Три одинаковые машины представительского класса выехали из ворот имения и триумфально понеслись вперед, угрожая разнести в пух всякого, кто осмелится оказаться на пути. За темными стеклами машин, возможно, содержалось что-то важное, а могло, вообще, ничего не быть. Изощренные в тонкостях охранного дела спецы, путали карты возможным недоброжелателям многочисленными хитростями, коварными подвохами и хорошо продуманными надувательствами. Охранников последнего рубежа можно было определить по стреляющим молнией глазам и по стоящим торчком ушам.
У развилки, входящей в государственную охранную зону высшей категории, к процессии присоединились машины эскорта, сопровождения, всевозможных важных ведомств и неотлучных служб при подобном кортеже.
Перенесение из точки А в точку В такого числа чиновников и технических средств связи, обработки информации и многих прочих технических ресурсов оплачивались бюджетом страны, наполняемым налогоплательщиками. Размытое в головах простых граждан финансирование простого мероприятия, превращалось в забавный фарс чиновников, демонстрирующих свое превосходство этим самым плательщикам. Плательщик млел и восхищался возможностями государства. Чиновники плевали в сердцах на налогоплательщиков и прикрывались государством в своем стремлении жить на широкую ногу. Так соорудилась «египетская пирамида», у основания которой сгрудились сгорбившиеся плательщики налогов, на своих плечах поддерживающие верхние ярусы рассевшихся поудобней чиновников.
Кавалькада с оскалом бульдога неслась на встречу с ветеранами труда. Задача, – произвести на пожилых людей вдохновляющий эффект, – была достигнута ни результатами плодотворной экономической и финансовой деятельности, а простым психологическим маневром. Иллюзионисты всех мастей по праву гордятся своими фокусами. А почему чиновник не должен ими гордиться? Тем более, что фокусы чиновников оплачиваются всеми правдами и кривдами, куда как щедрее.
Ликующий шепот толпы перешел в одобрительный гул.
Машины остановились, каждая в заранее запланированном месте. Охрана – ближняя, средней дистанции и дальняя – заняла свои места, изготовившись отразить козни коварного врага.
«Сейчас ваш выход, приготовьтесь», – прозвучало предупреждение в бронированном отсеке машины двойника президента, поступившее по радиосвязи.
Николай натянул на скулы улыбку, отбеливая её отменными зубами. Улыбка предназначалась для вдохновения людей вошедших в свою последнюю осень. Она должна была погасить боль несбывшихся надежд, память о промчавшихся годах и горечь наивных заблуждений, насыщенных ложью, обманом и подлостью.
Двойник президента ждал, когда охранник откроет дверь машины и выйдет навстречу восторженным ветеранам, кои удостаивались величайшего почтения…
Но открылась дверь рядом стоящей машины, и из неё вышел – точная копия Николая – слегка нетрезвым шагом, растягивая улыбку подвыпившего добряка, настоящий президент. Николай определил это сразу, так как нетрезвый двойник на работе – явление невозможное, как честный шулер или добрый волк.
Гордо неся выю, нетвердым шагом, в окружении сопровождающих персон, президент следовал на трибуну, помахивая рукой, размазанной в его воображении, толпе. Трибуна приближалась; президент пылал желанием сказать слово, точнее – поговорить по душам; охрана готовилась подхватить своего хозяина в случае неудачного движения или потери равновесия.
…Стрелок изготовился к стрельбе. О заработке в такую минуту не думалось. Патрон переместился в ствол. Сердце убийцы на время перестало биться. Тишина в ушах отогнала шум и ликование толпы. Отсчет окончания продолжительности жизни пошел, и каждая секунда стала иметь свою денежную стоимость; дух готов был вступить в порочную связь с материей…
* * *
В этот величественный миг истории Олег Рваный, попивая пиво, разглагольствовал на волнующие темы.
– Вот говорят: хорошо там, где нас нет. Мне же лично, здесь, в пивном баре, очень уютно и замечательно, хотя я здесь есть, то есть, нахожусь.
