор.

Стояла звенящая тишина. В лаборатории было пусто. На полу валялись какие-то бланки, на стуле епископа кто-то водрузил кипу отчетов. Здесь тоже все работало исправно, если верить показаниям приборов. Еще ни разу не было такого: ни одного инженера и ни одного лаборанта. Тогда он аккуратно дошел до кабинета Боровицкого – дверь оказалась приоткрыта. Сплю я, что ли, с раздражением подумал Женя и с силой толкнул дверь.

Боровицкий подскочил из-за стола, плеснув, из стакана, что-то темно-коричневое на бумаги, по кабинету стал растекаться терпкий запах хорошего коньяка.

– Какого черта?! В чем дело? Установка?! – Боровицкий стукнул стаканом о стол и в два шага оказался перед Женей.

– Да я, это, – промямлил оторопевший Женя. – Я задремал, знаешь ли, очухался, а вокруг нет никого, тишина. И у тебя еще дверь приоткрыта…

– Задремаааал, – медленно повторил Боровицкий. Он вернулся к столу и стал аккуратно собирать бумаги, пострадавшие от коньяка. Не глядя, запихал их в мусорное ведро и полез в небольшой шкафчик возле искусственного окна. Сейчас окно транслировало ночь с полной луной на Елисейских полях Парижа.

– Садись.

Женя устало опустился в удобное кресло для посетителей. Он откинулся на спинку и посмотрел в матовый потолок. Тишина. Тишина давила на них, обволакивала, как влажный, холодный утренний туман.

Боровицкий поставил перед ним стакан из тонкого стекла, плеснул туда из бутылки, долил коньяка себе и сел на свое место.

– Как же задолбало это все, – проворчал Боровицкий, с удовольствием вытягивая ноги, повернувшись боком к столу.

– А где все?

– Спят, – ответил Боровицкий, задумчиво рассматривая носки своих ботинок. – Спят, аки солнышки. Все приготовления завершены. Завтра еще разок перепроверим и послезавтра будем открывать. В следующий раз мы покинем комплекс уже после того, как откроются Врата. Так-то.

Жене чуть поежился и взял стакан с темно-янтарной жидкостью.

– Да! – вдруг вскрикнул Боровицкий, встал и поднял стакан на уровень груди. – Дорогой господин Ефремов! Позвольте поблагодарить вас за проделанную работу от лица науки, церкви, президента, матери-природы, всего прогрессивного человечества и всех потусторонних миров! Ура!

Не дожидаясь ответа, Боровицкий отпил полстакана, крякнул, сел и вновь повернулся боком, вытянув ноги.

Женя отхлебнул, поморщился и поставил стакан на стол.

– Так о чем поговорить хотел, Дмитрий Николаевич?

С минуту Боровицкий молчал. Взгляд был по-прежнему устремлен на обувь.

– Выпить хотел, – наконец буркнул он.

– Ну спасибо, – усмехнулся Женя. – имею честь представить в ваше распоряжение свою печень, господин ректор.

Боровицкий скривился и сел прямо.

– Ну не обижайся, – он задумчиво крутил в пальцах стакан. – Захотелось поболтать со старым другом. Паршиво на душе. Неспокойно.

– Это от усталости.

Боровицкий отмахнулся и сделал еще один глоток.

– Брось. Мне не впервой не спать неделями. Да и тебе тоже. Ты помнишь, всю эту суету шесть лет назад? Когда Он не пришел и все стало проваливаться в трясину? А бунты? Ты помнишь бунты, Жень?

Женя молчал, не поднимая глаз на старого друга. Конечно я помню бунты, подумал он. Помню, как люди испугались. Как стали появляться все эти фанатики, Ордена Первого пришествия и прочая муть. Как они кричали со страниц листовок и экранов нелегальных передач, что человечество оступилось, что мы отошли от заповедей и поэтому Он не пришел. Как люди стали восставать против церкви, как стали бежать из городов в ныне Покинутые Земли. Как правительство развязало руки Инквизиции и закрыло города. Женя поднял на друга глаза. Он помнил, как в одном из терактов, три года назад, погибла Наташка – жена Боровицкого, с которой они прожили тридцать лет. Очень красивая была пара.

