Сталинизм. Книга 2. Тотальная Родина

***

Дело «Весна» – это первый этап чисток в армии, по нему расстреляно свыше тысячи человек. До этого в 1927-28 годах были репрессии среди бывших солдат и офицеров гвардейских полков, там пострадало около 800 человек. От дела Тухачевского Весна отличается тем что под репрессии попали явно классово чуждые, бывшие военспецы. В деле Тухачевского – удар пришелся на своих, на создателей Красной армии, на победителей Гражданской войны.

В чем была суть обвинений?

Снесарев много общался со своими бывшими сослуживцами по царской армии. Среди его знакомых А. А. Свечин, А. А. Брусилов, С. Г. Лукирский, Н. Е. Какурин, Д. Н. Надёжный и др. В георгиевский праздник бывшие георгиевские кавалеры устраивали встречи, в которых принимал участие и Снесарев. Всех их, по словам Снесарева, преследовал некий страх возмездия со стороны интервентов и белоэмигрантов за службу Советской власти. Это чувство усиливалось к концу 1920-х годов, особенно в связи с «военной опасностью» и с ослаблением (по их оценкам) прочности ВКП(б), как основы существования режима, из-за раскола на «левых», «правых» и «центристов. В рамках группового дела «Весна» целый ряд бывших царских офицеров обвинили в создании контрреволюционной организации и планировании заговора. В число арестованных вошел и Снесарев, арест которого был произведен в ночь на 28 января 1930 года. Обвинительное заключение инкриминировало Снесареву принадлежность к московскому монархическому союзу РНС («Русский национальный союз»). 13 августа 1930 года Снесарев и другие обвиняемые предстали перед Коллегией ОГПУ. Более десяти человек были приговорены к расстрелу. Снесареву высшую меру наказания заменили на 10 лет лагерей. Но на этом злоключения Снесарева не кончились: к прежним обвинениям добавились покушение на свержении советской власти с помощью иностранных интервентов. Началу нового дела послужили аресты и показания помощника начальника 3-го управления перевозок штаба РККА Владимира Серебрянникова и бывшего капитана Генштаба Владимира Сергеева. По этому делу Снесарев повторно был приговорен к высшей мере наказания. По указанию Сталина расстрел был заменён на 10 лет ИТЛ.

Снесарев держал что-то вроде салона для своих, где каждый мог получить рюмку-другую водки. Видимо, изначально это и привлекло внимание ОГПУ – спаивание сослуживцев. Водка лилась рекой, и запьяневшие бывшие начинали крамольные речи. Суть речей была понятна – коллективизация, ругань советской власти, перспективы связанные с «военной опасностью». Конец 20-х – это перспективы войны последовательно с Польшей, Британией, Японией на КВЖД. Активизировались белогвардейцы – их структуры на Балканах сохранялись в боевом состоянии, были налажены даже кадетские корпуса для пополнения.

Этот процесс выделяется из ряда других тем, что он был совершенно не публичным, подсудимые были осуждены не судом, а коллегией ОГПУ. По-видимому, Сталин крайне опасался выносить на всеобщее обозрение проблемы в РККА. Кроме того – не заметно чтобы Сталин был заинтересован в крутых мерах по этому процессу – по его настоянию, дважды приговоренному к расстрелу Снесареву, меняют наказание на 10 лет.

Здесь есть два момента, которые надо бы осветить.

Первый – это противостояние «наступательных» и «оборонительных» группировок в РККА. Свечин возглавлял оборонительную, после дела Весна она была разгромлена, результат мы все знаем по 1941 году. Сталин видимо знал о грызне в РККА и попытался приостановить или смягчить дело, что для него нехарактерно.

Второй – предположения некоторых современных историков что заговор все-таки был.

Чтобы предполагать такое надо совершенно не знать, с какой ненавистью солдаты и краскомы – относились к бывшим в армии. Выступление против соввласти – да их бы растерзали! Если бы выступление возглавил человек типа Гамарника (даже не Тухачевского) – за ним реально могли бы пойти, он обладал огромным авторитетом в войсках. За Свечиным или Снесаревым или Брусиловым – не пошел бы никто.