– Ты здесь есть и будешь находиться лишь несколько часов. А после, придёшь домой, и явится потребность что-то грызть. Значит, тебя ожидает поход на работу. И уютно ли будешь чувствовать, добывая ресурс себе на прокорм, расходуя немалые силы за малые деньги? – заломал доводы Олега Яша Мухоморкин. – Речь же идет не о коротком промежутке времени, а о длительном.
– Ну, ты и зараза, Яков поганкин! Не дал человеку мечтой пожить. Всё, подлюка, по полкам расставил. Никакого шанса не оставил человеку на счастье, – сказал Олег почти дружески, и смачно сплюнул на пол, запив выброс энергии пивом.
В пивной бар зашел трудящийся элемент – Оганес Абрамович Перепелица – Яшин сосед и кредитор.
Яков тут же встрепенулся и попытался залезть под стол. Но места из-за сидящих вокруг стола друзей было явно не достаточно. Ноги дружбанов мешали… и пахнуло несвежими носками.
– Эх, – сказал Яша.
– Ну, да, – сказал Оганес Абрамович. – Вижу, вы тут пиво пьете вприкуску с удовольствием, – при этих словах он выкатил не моргающие глаза на Яшу.
Яша по-девичьи смутился. Уши покраснели, взгляд смутился.
– Мужики, – обратился он к сообществу, – займите стольник, а то мой долг Оганесу повис в неудобной позе.
– Эгей бо, – ответили без энтузиазма мужики. – Если ты ему не можешь, то и нам не вернешь – так надо понимать твой кличь о спасении? Сумма не велика, но лучше её здесь пропить, чем кому-то отдать. – И все молча глотнули пиво из бокалов. Дружба дружбой, а денежки врозь…
– Знавал я одного человека, – подхватил разговор на щепетильную тему Илюша Кац, чтобы прервать некомфортную паузу, – который всю жизнь прожил в долг, ни дня не работая. Он обладал очень легким характером, знакомых имел уйму, сходился с человеком в пять минут в верные друзья. У одних он одалживал, другим тут же возвращал долг, и так по возрастающей… по кругу.
– Интересная история, только в ней обязательно кто-то должен быть пострадавшим, – заметил Яков, выползая из скорлупы предыдущего позора.
– Конечно, как без пострадавших? Без них остальные не смогут радоваться собственной участи. Только ним, потерпевшим, оказался не мой знакомый. Он то ли пропал, то ли к родственникам подался в дальние края, но это случилось, когда дело близилось к полысению головы и прочим возрастным негораздам.
– Грустная твоя история, – произнес Оганес. – Да, Яша? – обратившись почему-то к Якову за подтверждением.
По лицу было видно, что Мухоморкин огорчился снова.
– Верну я тебе деньги, подожди ещё пару дней, мы же соседи… поладим.
– Я-то полажу, а ты? Деньги надо отдавать в срок – это облагораживает человека, временно попавшего в нужду. А то получается, как если бы я попросился у тебя переночевать ночку, а остался жить на год.
– Ночуй, ради бога, сколько угодно, я тебе слова кривого не скажу, – обрадованно заявил Яша, обретя возможность, хотя бы теоретически угодить кредитору.
– Это ты сейчас такой добрый. А поживи я с недельку, совсем иной разговор может случиться. Тут уже я тебе буду должен, и будь в моих карманах пусто, какую речь представишь ты?
– Эй, Олег! Не зря, что рваный, – встрепенулся Илюша Кац, обнаружив, что Олег Рваный в процессе долговых разборов умудрился отхлебнуть пиво из его бокала.
– Случайно бокалы перепутал, извини, – оправдывался виновник, – но твоё пиво вкуснее, хоть и из одной бочки налито.
– Ты мне мозги не калапуцай вшивостью. На шармак всегда вкуснее, потому что бесплатно. А я вот сейчас сравню, – Кац взял бокал Олега и припал к нему устами.