– А я вот очень хорошо помню бунты, – не дождавшись ответа, сказал Боровицкий и вновь повернулся "в профиль". – Ты не подумай: я не ради большой любви к церквушке пришел сюда работать. И не ради места в Его чертогах. А ради того, чтобы люди, разносящие мир на куски, наконец опомнились. Может, хоть Он их вразумит, – он сделал еще глоток.

– А если не получится? Что, если у нас ничего не выйдет? – спросил Женя.

Боровицкий горько усмехнулся.

– Тогда у всех нас будут большие трудности. Хотя, едва ли их станет больше, чем сейчас. Не знаю, по-моему, должно получится. Мы же строили эту штуковину по их лекалам. По каким-то древним свиткам. Я так понял, что вот такое Искусственное Пришествие вроде как даже было запланировано. Как резервный вариант.

– Резервный план для Бога? – с сомнением спросил Женя. – Он же, вроде как, Всемогущий? А если он не Всемогущий, то зачем он нам? Нет, тут явно какая-то проблема. Да и их лекала… Откуда нам знать где они их взяли? Не верится во всю эту чушь: "Шесть лет ожидания – испытание нашей Веры". Так ведь они это объяснили?

Боровицкий кивнул.

– Но с другой стороны, – Боровицкий откинулся на спинку кресла. – Что еще это может быть? Не может же Бог заболеть? Или, уж тем более, умереть?

Женя пожал плечами.

– Вряд ли. Ты знаешь мою позицию: все это спектакль, растянувшийся на века.

– Ну а все же? Если предположить, что это правда?

– Предположить… У нас тут все на предположениях. Ну хорошо. Если это все, что называется, взаправду, то, по-моему, ему просто стало на нас плевать.

– Тогда зачем было вообще припираться? – разозлился Боровицкий. – Когда его принесло в первый раз, ну, то есть, получается, во второй – он поставил мир с ног на голову! Все ведь полетело в задницу! Хрена с два это был поворот к Свету! Сбылись ведь самые смелые мечты этих ряженых в рясах! Мы отказались от прогресса! Мы давим, в зародыше, любое инакомыслие, любое творчество! Мы превратились в скот, Жень. Когда мы последний раз летали в космос? Когда мы создавали что-то новое? Мы сидим, поднявши лапки и ждем. Тонем в собственном дерьме, потому что нам даже лень подтереться и ждем. А их знаменитый запрет на аборты? Ведь уже через пятьдесят лет после него планета стала трещать по швам! А призывы? "Идите в города, к святыням, к благословению". После этого села опустели. Я даже не хочу думать что там теперь. Да ты и сам все это прекрасно знаешь, – он махнул рукой.

Женя кивнул и сделал глоток. Да, он изучал эти времена еще в школе. Тогда это еще казалось правдоподобным. Но уже в институте в окрепшую голову стали забираться сомнения: официальные версии были совершенно абсурдными: любому разумному человеку это понятно. Но разумных людей этот мир не любил и уж тем более не любил тех, кто задает неудобные вопросы, поэтому всех эти версии событий устраивали. Поэтому он молчал. Молчал и понимал. Понимал, что села опустели, там поселилась всякая шваль, которая не умела жить по законам. Из городов бежали люди, которые хотели хоть немного здравого смысла и основывали свои собственные поселения на пустой земле. И жили неплохо. До появления Инквизиции и объявления этих земель – Покинутыми Землями, запрещенными для заселения.

– Удобно, все-таки, устроилась церковь, – задумчиво пробормотал Боровицкий, словно читая его мысли. – С тех пор, как все стало плохо, они смогли оправдать и обнаглевшую инквизицию, и церковный сбор. Да все наши министры и президент слетят в один миг, стоит только митрополиту бровью двинуть!