Тем не менее – дело Весна нанесло сильный удар по подготовке командных кадров в РККА, парализовало нормальную передачу опыта, дискредитировало само понятие «оборона» – и сильно, не менее сильно, чем дело Тухачевского – сказалось на нашем поражении летом 1941 года…

Глава 4. Горький и революция

Алексей Максимович Пешков родился в 1868 году в Нижнем Новгороде, в большом деревянном доме на каменном фундаменте на Ковалихинской улице, принадлежавшем его деду, владельцу красильной мастерской, Василию Васильевичу Каширину. Мальчик появился в семье столяра Максима Савватьевича Пешкова (1840—1871), который был сыном разжалованного офицера. Был крещён в православии.

Рано осиротев, Алексей провёл детские годы в семье деда по матери Василия Каширина в Нижнем Новгороде, в частности в доме на Почтовом съезде, где c 1933 года располагается музей (официально открыт в 1938 году). С 11 лет вынужден был зарабатывать – идти «в люди»: работал «мальчиком» при магазине, буфетным посудником на пароходе, пекарем, учился в иконописной мастерской.

В школе Пешков считался трудным подростком. Атеистическое мировоззрение сохранилось у Горького на всю жизнь, уже став маститым писателем, он сказал: «Бог выдуман – и плохо выдуман! – для того, чтобы укрепить власть человека над людьми, и нужен он только человеку-хозяину, а рабочему народу он – явный враг».

После домашней ссоры с отчимом, которого Алексей едва не зарезал за жестокое обращение с матерью, Пешков вернулся обратно к деду Каширину, который к тому времени совсем разорился. На некоторое время «школой» мальчика стала улица, где он проводил время в компании подростков, лишённых родительского присмотра; получил там кличку Башлык. Недолго учился в начальном приходском училище для детей из неимущих слоёв. После уроков для пропитания собирал тряпьё, вместе с компанией сверстников подворовывал дрова со складов; на уроках Пешкова высмеивали как «ветошника» и «нищеброда». После очередной жалобы одноклассников учителю, что от Пешкова будто бы пахнет помойной ямой и неприятно сидеть рядом с ним, несправедливо обиженный Алексей вскоре бросил училище. Среднего образования не получил, документов для поступления в университет не имел. При этом Пешков обладал сильной волей к обучению и, по свидетельству деда Каширина, «лошадиной» памятью. Пешков много и жадно читал, через несколько лет уверенно изучал и цитировал философов-идеалистов – Ницше, Гартмана, Шопенгауэра, Каро, Селли; вчерашний бродяга поражал дипломированных приятелей своим знакомством с произведениями классиков. Однако и к 30 годам Пешков писал полуграмотно, с массой орфографических и пунктуационных ошибок, которые ещё долго выправляла его жена Екатерина, профессиональный корректор.

Начиная с юности и в течение всей жизни Горький постоянно повторял, что не «пишет», а только «учится писать». Себя писатель с молодых лет называл человеком, который «в мир пришёл, чтобы не соглашаться»

С детства Алексей был пироманом, чрезвычайно любил смотреть, как завораживающе горит огонь.

В 1884 году Алексей Пешков приехал в Казань и попытался поступить в Казанский университет, но потерпел неудачу. В тот год уставом университета было резко сокращено число мест для выходцев из беднейших слоёв, к тому же у Пешкова не было аттестата о среднем образовании. Работал на пристанях, где начал посещать сходки революционно настроенной молодёжи. Познакомился с марксистской литературой и пропагандистской работой. В 1885—1886 годах работал в крендельном заведении и булочной В. Семёнова. В 1887 году работал в булочной народника Андрея Степановича Деренкова (1858—1953), доходы которой направлялись на нелегальные кружки самообразования и прочую финансовую подпитку движения народников в Казани. В этом же году потерял бабушку и дедушку: А. И. Каширина скончалась 16 февраля, В. В. Каширин – 1 мая.

