Взлетная полоса

Глава 7

Вечером Александр Петрович повез Юлю к себе, в высотный дом на Котельнической набережной. Кулешовы занимали просторную трехкомнатную квартиру. До замужества Юля тоже жила здесь. Потом переселилась на Ленинский проспект. Но квартиру на Котельнической продолжала считать своей родной и любила ее. Там, где теперь в квартире размещался кабинет отца, когда-то была ее комната, очень светлая, солнечная, с балконом и чудесным видом на город. Когда Юля приезжала к родителям, она непременно выходила на балкон и подолгу смотрела на снующие внизу машины, на блестящую ленту Москвы-реки, на маленьких пешеходов.

Тяжелую дубовую дверь квартиры Александр Петрович открыл своим ключом. Но уже в передней их встретила мать Юли, Маргарита Андреевна, женщина еще не старая, одетая всегда подчеркнуто аккуратно, с большим вкусом. Когда-то Маргарита Андреевна была очень привлекательна, а по мнению некоторых, даже красива. Ее большие глаза, унаследованные Юлей, и теперь еще излучали тепло. Она была стройна, хотя уже и потеряла былую легкость движений. Дочь Маргарита Андреевна любила самозабвенно и всегда была рада ее появлению в своем доме. И сейчас встретила Юлю так, будто она вернулась по меньшей мере из кругосветного путешествия и отсутствовала бог знает как долго.

– Наконец-то! Наконец-то! – облегченно вздохнула Маргарита Андреевна, целуя дочь, и тотчас же обратилась к мужу: – Честное слово, Александр, я ничего не понимаю! Неужели у тебя больше некого посылать в командировки?

– Представь себе, некого, – буркнул в ответ Кулешов и, повесив на оленьи рога фуражку, добавил: – Представь себе, что у меня каждый занят своим делом.

– Но ведь она же все-таки не солдат. А ты ее третий раз за лето отправляешь с какими-то заданиями! – заметила Маргарита Андреевна.

– И в четвертый поедет! – решительно заявил Кулешов. – И вообще это была от начала до конца ваша затея определить ее на работу в КБ. Вот теперь и расхлебывайте.

– Перестаньте ссориться! – засмеялась Юля. – Я с удовольствием езжу и буду ездить.

– Тем более, – подвел итог этому разговору Кулешов. – Ужинать мы будем?

– Конечно. А разве Игорь не заедет?

– Он звонил. Задерживается на производстве. Ждать его не будем, – успокоила мать Юля.

Маргарита Андреевна никогда не готовила сама. Раньше, когда Юля была еще маленькой, а Маргарита Андреевна целыми днями и вечерами была занята в театре, кухней целиком и полностью заведовала Юлина бабушка. Потом, когда бабушки не стало, в доме появилась прислуга. Долгое время она жила у Кулешовых постоянно, а когда Маргарита Андреевна оставила сцену, стала лишь приходить готовить. Собирала же на стол Маргарита Андреевна всегда сама.