Тут уже Олег взорвался для отпора:
– Э..э, дружбан! Я у тебя чуток отпил, а ты с моего гасишь по самое дно, лишь пену оставил.
– Я вернул лишь свой долг и не более того, – смеясь, ответил Илюша Кац.
– Жаль, что я свой долг не могу вернуть подобным макаром, – поделился мнением на произошедшее токарь пятого разряда Оганес Перепелица, – и снова неблагожелательно посмотрел на Яшу.
Мухоморкин поторопился допить свой бокал.
* * *
Николай, двойник президента, со скукой смотрел из окна бронированного автомобиля на ликующих стариков. У некоторых из них были транспаранты с идиотскими пожеланиями, не менее смешными лозунгами, а то и просьбами таких масштабов, что самое время было указать на них Господу ради помощи.
Президент держал речь, то опираясь на трибуну, то прогуливаясь по сцене. Видно, его повело от выпитого бодрящего напитка, наполнившего голову разнообразными мыслями, идеями, лозунгами. Монолог предстоял долгий, судя по настроению и состоянию выступающего. Речь лилась соловьиной трелью, лаская уши слушателей грандиозными перспективами. Душевное расположение отца народа способствовало раздаче головокружительных обещаний, судьба которых неминуемо повинна была угодить в лабиринты человеческой памяти. Оратор и слушатели наслаждались сложившейся на площади аурой восхищения. Эмоции не позволяли здравому смыслу всплыть на поверхность. В сражении красивой лжи с горькой правдой, перемогу всегда одержит… сиюминутная алчность.
Стрелок, изготовившийся к выполнению задания, сотрясался от внутреннего смеха, слушая завлекательную речь президента, не позволяющую собраться, как того требовало дело. Но все же опыт и профессионализм взяли свое – киллер настроился, отогнав попутно дурацкую поговорку, вертящуюся в голове: «Сделал дело – гуляй смело…» Такого смешного заказа у него до сего момента не было – будет, что вспомнить, а если повезет, то и внукам рассказать.
Президент раскинул руки вширь, присел, согнув колени, и пошел по сцене в пляс. Несколько секунд он держал равновесие…
Николая посетила мысль, глядя на происходящее: «Стоило мне столько времени, так интенсивно готовиться для подмены первого лица, прорабатывать все возможные и невозможные сюрпризы встречи, если…»
Ветераны труда хлопали в ладоши с упоительными улыбками на лицах…
Внезапно, президента отбросило в сторону, и он подбитой вороной распластался на сцене, подергивая приподнятой ногой в такт хлопкам ветеранов. Успех был полный…
А далее, всё понеслось, как в кино при ускоренной прокрутке записи. Охрана ловко прибрала президента со сцены. Ответственное лицо объявило, что президент срочно отбыл на важную международную встречу, а для ветеранов труда сейчас состоится концерт мастеров мыслимых и немыслимых искусств.
Машины кортежа понеслись, как антилопы, спасающиеся от преследующих хищников. Никто ничего толком не понял, но какая-то недосказанность повисла в воздухе.
* * *
А дальше наступила тишина. Не то, чтобы полная тишина, и ничего не было слышно, а просто ничего не происходило. Не нормальная тишина… Та, от которой в ушах стоит звон, но ничто и нигде подобных звуков не производит. В космос уходили сигналы, предназначенные для контактов с разумными существами, проживающими в дальних Галактиках, но назад возвращалось абсолютное безмолвие. Звенящую в ушах тишину ученые воспринимали, как таинственный сигнал, полученный из космоса, и сотрясали мир сенсационными предположениями. Народ дрожал от чувства познания невозможного. На тишине сосредотачивалась только обычная любовь, которой до ученых с посылаемыми ими сигналами и сомнительными научными доводами, дела попросту не было. Любовь одна торжествовала в комфортной для себя среде. Аминь (пусть будет так)!