По мнению психиатра, профессора И. Б. Галанта, который в середине 1920-х годов изучал личность писателя и психопатологическую подоплёку его произведений и его жизни, в юности Алексей Пешков был психически неуравновешенным человеком и сильно страдал по этой причине; о выявленном им постфактум «целом букете» психических заболеваний профессор Галант сообщил в письме самому Горькому. У молодого Пешкова усматривался, в частности, суицидальный комплекс, склонность к самоубийству как к средству кардинального решения житейских проблем

С октября 1889 года Пешков работал письмоводителем у адвоката А. И. Ланина. В этом же месяце впервые был арестован и заключён в нижегородскую тюрьму – это было «эхо» разгрома студенческого движения в Казани; историю первого ареста описал в очерке «Время Короленко».

29 апреля 1891 года Пешков отправился из Нижнего Новгорода странствовать «по Руси». Побывал в Поволжье, на Дону, на Украине (в Николаеве попал в больницу), в Крыму и на Кавказе, большую часть пути прошёл пешком, иногда ехал на подводах, на тормозных площадках железнодорожных грузовых вагонов. В ноябре пришёл в Тифлис. Устроился рабочим в железнодорожную мастерскую. Летом 1892 года в Кутаисской губернии в Абхазии работал на строительстве шоссе Сухум – Новороссийск, после чего ненадолго завербовался на бакинские нефтепромыслы – этот труд писатель потом называл самым тяжёлым из всех, что выпали на его долю. Предлагал рабочим записывать в тетради и блокноты факты произвола и угнетения со стороны администрации на предприятиях, поскольку верил, что зафиксированное в письменном источнике обладает силой свидетельства и подтачивает социальную несправедливость. Тифлисские знакомые отмечали могучую фигуру Пешкова, его нарочито грубоватые манеры, движения и жесты. В тифлисский период Пешков написал целые тетради высокопарных стихов в подражание Байрону, наизусть читал соседям по подвалу «Каина» и «Манфреда». Впоследствии на основе своих стихотворных набросков создал поэму «Девушка и смерть», впервые опубликованную в 1918 году. Напротив, устные рассказы Пешкова, по воспоминаниям слушателей, отличались житейской достоверностью, ироничным стилем и яркостью деталей.

К 1892 году Пешков уже имел опыт работы грузчиком, столяром, красильщиком, хлебопёком, бурлаком, строителем, сторожем, репортёром и др.

В 1898 году издательством С. Дороватовского и А. Чарушникова выпущены первые два тома сочинений Горького. В те годы тираж первой книги молодого автора редко превышал 1000 экз. А. Богданович советовал выпустить первые два тома «Очерков и рассказов» М. Горького по 1200 экз. Издатели «рискнули» и выпустили больше. Первый том 1-го издания «Очерков и рассказов» вышел тиражом 3000 экз., второй том – 3500. Оба тома были быстро распроданы. Через два месяца после выхода книги писатель, чьё имя было уже на слуху, был снова арестован в Нижнем, этапирован и заключён в Метехский замок Тифлиса за прежние революционные дела.

…

То, что произошло в России в начале 20 века нельзя понять без образа Максима Горького. Он прожил долгую жизнь, он видел и то, как зарождалась революция, и то, к какому ужасу она пришла. И к первому и ко второму он имеет самое непосредственное отношение.

С детства Алексей был пироманом, чрезвычайно любил смотреть, как завораживающе горит огонь.

От этого огня едва не сгорел весь мир. Кстати один из трех признаков будущего маньяка.

Горький родился в семье, которая по меркам того времени относилась к среднему классу, даже наверное к высшему его слою. Он не был родом из курной избы или из рабочей слободки. То есть с материальным у семьи было все в порядке. Но он с детства познал трагедию – от болезни умер отец, причем заразился он от него, от маленького Алексея. В семье был отчим, которого он чуть не зарезал за жестокость к матери.

Типичный путь трудного подростка того времени – прибился к уличной шайке, поворовывал помаленьку. Ходил в тряпье. Понятно, что отчим его одевать не стал бы.