Александр Петрович сразу же прошел к себе в кабинет. А Юля включила телевизор и устроилась в большом мягком кресле в углу столовой, под картинами Шишкина и Клевера. С тех пор как она помнила эту столовую, в ней почти ничего не менялось. Как и рабочий кабинет Кулешова в КБ, она была уставлена старинной мебелью, но только не красного дерева, а из карельской березы. От нее в столовой всегда было светло, да и сама столовая казалась гораздо просторней, чем была на самом деле. Мебель была изящна и невысока и едва достигала половины высоты стен. Подбиралась она так специально. Ибо выше кресел, горок, стола, столика и серванта размещалась великолепная коллекция картин мастеров русской школы конца прошлого – начала нынешнего века. Картины Александр Петрович начал собирать еще до войны. Но тогда коллекцию составляли лишь несколько полотен, перешедших к нему по наследству от тетки. Наиболее ценными из них были картины Корзухина, Перова и небольшой этюд Айвазовского. По чистой случайности примерно столько же произведений живописи оказалось у его будущей жены, молодой ленинградской балерины. Когда они поженились, совместная коллекция Кулешовых уже выглядела внушительно и сразу же стала незаурядным частным собранием картин. Тогда-то Александр Петрович и начал серьезно заниматься пополнением своей коллекции. И стены не только столовой, но и бывшей комнаты Юли и спальни Кулешовых мягко засветились тусклым блеском золоченых рам. Кулешовы собирали живопись, как говорится, для души. Но со временем это стало их страстью. Когда Юля уехала из высотного здания, на новом месте ей больше всего недоставало картин. Она выросла среди них. На них воспитался ее вкус. Благодаря им она познала смысл подлинного искусства. Пополняя свою коллекцию, Кулешовы не просто собирали работы известных мастеров кисти, не просто приобретали очередной шедевр живописи. Они непременно заботились о том, чтобы новая картина соответствовала тому настроению, которое уже было создано другими произведениями. Так, в столовой преобладали мягкие тона Левитана, Поленова, Коровина. В кабинете Александра Петровича господствовали Айвазовский, Судковский…

Маргарита Андреевна расставила на столе тарелки, закуску, разложила приборы, поставила бутылку коньяку и белого сухого вина и как бы между прочим спросила Юлю:

– Отец не в духе?

– Как видишь, – просто ответила Юля.

– Что-нибудь на работе?

– Естественно.

– Н-да, раньше он ко многому относился легче, – заметила Маргарита Андреевна. – Ко многому. Ну а когда же ты пойдешь в отпуск?

– По плану. В конце месяца.

– Путевки, надеюсь, уже заказаны?

– Игорь ими занимается. Наверно, все будет в порядке.

– А меня, ты представляешь, не пускают на Золотые пески. Врачам почему-то не понравилась моя щитовидка. А я ничего не чувствую, – пожаловалась Маргарита Андреевна.

– Поедешь в Прибалтику. Разве там хуже?

– Не хуже. Но мне тоже хотелось немного загореть. Что они нашли в этой щитовидке? – Юля не успела успокоить мать: в дверях кабинета появился Александр Петрович. Маргарита Андреевна спохватилась: – Несу, несу жаркое.

– Давно пора, – проворчал Кулешов и сел за стол. Он налил себе рюмку коньяку, выпил, поддел на вилку шляпку белого маринованного гриба, не торопясь прожевал его и вдруг объявил: – Ну вот и Игорь приехал.

И тотчас в прихожей раздался звонок. Юля сделала вид, что увлечена телевизором и ничего не слышит. Дверь Игорю открыла Маргарита Андреевна. В течение дня Юля разговаривала с мужем по телефону уже несколько раз. Не вдаваясь в подробности, рассказала ему о своей неудаче и уже выслушала в ответ немало всяких замечаний, потому сейчас не спешила продолжать этот неприятный, а главное, как ей казалось, совершенно никчемный разговор. Но он возобновился, едва Игорь сел за стол. Молчал Александр Петрович, хоть на душе у него весь этот день, и особенно после разговора с Ачкасовым, кошки скребли. Молчала Юля. Но Игорю непременно надо было высказать то, что он думает по поводу всей этой истории с измерителем. И он, не обращая внимания на настроение тестя и жены, обрушил на них целый каскад сердитых реплик.

– Не понимаю, как можно было допустить такое безответственное отношение к выполнению столь важного задания? – взволнованно заговорил он, недоуменно пожимая плечами. – Идет решающая фаза испытаний… В части присутствует куча сотрудников КБ. И в результате самое настоящее наплевательское отношение к делу!

«То есть как это “наплевательское”?» – чуть было не сорвалось с языка у Юли. Но она промолчала.

– Да-да! Самое наплевательское! – повторил Руденко.

На этот раз Юля не выдержала.

– Ты кого конкретно имеешь в виду? – спросила она.

– Я говорю вообще!

– Тогда объясни, как можно было предвидеть этот случай? – потребовала Юля.

– Не знаю.