Постояльцы пивного бара влили в себя такое количество литров ячменного напитка, что говорить, о чем бы то ни было, уже не хотелось. Они расползались по своим домам-норкам, как тараканы с кухни при наступлении рассвета, оставляя после себя темные пятна испражнений.
Ветераны труда на встрече с президентом потешили себя общением с первым лицом страны (все было очень мило), выслушали предназначенный им концерт работников культуры и тихо разошлись, повторяя про себя отдельные моменты вечера, заодно тренируясь в речах, которые они завтра изложат своим знакомым, соседям и попросту подвернувшимся людям. Предстоял прекрасный новый день…
* * *
Прошли сутки, вторые, третьи… с момента выезда Николая за пределы имения и странно закончившейся встречи президента с ветеранами труда. За это время ему ни разу не позвонили, не передали каких-либо инструкций, ни Филин, ни Тайник не попались на глаза. Всё как будто замерло. От такой неопределенности и бездеятельности тоска донимала ржавчиной меланхолии. Одна лишь искра горела в груди – воспоминания о самовольном отлучении, и нежные чувства, связанные с необычной, ласковой женщиной соприкоснувшейся с ним по жизни. В законсервированном положении оставалось жить только воспоминаниями о приятном, милом, родном, незабываемом…
На четвертый день пошел дождь: шквальный, с темными тучами и громом. Концентрация озона в воздухе увеличилась. «Сейчас что-то произойдет, – подумал исполняющий обязанности двойника президента, – или снова появится шаровая молния, или…» Неоконченную мысль оборвал звонок телефона. Мысль тут же забылась, а в трубке появился на удивление любезный голос Тайника. Николай пропустил любезности мимо себя, зная им цену, потому держал трубку на значительном расстоянии от уха. Суть звонка состояла в том, что ему предлагалось быть готовым к какой-то встрече через два часа. Что за встреча, с кем и по какому вопросу Тайник не стал излагать, а Николай привык не задавать лишних вопросов. Но осадок неизвестности в душе вынудил предполагать худший вариант: неужели его решили устранить?
Этот крайний вариант предположения, вынудил Николая обдумать защитные меры. Терять ему было нечего, и если предположение верно, то решил не идти, как овца на заклание, а оказать сопротивление. Пусть глупое, бессмысленное, но достойное человека: его любовь призывала не смиряться с судьбой и не только… В нем витал дух вечности, требующий не покоряться обстоятельствам.
Накануне встречи он одел светлый костюм с золотистым галстуком, лакированные бежевые туфли. Продумал, где он будет стоять, когда за ним придут, что будет держать в руках – трость, а рядом со второй рукой на столе будет находиться бронзовая статуэтка женщины, подающая общеизвестными деталями намеки, что она якобы Нефертити. Кресло с высокой спинкой он разместил немного впереди того, на котором сам собирался разместиться. Мысли выстраивали оборонительный сюжет.
Хоть и было оговорено, но звонок неприятно огорчил. По-прежнему шёл дождь. Небо надулось тучами. И снова непроницаемый голос Тайника в трубке сообщил, что через десять минут его посетят гости.
Ровно через указанное время в апартаменты занимаемые Николаем вошли четверо. Они не были похожи на киллеров, уж больно не подходящий возраст – троим под
шестьдесят, четвёртым был Тайник. К тому же, он вспомнил, что мельком встречался с ними по работе.
Напряженные мышцы расслабились, колени передернулись слабостью, перенапряжение ушло и тело расслабилось, потянуло растянуться в кресле.
Тайник представил вошедших, хоть Николай их знал, правда, косвенно, очень торжественно. Собрались люди способные только наименованием своих должностей повергнуть в обморок простого смертного. Первым был представлен госсекретарь. Маленький, полненький, со средним брюшком и большими отполированными залысинами, которые, похоже, всегда прилагались к подобным фигурам.