В нем было видимо в избытке то, что имеет очень меткое название – окаянство. Не русская черта, но в России оно проявляется специфически – в виде бунта. Россия – это не только страна великих композиторов, художников, писателей, ученых. Это еще и страна великих бунтовщиков. Тема русского бунта, восстания против порядка – проходит через века. Для Горького это был сначала бунт против Бога. Для Сталина – тоже, он в семинарии сказал – Бога нет, нам всё врут. Горький изрезал святцы. Он не готов был подчиняться.

Вдобавок, он видимо обладал повышенной эмпатией. Мог чувствовать чужую боль. Так в революционное движение пришли многие. Дочь генерала Шура Коллонтай стала революционеркой, когда посетила рабочую казарму и увидела тамошних детей. Но у Алексея Пешкова путь был другим. Он никогда не был профессиональным революционером – хотя для революции сделал, может быть не меньше чем Ленин и Сталин. Он стал писателем и начал писать о том, что творится внизу. Печатным словом сшивать две России – Россию петербургских дворцов и Россию рабочих окраин. При этом он стал говорить литературным языком о мало кому знакомом. Страдания крестьян для верхов вряд ли были новостью, тем более что крепостное право отменили. Горький начал писать о русском городе. О его низах. О нищете, о страданиях, о всей мерзости.

При этом Горький писал не только о том, что видел – но и о том, что испытал, он ведь и сам с детства водился с босяками, погружался на самое дно. Он не был в полном смысле этого слова писателем – он был скорее социальным журналистом, в стране, где была цензура. Но в том, то все и дело, что русские цензоры тут сильно просчитались. Они выискивали прямую крамолу на власть, на Государя. Но Горький не писал прямой крамолы, он просто показывал жизнь, как она есть. Не давал отвернуться и не видеть того что происходит. И это была самая страшная крамола.

Кстати в тот момент – зарождается первородный грех нашего печатного слова. В условиях цензуры и ограничений на издание газет и журналов – политическую и социальную журналистику частично подменяет собой художественная литература на социальные темы. В художественной литературе нет запрета на выдумку, писатель не обязан быть точным, правдивым. Таким образом, у нас журналистика частично подменяется писательством, а человек пишущий – становится политически пристрастным борцом. У него уже нет внутреннего запрета на неправду, гиперболу, если эта неправда «ради благого дела». Так умирает, едва родившись, журналистика и рождается пропаганда, так интеллигенция получает моральную санкцию на ложь. Потом эту санкцию просто перехватит государство, не спросив разрешения. Право возвышенно лгать с полным осознанием своей правоты – это типично русское, и к каким бедам оно приведет?!

Но Горький ведь писал не только о нищете и страданиях, он писал и о другом. Есть такая его пьеса – Мещане, которую блистательно разобрал Семен Экшут. Суть простая – старшина малярного цеха Бессеменов и двое его детей, получивших образование. Сын – уже почти революционер, выгнали из университета за беспорядки. И дочь – земская учительница, тоже настроенная антиправительственно…

Горький пишет еще и о конфликте поколений. О том, что правда отцов и правда сыновей совсем разная. О том, что отцы и дети – это по сути два разных народа…

После всего шести лет регулярной литературной деятельности 25 февраля 1902 года происходит избрание Горького в почётные академики Императорской Академии наук по разряду изящной словесности. Возмущённый Николай II наложил язвительную резолюцию: «Более чем оригинально». И прежде чем Горький смог воспользоваться своими новыми правами, его избрание было аннулировано правительством, поскольку новоизбранный академик «находился под надзором полиции». В связи с этим Чехов и Короленко отказались от членства в Академии. Дружить с Горьким и проявлять солидарность с ним в литературной среде стало престижно. Горький становится основоположником течения «социальный реализм» и законодателем литературных мод:

Напомню – до тридцати лет Горький считал, что он только учится писать, писал крайне безграмотно, жена корректировала. Какая тут изящная словесность! Но избрание Горького – это и признание того что вот эта литература нужна людям и афронт интеллигенции власти.