– Думаешь, они специально не пустили Его тогда? Чтобы подвинуть Мировой совет?

– Вряд ли можно остановить бога, но факт остается фактом. Они, конечно, и так были всегда у руля, но уж теперь развернулись по полной. А уж послезавтра, когда он явится сюда с благословением, им ноги будут целовать.

– Что поделать, – ответил Женя, разглядывая Елисейские поля в искусственном окне. – человеку нужен идол. Человек-то разумен, а вот обыватель – туп и жаден. Ему надо кому-то подчиняться. Ему нужен кто-то, кто будет говорить ему что делать. Неважно, кто это будет: Господь, Дьявол, Президент или школьный учитель. Если его не вести за руку – он будет только срать и жрать, причем желательно не сходя с места. И вот тогда он точно превратится в блеющий скот.

– Циник, – с отвращением сказал Боровицкий.

– Отнюдь, – мотнул головой Женя. – Я – разочаровавшийся в мире. Как такое обозвать коротким словом? Не знаешь? Эх, а еще ректор! Ладно, если без шуток: то мне уже плевать что будет с этими Вратами. Откроются, не откроются – этот мир все равно обречен. От меня Маринка ушла, я говорил?

Боровицкий кивнул. Женя налил себе еще, чувствуя, что захмелел и продолжил.

– Дааа… Ведь ни с того, ни с сего! Просто ушла и все! А у тебя тут никакого лимончика нет? или шоколадки какой?

Ректор мотнул головой и подался вперед, вглядываясь в его лицо. В глазах ректора стояло странное веселье. Или это тоже просто хмель.

– Слушай, а как же эта твоя рыженькая? Как ее зовут? Оля?

Женя вздрогнул. Ему так, до сих пор, и не удалось выяснить, как Оле удалось попасть на работу в один из самых засекреченных и хорошо охраняемых комплексов. Видел он ее всего пару раз, кажется, она работала в Зоне Два – Зоне запуска. Будучи студенткой, кстати! Хотя, если подумать, то в университете она, вроде бы, оказалась где-то с пол года назад, не больше.

– М? – в глазах Боровицкого плясало веселье.

– Дима, – выдохнул Женя. – С ней что-то странное, с этой девчонкой. Еще четыре месяца назад я ей физику преподавал, а теперь она работает здесь, во Второй зоне – в Зоне запуска.

– А я знаю, – ответил Боровицкий, щурясь, как довольный кот. – Должно быть, ей кто-то помогает находится так близко к Вратам. Не исключаю, что Орден. Или же это засланный казачок Инквизиции: присматривать за твоей светлой головой. В любом случае, грех жаловаться, друг мой – девчушка хороша.

– И тебя это не беспокоит? Ладно, если она от церкви. А если от Ордена? Или еще от каких-нибудь психов? Если она нас всех завтра подорвет?

Боровицкий отмахнулся.

– Тебе-то что? У нас на эти случаи тут целая дивизия расположена. И не одна, кстати. Зачем у них работу отнимать? Да и не может такой цветочек кому-нибудь навредить, ну!

Женя смотрел на него и не верил своим глазам. Всегда рассудительный, холодный и строгий Боровицкий деловито наливал себе коньяк и насвистывал какой-то простой мотивчик. Кажется, это была детская песенка.

И, наконец, Женя понял, что Боровицкий говорит всерьез. Что ему правда плевать на Олю, на запуск Врат. Перед ним был старый одинокий человек. У него никогда не было детей, хотя они с Наташей всегда о них мечтали. Добрый человек, который не хотел, чтобы в будущем с кем-нибудь произошло то же, что и с ним.

– Как там? – спросил Женя, рассматривая собеседника через коньяк в бокале. – На все воля Божья?

– Аминь! – воскликнул Боровицкий. Его стакан, со звоном, стукнулся о стакан Жени.