«Госсекретарь, как госсекретарь, – подумал двойник президента, почему его все боятся такого…»
Следующим был представлен министр Службы Безопасности. О, это был мужчина, относящийся к тем, которые нравятся женщинам. Одна нижняя бульдожья челюсть чего стоила… А были ещё бакенбарды, рост легкоатлета специализирующегося на прыжках в высоту. Ну и конечно, желудок, способный вместить небольшую овцу, – как без него быть государственному человеку. Короче, большой мужчина – желанный подарок дамам к празднику. Такой способен личным организмом такие ветра пустить, будь на то случай, что горазд и деревья к земле пригнуть, и дров немалых наломать. Витязь!..
А вот третий не задался внешностью: худощавый, сухощавый, лицо слегка оспинами побито, как у Сталина, в глазах – подземелье притаилось. Словом – министр внутренних дел собственной персоной.
Госсекретарь, не вставая с кресла, очень жестким голосом начал речь. Как обычно в разговоре с чиновниками, из первых слов понять, о чем будет разговор, не представлялось никакой возможности. Звучало что-то о том, что страну нельзя сотрясать отрицательными событиями, что она и так очень чахлая, хотя и гордая; что на нас косо смотрят и денег в долг не дают, что новые потрясения никак не желательны…
Николай слушал госсекретаря и никак не мог понять, к чему он клонит, а заодно – место прибывших персон в своей жизни. То, что не мог видеть он, должно быть, видели небеса. Слушая досужие рассуждения госсекретаря, Николай отвлёкся в мыслях, и его потянуло на поэзию, которую он любил, но не обладал стихотворными качествами. «Я вас хотел, но вам плевать. И я обиделся на вы…» – это всё, что мог выдать его «поэтический» ум. Относилось сие сомнительное стихотворчество к политике или к любви не мог сказать даже сам творец, – просто, речь госсекретаря навеяла.
– …И поскольку, печальная участь постигла нашего горячо любимого президента, и та нелепая случайность, вырвавшая достойнейшего из наших рядов… когда он, выступая перед народом, невзначай оступился, что возымело роковые последствия, вынудило нас объединиться в принятии единственно верного решения. Это решение собрало вместе отцов нашего осиротевшего народа, с тем, чтобы принять беспримерно мудрое решение в этом прискорбном случае, и объявить, что должность президента республики отныне возлагается на вас. Данное решение считать совершенно секретным и не подлежащем разглашению, и повинно быть известным только лицам, присутствующим в этом зале. Почившего же президента упокоить со всеми подобающими почестями, но совершенно секретно…
Николаю не сразу открылся смысл сказанного, к тому же последняя фраза внесла недоразумение в его логическое понимание: как можно упокоить с подобающими почестями и при этом совершенно секретно? Мозг пробуксовывал…
И пока голова искала объяснение несоответствию, язык распорядился по-своему сложившимися обстоятельствами:
– Получается, что теперь я являюсь вашим президентом и отцом народа? Так надо понимать ваши слова?
Язык настолько опередил мысль, что виновник настоящей встречи, внезапно вздрогнул от такой дерзости выскочки и тут же прикусил его в наказание. Но тут со своим мнением вмешался внутренний голос: «За что наказывать праведника, ведь он же прав?» Тут уж взорвался мысленно бывший двойник президента: «Прозевал свое слово, так уж молчал бы… Сам разберусь». Внутренний голос был посрамлен и сник.
Он слышал свой голос, звучавший, как бы со стороны, и не мог понять: сон это, явь? Но присутствующие государственные мужи восприняли понимание вопроса с облегчением, как нечто давно ими обговоренное и принятое, лишь с одной небольшой загвоздкой – убедить оппонента согласиться на их предложение.