Юля усмехнулась. Манера мужа говорить «вообще» была ей знакома очень хорошо. В начале их совместной жизни Юля, правда, ее не замечала и слушала мужа с большим интересом. Но потом эта манера явилась для нее весьма неприятным открытием, а позднее у Юли и вовсе выработалось к ней стойкое ироническое отношение. Понимал ли это Игорь, чувствовал ли проявление иронии в ее молчании, сдержанных улыбках – Юля не знала. Чаще всего ее казалось, что Игорь вряд ли даже подозревает об этом. Будучи человеком самоуверенным, он никогда не сомневался в том, что его слово вдруг придется не к месту или не окажет своего действия на слушателя. И он говорил. Вещал. А все, как правило, его слушали.

– Что могла бы, по-твоему, сделать я? – продолжала допытываться Юля.

– Тоже не знаю. Не думал.

– Тогда к чему эти упреки?

– А вот Бочкарев мог, – спохватился вдруг Игорь. – Многое мог. Я совершенно уверен, что вы не провели с испытателями ни одного совещания. Ни разу не собрали их. Не поговорили…

– О чем?

– Надо было напомнить им об ответственности. Разве это не сыграло бы своей роли? Да самый элементарный инструктаж непосредственных исполнителей, проведенный любым из вас…

– Их и без нас держат там в ежовых рукавицах, – заметила Юля.

– И тем не менее поразительный факт налицо! И больше того, я глубоко убежден, что в какой-то мере этот случай произошел потому, что Бочкарев даже там, на испытаниях, не отказался от своего предвзятого мнения о новом образце.

– Ну знаешь, упрекать в недобросовестности Бочкарева ты просто не имеешь права! – решительно заявила Юля.

– Почему?

Но Юля, и так уже пожалев о том, что ввязалась в этот разговор, вместо ответа лишь ниже склонилась над своей тарелкой.

– Ты вспомни, каким активным был он, когда мы испытывали его датчики на аэродроме в Есино! Тогда ни одна мелочь не ускользала от его глаз. Помнишь? – запальчиво продолжал Игорь.

Юля помнила. Бочкарев прекрасно организовал тогда их работу. Но и здесь, у танкистов, он тоже не сидел сложа руки. И здесь он сам, хотя по положению старшего мог бы этого и не делать, неоднократно выезжал в танке и на стрельбу, и на вождение. Но даже не это, явно несправедливое, нарекание в адрес Бочкарева заставило сейчас замолчать Юлю. Игорь знал, Юля уже сообщила ему, что и второй образец «Совы», по оценке испытателей, не оправдал возлагаемых на него надежд. И уж если надо было говорить сейчас о результатах испытаний, то, очевидно, в первую очередь об этой главной и основной неудаче. А не хвататься за историю с поломанным измерителем, как за спасательную соломинку. По мнению Юли, это выглядело по меньшей мере постыдно. Ибо ведь в общем-то пока никто не тонул.

Ответил Игорю неожиданно Александр Петрович.

– Я тоже думаю, что Бочкарев мог бы навести там порядок потверже. Но обвинять его в таком смертном грехе, в каком, Игорь, обвиняешь его ты, я не склонен, – не глядя на зятя, проговорил он.

– И напрасно!

– У меня для этого просто нет оснований.

– Вы слишком добры к людям, дорогой Александр Петрович.

– Я много лет знаю Бочкарева как принципиального человека.

– Однако и то неопровержимо, что в Есино при испытаниях датчиков у Бочкарева налицо была, так сказать, его личная заинтересованность в успехе. А сегодня такой заинтересованности нет. Можно взглянуть на факты под таким углом зрения?

– Не хотелось бы… – откровенно ответил Кулешов.

– А почему ты молчишь? Знаешь лучше нас всю ситуацию и молчишь? – обратился Игорь к жене.

– Я устала, – коротко ответила Юля.

– Верно, верно, – вмешалась в разговор Маргарита Андреевна. – Неужели вам на работе не хватает времени для этих разговоров? Дома можно было бы поговорить и о чем-нибудь другом.