В Нижнем Новгороде, при щедрой финансовой и организационной поддержке Горького завершалось строительство Народного дома, создавался народный театр, открылась школа им. Ф. И. Шаляпина.

Квартиру писателя в Нижнем Новгороде современники называли «Горьковской академией», и в ней, по оценке В. Десницкого, царила «атмосфера высокого духовного настроя». Почти ежедневно писателя посещали в этой квартире представители творческой интеллигенции, в просторной гостиной зачастую собирались по 30—40 деятелей культуры. Среди гостей были Лев Толстой, Леонид Андреев, Иван Бунин, Антон Чехов, Евгений Чириков, Илья Репин, Константин Станиславский.

В нижегородской квартире Горький закончил пьесу «На дне», ощутил вдохновляющий успех после её постановок в России и Европе, сделал наброски к роману «Мать», написал поэму «Человек», осмыслил канву пьесы «Дачники».

Максим Горький талантливо проявил себя и как издатель. С 1902 по 1921 год он возглавлял три крупных издательства – «Знание», «Парус» и «Всемирная литература». Под началом Горького издательство «Знание» полностью сменило своё направление, сделало главный упор на беллетристику и развило большую активность, выдвинувшись на лидирующие позиции в России. Ежемесячно выпускалось около 20 книг совокупным тиражом более 200 тысяч экземпляров.

В начале 1906 года Горький покинул Россию, где его начали преследовать за политическую деятельность, и стал политическим эмигрантом.

Кто такой Горький в начале 20 века? По сути, он – воплощение американской мечты в России. В детстве гонял с босяками и воровал дрова. Спустя 15 лет – он известнейший и один из богатейших русских писателей, основатель направления в русской литературе, крупный издатель – по своему направлению крупнейший в России. Это к тому, что описанная Горьким в его литературе безысходность – как то не соответствует реальному положению дел, и это видно на примере самого Горького. Россия начала 20 века – это страна быстрых, почти фантастических успехов. Успех Горького – это часть стремительного развития России в то время. Появляется массовое книгопечатание на новых типографских мощностях, а поезда позволяют быстро доставить книги по всей России. Появляется городской средний класс, и даже верха крестьянства, которые не озабочены выживанием, которому интересно что-то прочесть о себе самих. Если есть спрос – появляется и предложение: Горький.

И тем не менее, Горький остается самим собой. Он не становится солидным книгоиздателем, с усмешкой вспоминающем в престижном клубе на Пэлл-Мэлл за сигарой и коньяком каким он был в молодости. Он начинает помогать самой страшной, самой непримиримой политической партии того времени – партии большевиков Владимира Ленина.

В 1917—1919 годах Горький, прохладно воспринявший Февральскую, а впоследствии и Октябрьскую революцию, вёл большую общественную и правозащитную работу, критиковал методы большевиков, осуждал их отношение к старой интеллигенции, спасал ряд её представителей от репрессий большевиков и голода. Вступался за низложенных Романовых, над которыми повсеместно глумились стихийно собирающиеся толпы.

В газете «Новая жизнь» Горький выступил в качестве колумниста; из своих публицистических колонок, которые Дм. Быков оценил как «уникальную хронику перерождения революции», позже Горький сформировал две книги – «Несвоевременные мысли» и «Революция и культура». В ноябре 1917 года Горький писал, что «Ленин…считает себя вправе проделать с русским народом жестокий опыт, заранее обречённый на неудачу». Красной нитью публицистики Горького этого периода были размышления о свободе русского народа («Готовы ли мы к ней?»), призыв к овладению знаниями и преодолению невежества, к занятиям творчеством и наукой, к сбережению памятников культуры, которые в то время нещадно разграблялись или уничтожались. Горький активно осуждал разгром «звероватыми» сельскими мужиками имений Худекова и Оболенского, сожжение барских библиотек, уничтожение картин и музыкальных инструментов как классово чуждых крестьянству предметов. Неприятно удивило Горького, что из всех ремёсел в стране процветала спекуляция. Не понравилась Горькому начавшаяся в России люстрация и публикация списков тайных сотрудников охранного отделения, которых, к удивлению писателя и общества, в России необъяснимо оказались многие тысячи. «Это позорный обвинительный акт против нас, это один из признаков распада и гниения страны, признак грозный», – счёл Горький. Эти и подобные заявления вызвали напряжённость во взаимоотношениях писателя и новой рабоче-крестьянской власти.