Николай начал вдумываться в озвученное своим же языком сообщение. Вдумался, представил, вообразил, задумался о цене столь лесного предложения. Ощущение было, словно его несло на санках с крутой горы по ступенькам: челюсть клацала непроизвольно, дыхание сперло, страх болтался где-то на плечах. «Мама! – сказал его внутренний голос. – Откажешься – прибьют, согласишься – изнасилуют, выпотрошат, а после хвалить будут, если под их дудку плясать будешь». Выход был только один – соглашаться. Чуда не произошло – он принял предложение со всей странностью неподатливой натуры: соскалил дурацкую улыбку, подергивая головой, налил полный стакан минеральной воды и выпил жадно, захлебываясь. Опустошенный стакан запустил крутиться волчком по столу. Стакан таки соскочил на пол и разбился. На него никто внимания не обратил. Стаканы, как люди – если соскакивают со своей колеи, то часто бьются…
– На двойниках теперь можно сэкономить, – убедительно заявил Алексей, входя, после возникшей молчаливой паузы, в новое «высокое» положение. – Во всяком случае, они мне не нужны, а о своей жизни я сам позабочусь с помощью охраны. Тем более, что госсекретарь только что сообщил о финансовых трудностях страны – вот и экономия наметилась, не вставая с кресла…
Троица государственных мужей не переглянулись даже между собой, но искра несогласия промеж них проскочила. Не понравилась им идея вновь объявившегося президента; их позиция была иная и поочередно они высказали свое решительное мнение. Речь шла о физической невозможности президента находиться на всех необходимых встречах, заседаниях, докладах, поездках и прочих неотложных делах.
– У президента много обязанностей, встреч, мероприятий. Много таких, что отказать нельзя, а присутствовать нет возможности, и тут без двойника никак нельзя: не уважение, знаете ли, особенно к иностранным лицам. Так что, никак… – настаивал беспрекословно министр Службы безопасности.
– А в быту? – поднаяривал министр Внутренних Дел. – Пока не женаты – куда не шло. А как женитесь… С женой должен кто-то быть…
– Я на это никогда не пойду…
– Это вы сейчас так говорите, а поживете в должности первого лица – на мир с другой точки зрения взглянете.
И к тому же, двойник всегда может заменить президента, если тот не будет выполнять указаний присутствующей ныне троицы. Это не озвучивалось, но подразумевалось – и билось в голове Алексея, как птица, застрявшая в сетях.
– А теперь, после того, как основные вопросы оговорены, и все точки расставлены в надлежащих местах, просим вас занять место в президентском дворце и приступить к исполнению обязанностей, – госсекретарь стоя произнес торжественным голосом, словно на параде перед застывшими войсками. «Войска» клевали носом в направлении пола, послушно склонив поседевшие головы. Обнажились не засаженные волосом районы…
Президентский дворец был куда просторней апартаментов в имении. Жить в такой квартирке – и рай не нужен. Нет, всё же нужен… Президентские хоромы, хоть и просторны, но имеют свои пределы, а ограничения в чем-либо не вписываются в желание личности иметь всегда чуточку больше положенного. Всепобеждающее слово «хочу» не имеет меры в удовлетворении, так что, потребность в рае есть у всех. Только не путайте с женским именем – Рая, Раиса – потребность близкая, но немного из иной области чувств.
Справка: рай – это то место, где человеку ничего не надо, потому что – всё есть. Скукотища, должно быть…
Теперь Алексей узнал разницу между жизнью президента и его двойника. Правда, коварство ситуации заключалось в том, что он перестал быть двойником, но не стал полноправным президентом. В этой пирамиде власти, на вершину которой ему помог взобраться нелепый случай, постоянно ощущалось за спиной дыхание охраны, бесчисленных советников, обслуживающего персонала, тайных агентов, работников технических служб и даже электрика, совавшего свой нос, как и щупы тестера в каждую розетку, а также в любые отверстия попадавшиеся на его пути. Наблюдая работу этого спеца, Алексей был уверен, что в один прекрасный день, такой щуп будет вставлен ему в ноздри, и от этого в носу защекоталось…
Обращение «господин президент» приятно ласкало слух, но понимание того, что он находится под присмотром спецслужб и информация о его действиях стекается в те руки, которые поставили на высокий ответственный пост, унижала и оскорбляла. А с другой стороны, совесть надо иметь… Выбор был: либо быть торжественно погребенным, но секретно, либо же стать поднадзорным президентом – унизительно, но завидно… Он сделал выбор, и теперь обязан ходить только по белым клеточкам, как в шашках. Стоит переместиться на черные поля, как его тут же заменят на другого, более сговорчивого. Вот она – жизнь подставки: не одно лихо, так другая беда.