– Можно, Маргошенька, – поддержал жену Кулешов. – К тому же пока у меня на столе не будет ленты с контрольными записями измерителя, всякие разговоры вообще преждевременны. Так что давай-ка, дорогой зятек, сыграем мы с тобой партию в шахматы.

– Вот-вот. А мы с Юленькой посмотрим телевизор, – обрадовалась такой уступчивости мужа Маргарита Андреевна.

Глава 8

Переход Владимира Кольцова на службу летчика-испытателя явился для большинства его однополчан полной неожиданностью. Среди молодых летчиков Владимир быстро выдвинулся в полку в число лучших. Летал он грамотно, смело, со своим особым почерком. Уже в первый год службы после училища заслужил несколько благодарностей командования. Ему досрочно присвоили звание старшего лейтенанта. Потом он стал капитаном. Вот-вот Владимира должны были выдвинуть на новую должность. И вдруг он ушел на испытательскую работу и очутился в Есеино, на аэродроме одного из авиационных заводов. Сергею он, конечно, об этом сообщил. Но в подробности не вдавался. Для Сергея такой неожиданный поворот в службе брата пока тоже оставался не особенно понятным.

А Владимир и на новом месте быстро вошел в курс дела. Получил особое задание и уже больше месяца вместе со своим экипажем испытывал новый прибор, который должен был обеспечить пилоту надежную видимость взлетно-посадочной полосы не только ночью, но и в любую погоду. Над областью в эти дни небо еще было голубым, и экипажу Кольцова в поисках ненастья приходилось летать то на север, то на запад, а то и за Волгу – лишь бы попасть под грозу, встретить туман. На испытания вылетали, как правило, ночью. А до поступления команды «На старт!» смотрели телепередачи или подыскивали для себя какое-нибудь другое занятие по душе в комнате отдыха. А она официально размещалась в каменном здании возле командного пункта. Там было светло, чисто, на полу разостланы ковровые дорожки, стояла красивая мебель и поначалу даже телевизор и радиола. Но летчики и особенно техники эту хорошо обставленную комнату не любили. И предпочитали дожидаться команды на взлет в маленьком полосатом домике, расположенном на отшибе от административных зданий, почти у самой взлетно-посадочной полосы заводского аэродрома. В домике было две комнаты. В одной из них размещался пункт метеослужбы. Другая служила подсобкой до тех пор, пока ее не обжили техники. Поначалу они использовали ее как убежище от дождя, а потом и вовсе приспособили для отдыха. Из комнаты выкинули хранившийся там всякий хлам, занесли в нее стулья, стол, железные солдатские койки, перетащили из основного здания телевизор и обосновались в ней на славу. От штатной, хорошо оборудованной комнаты домик выгодно отличался тем, что в него никогда не заглядывало начальство…

В одну из сентябрьских ночей в полосатом домике, на половине метеорологов, слышались настойчивые голоса.

– Псков! Псков! Сообщите метеосводку! – запрашивал один из дежурных и, получив данные, быстро записывал их на бланке. – Понял. Пять баллов. Спасибо.

– Великие Луки! Великие Луки! – вызывал другой. – Дайте сводку! Дайте сводку!

– Нарьян-Мар! Нарьян-Мар! Сообщите высоту облачности! Направление и скорость ветра! Так. Повторите. Понял, – терпеливо продолжал запрашивать первый.

А в это время в комнате по соседству тоже шла не менее напряженная «работа». Экипаж Кольцова-младшего азартно забивала «козла». Командир корабля Владимир Кольцов, борттехник, штурман и бортрадист, завладев большим столом, оживленно подбадривали друг друга.

– Володя! Дай «рыбу»! – командовал штурман.

– Дай отбомбиться! Раз! Два! – С грохотом выставил сразу два дупля Владимир.