* * *
– А скажите-ка мне «други», как такое явление объяснить… – Яков Мухоморкин состроил ученую задумчивость, разбалтывая остатки пива в кружке.
Други, сидящие за столом в пивном баре «Друг», обратили внимание в Яшину сторону, ожидая, какую «пургу» тот погонит в этот раз. А Яша, бывало, городил такие легенды, что слушатели впивались в его глаза, пытаясь понять: шутит их товарищ, валяет ли дурака под питейное настроение или может какая беда в его голове приключилась, и что-то там между собой перемкнуло. Закупорка, где угодно может случиться, а в таком замысловатом месте – тем более.
Вот и теперь, все внимательно посмотрели на Мухоморкина. Яша тянул паузу, накапливая повышенный интерес у слушателей.
– Ложусь, вот, я спать и говорю сам себе, что надо подняться, к примеру, в восемь часов и десять минут, и мысленно представляю, как стрелки часов на циферблате должны расположиться, указывая данное время. И что вы думаете, на утро открываю глаза – восемь часов и десять минут мне в лицо смотрят – часы висят на противоположной стене, в самый раз перед моими глазами. Я их так мудро расположил, чтоб в любой момент, лёжа на кровати, хоть одним глазом знать какое на улице время. Как такая невероятность случается, да ещё и постоянно? Где, спрашивается, в голове будильник находится?
– О, и со мной такое происходит, – радостно подхватил Илюша Кац. – Ложусь на полчаса вздремнуть, назначу время, глаза сами открываются копейка в копейку.
Все присутствующие дружно порадовались за Илюшу, чокнувшись бокалами.
– И мне такое явление известно…
– И мне… – посыпалось следом с некоей задержкой, которую прорвал, видимо отпитый глоток пива.
То ли он, этот глоток, повлиял каким-то образом на улучшение памяти, то ли способствовал стимулированию фантазии, но все сидящие за столом согласились, что где-то там, в глубине мозга нашлось место и для будильника. Яша был доволен достигнутым согласием, и крякнул, словно утка предводительствующая своим выводком. Илюша тоже хотел крякнуть в поддержку товарища, но у него вышло почему-то ослиное: «И…а, и…а!» Видно, виноват был всё тот же глоток пива, сегодня уже, где-то пятидесятый…
– Если бы открыть этот механизм, притаившийся в мозге, и его свойства, то человечеству не понадобилось изобретать будильник… – Яков с очень умным видом почесал пятерней то место, где, по его мнению, должен был скрываться упомянутый механизм. В это самое время в голове что-то звякнуло. – Стойте! – возбужденно прокричал Мухоморкин. – Кажется, я нащупал эту область. Вот, вот здесь, – показывал он всем то место, которое он задел, а оно забренчало.
Но в следующий момент, краем глаза, Яша заметил и понял, что звук, который он приписал будильнику, спрятавшемуся в голове, производит юный пацан, сидящий за соседним столом, постукивая чайной ложкой по папиному стеклянному бокалу. Уразумев свой промах, Яков огорчился, но быстро сладил с оплошностью, очертив некую площадь на голове, добавив вполне уверенно: «Вот здесь, где-то он находиться, я думаю…» – и разговор перетёк в другое русло.
* * *
На первом же рауте для послов, ему подсунули эффективную блондинку, владеющую светскими манерами, заученной культурой и чужими умными мыслями, и от которой исходили неотразимые волны вожделения. Вставка на платье из тончайшей прозрачной материи, прикрывшая «межгрудное» пространство, притягивала взгляд, что изначально и предполагалось согласно фасону. Желанная ложбинка тревожила спокойствие собеседника, и провоцировала фантазию на смелые дела. «Не хватает только инвентарного номера…» – он почувствовал это сразу, интуитивно. Ему было с чем сравнивать. Наталья заняла место в его сознании, с её естественным поведением, устоявшейся ненавязчивой культурой, с отточенным собственным мировоззрением честностью, обаятельностью и моралью.
«Пусть мой народ плюнет мне в лицо, если я не прав в том, что подготовленные к жизнедеятельности искусственным и естественным способом девы близки между собой, как манекен и сказочная фея. Но многие разницу не видят, и выбирают разукрашенную приодетую куклу, манящую сомнительными прелестями, предпочитая свой выбор запаху полевых цветов и дымкой пробивающимся солнечным лучам сквозь тень раскидистого дерева», – такие мысли скользили по гребням речей произносимых важными персонами и окрыляли президента, блаженного Алексея, в поисках истины.
Огромная люстра свисала виноградной гроздью с потолка и освещала сладкую ложь дифирамбов лившихся из уст выступающих.
«Хорошо… – заключил Алексей, пока длинный замысловатый тост произносил посол то ли Гамбии, то ли Мавритании, и переводчик медленно переводил. Присутствующие вслушивались в смысл речи оратора и готовились к аплодисментам. – Хорошо… – повторил мысленно Алексей, – я приму их игру. Надо сделать всё, чтоб они убедились – я под полным контролем».
Блондинку звали Жозефина. «И даже имя ей подобрали с намёком на зарубежное происхождение и иллюзорную принадлежность к голубой крови знатных потомков, – во… дают стервятники, – злился Алексей такой стратегической предусмотрительности. – Ну что ж, начнем игру. Я им покажу, как президента в клетке держать!»
Он пригласил её на утренний кофе, будучи уверенным, что теперь партию должен вести он. Пришлось притвориться манекеном и продумывать каждое слово, каждое движение, чтобы походить на то существо, которое в нем хотели видеть.
* * *
Игорь Кислоух жил радостной надеждой: любезный друг Брыня пообещал ему восстановить потерянный зуб в точности, как прежний, только более надёжный, потому что – новый и молодой. По твердому убеждению Алексея Брынюка, всё новое и молодое обязано быть лучше и крепче старого. Он готов был подраться с каждым, кто не разделил бы это мнение, потому смело пообещал Игорю заметный выигрыш в предполагаемом деле.
Игорь воспрянул духом после таких обещаний, и тут же спросил у Алексея, а сможет ли он новым зубом открыть металлическую пробку пивной бутылки? Друг Брыня слегка задумался, и дал единственно верный ответ в данном случае: «Конечно, сможешь, – убедительно заверил Алексей, – но лучше этого не делать… из соображения культуры соблюдения этикета».
От подобного довода Игорь сперва огорчился, что его новый зуб утратит такую замечательную функцию, но поразмыслив, решил, что так оно даже лучше: нечего завсегдатаев развлекать – пусть сами утеху ищут. За такой неимоверный фокус, чёртовы скряги, дают всего бутылку скверного вина. Вот, если бы две…
– Когда будем новый зуб ставить? – нетерпеливо спросил Кислоух при первой же встречи друга. – Смотри, пообещал, не вздумай отказываться. А то я тебя вмиг из списка друзей вычеркну. Ладно, шучу я, – добавил Игорь, глядя на прокисшее лицо Брыни.
– Понимаешь, надо связаться со стоматологом и сходить к нему на приём.
– А в чём сложность? Свяжись. Я всегда готов пожертвовать личным временем, чтобы тебе угодить, а себе зуб вставить, – в широкой Игоревой улыбке зияло отсутствующее звено.