Кто-то из соседнего экипажа, устроившись в углу комнаты, негромко напевая, играл на гитаре. Тихий голос певца и мелодичный перезвон струн из-за возгласов играющих почти не были слышны. Но в те короткие секунды затишья, когда доминошники вдруг замолкали, гитара звучала удивительно уютно.

– А мы по хвосту! – отпарировал после короткого раздумья бортрадист и с таким грохотом опустил на стол костяшку, что жалобно звякнула стоявшая на тумбочке недопитая бутылка боржома.

По соседству с доминошниками за маленьким столиком склонились над шахматной доской второй пилот и его партнер. Доминошники явно мешали им. И второй пилот, не выдержав, проворчал:

– И чего орут, как сумасшедшие?

Но экипаж Кольцова и не думал снижать накал «боя», и удары по столу следовали один за другим.

– Давай!

– Без меня!

– Не слышу!

– Говорю, без меня!

– Ехали мы, ехали селами, станицами… – затягивал «прокатившийся», и комната наполнялась веселым хохотом.

– У, жеребцы! – негодовал второй пилот. – Ну подождите, козлы проклятые! – Он проворно подошел к тумбочке, снял с бутылки соску, ловко натянул ее на водопроводный кран и наполнил водой. Как только соска раздулась, он направил ее на играющих и разжал пальцы. Соска, как ракета, устремилась вперед и врезалась в самую гущу играющих. Холодный взрыв разметал доминошников. Компания вскочила со своих мест и бросилась на второго пилота. Тот, недолго думая, юркнул под койку. Бортрадисту, однако, удалось схватить его за ногу. На полу завозилась куча мала. И неизвестно, какая суровая кара постигла бы легкомысленного шахматиста за его откровенно агрессивное намерение, если бы из динамика, висевшего на стене, вдруг не послышалась требовательная команда:

– Первый, на старт! Первый, на старт! Командиру корабля получить задание! Командиру получить задание!

Куча мала рассыпалась. Летно-подъемный состав, отряхиваясь на ходу, поспешил к двери.

Глава 9

В штаб Кольцов прибыл точно в назначенное командиром полка время. Настроение у него было мрачное. Разговор, как он предполагал, предстоял не из приятных, и капитан хмурился.

– По вашему приказанию прибыл, – доложил он Фомину.

Фомин взглянул на часы, кивнул:

– Проходите.

Кольцов подошел к столу.

Фомин выдвинул из стола верхний ящик, достал личное дело Кольцова, раскрыл его, поднял на капитана глаза, продолжил:

– Тут два ваших рапорта с просьбой, чтобы вас перевели ближе к технике. Причем оба раза мотивировали свою просьбу тем, что такой переход даст вам возможность полнее использовать свои знания. Мне неизвестно, почему вам до сих пор отказывали. Резолюций на рапортах нет. Но я хочу спросить вас, что думаете о своей просьбе вы теперь?

Кольцов не сразу нашел, что ответить. В начале своей службы он действительно подал рапорта Лановому. Работать с людьми оказалось намного сложнее, чем он предполагал. К тому же рота была далеко не из лучших. Офицеров просто не хватало. Молодые солдаты не ладили со «старичками». И хотя серьезных нарушений дисциплины в подразделении не замечалось, Кольцов почувствовал, что поднять роту на ноги у него не хватит ни опыта, ни знаний. Тогда он только-только освоил обязанности командира взвода – и вдруг это новое назначение. Так и случилось, что, покомандовав ротой месяц, он написал рапорт. А потом и второй. Но Лановой категорически отказался удовлетворить его просьбу. Он доукомплектовал роту молодыми офицерами, назначил нового зампотеха, поддержал Кольцова добрыми советами, и дело стронулось с мертвой точки. Осенью рота отлично отстрелялась. В ней появились первые мастера вождения… Кольцов увидел в службе еще одну, и, пожалуй, самую интересную, сторону, – конкретные результаты своей работы.

– Но я уже давно сработался с людьми, – вспоминая сейчас все это, ответил Кольцов Фомину.

– Если я переведу вас, допустим, в ремонтную мастерскую, там вы тоже будете не один, – заметил Фомин.

«Ловко все обернулось», – с обидой подумал Кольцов. Но возражать командиру полка не стал. Не позволило самолюбие. Вины за собой он не чувствовал никакой. И потому сказал коротко:

– Вам виднее.

– Хорошо. Возможно, мы так и сделаем, – кивнул Фомин. Он намеревался сказать что-то еще, но дверь бесшумно отворилась, и в кабинет зашел подполковник Лыков. Он подошел к Фомину и протянул ему какую-то бумагу.

– Только что. Из штаба округа.

Фомин быстро прочитал текст. Посмотрел на Лыкова, словно видел его впервые, потом на Кольцова. Снова прочитал текст, и на лице у него мелькнуло что-то вроде гримасы. Ни к кому не обращаясь, он многозначительно протянул:

– М-да-а…

К Фомину подошел Доронин, взял у него телеграмму, прочитал вслух:

– «Встретьте, разместите, обеспечьте все необходимые условия продолжения работы инженера-конструктора Ю.А. Руденко. Заместитель командующего войсками округа генерал-лейтенант Бондарев».

«Юлия Александровна? Юля?! – чуть не вскрикнул Кольцов, забыв сразу обо всем. – Она снова будет здесь!»

– Значит, решили работу продолжать. Хорошо, – возвращая телеграмму, проговорил Доронин. – Очень хорошо. Ну что ж, мы готовы: и встретим, и разместим, и обеспечим. Приборы с танков не снимали?

– Все на местах, – ответил Кольцов и мысленно улыбнулся: «Господи, Юля! Хорошо-то как!» В том, что продолжать испытания придется именно ему, он не сомневался. Нарушить приказ командующего округом, которым когда-то в качестве испытателей «Совы» назначили его роту, не посмеет никто. Это он знал. И потому, обращаясь к Доронину, спросил безо всяких обиняков, словно и не было только что тут ни разговора о его рапортах, ни решения командира полка:

– Когда же она приезжает?

Доронин снова заглянул в лежащую на столе телеграмму и пожал плечами:

– Конкретно не указано…

– Значит, надо встречать с каждым поездом, – подсказал Лыков.

– Значит, так, – согласился Доронин.

– Да, другого выхода у нас нет, – словно очнувшись, подтвердил Фомин. Все почему-то переглянулись, явно почувствовав облегчение. Фомин заметил это и добавил: – Естественно, приказ заместителя командующего несколько меняет положение. Вам, товарищ Кольцов, придется продолжить испытания. Но как только эта работа закончится, мы выполним принятое решение.

Кольцов ничего не ответил. «Интересно, с чем же она приедет? – подумал он. – Неужели они так быстро сумели сделать новый измеритель? А может, он у них уже был?»

Он подумал об измерителе, а увидел перед собой Юлю. Сначала такой, какой она была при их первой встрече ночью у вышки, холодной и строгой, почти сердитой. А потом – в тот последний вечер, когда они разговаривали на балконе у Борисовых, – совсем другой, непосредственной, очень домашней и теплой. Он даже вспомнил ее духи – ландыш с миндалем…

– Вам поручается встретить инженера Руденко, товарищ Кольцов, – прервал его воспоминания Фомин. – Разместим мы ее, очевидно, там же, в клубе. А насчет испытаний… Я от вас категорически требую отнестись к ним самым серьезнейшим образом! Можете вы хоть раз обойтись безо всяких ваших рационализаций?

– Могу!

– Вот и потрудитесь! А вы, – обернулся Фомин к начальнику штаба, – освободите капитана на время испытаний от всяких других дел. Ни в наряды, ни в какие комиссии, никуда не назначайте.

– Понял, – слегка поклонился Лыков.

– И последнее, – понизил голос Фомин. – Раздобудьте где-нибудь букет цветов поприличней. Все-таки женщину встречать поедете…

– Есть, товарищ подполковник! Обязательно! – совсем бодро ответил Кольцов и вышел из кабинета.