16 октября 1921 года – отъезд M. Горького за границу, слово «эмиграция» в контексте его поездки тогда не употреблялось. Официальной причиной отъезда было возобновление его болезни и необходимость, по настоянию Ленина, лечиться за границей.

В мае 1928 года по приглашению Советского правительства и лично Сталина первый раз за 7 лет после отъезда в эмиграцию Горький приехал в СССР. Но в СССР Горький не остался, осенью уехал обратно в Италию.

С 1928 по 1933 годы, как утверждает П. В. Басинский, Горький «жил на два дома, зиму и осень проводя в Сорренто» на вилле Il Sorito, а окончательно вернулся в СССР 9 мая 1933 года. Большинство распространённых источников указывает, что Горький приезжал в СССР в тёплый сезон 1928, 1929 и 1931 годов, в 1930 году не приезжал в СССР из-за проблем со здоровьем, а окончательно вернулся на родину в октябре 1932 года.

В 1934 году Горький проводит I Всесоюзный съезд советских писателей, выступает на нём с основным докладом. В этом же году Горький – соредактор книги «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина». Это произведение Александр Солженицын охарактеризовал как «первую книгу в русской литературе, воспевающую рабский труд».

18 июня 1936 года около 11 утра Максим Горький скончался в Горках, на 69-м году жизни, пережив сына чуть более чем на два года. Последние слова Горького, оставшиеся в истории, были сказаны медсестре Липе (О. Д. Чертковой) – «А знаешь, я сейчас с Богом спорил. Ух, как спорил!».

…

Отношения Горького с властью похолодели после его возвращения в Советский Союз в 1933 году – больше его не выпускали за границу. Он продолжал писать пропагандистские статьи в «Правде» и прославлять Сталина. Однако к 1934 году его отношения с режимом становились всё более отдаленными. Горьковская концепция «социалистического реализма» и создание Союза писателей вместо того, чтобы положить конец «литературной диктатуре» РАПП и объединить «пролетарских» писателей с осуждёнными «попутчиками», становится инструментом усиления цензуры…

А знаешь, я сейчас с Богом спорил. Ух, как спорил!

По-моему, для Максима Горького лучшей эпитафии и не придумаешь. Ух, как с Богом спорил!

Существует несколько очень разных Горьких. Молодой Горький – одно. Горький в эмиграции – другое. Горький в 1917 году – третье. Горький при Сталине – четвертое.

Молодой Горький – бунтарь, спорщик с Богом и властью, говорящий то, что нельзя и остающийся сам собой даже став одним из самых богатых литераторов России. Дальше идет Горький – революционер, помогающий большевикам, через него проходили сотни тысяч, возможно миллионы на содержание когорты профессиональных революционеров за границей.

А вот 1917 год стал для Горького горьким, очень горьким уроком. Он видел его совсем не так.

Все же Горький сильно переоценил народ. Непонятно, когда – но переоценил. Горький из народа из самой его толщи – но в отношении народа он разделяет все без исключения заблуждения интеллигентов и политиков. Что достаточно скинуть ненавистную царскую власть, выбороть свободу – и все будет хорошо. Это общее заблуждение всех русских политиков, включая, кстати, и Ленина. Чего они катастрофически недооценили – это стремление народа к социальной мести.

Немного отойдем в сторону. В 1917 году было ведь несколько левых, марксистских партий. Почему же победили большевики, ведь эсеры считались более радикальными. Более того – они и на выборах в Учредительное собрание взяли большинство. Я вам скажу. И меньшевики и эсеры, а несколько ранее их даже кадеты споткнулись на одном и том же. Они пытались проводить процесс социального примирения и сплочения перед лицом врага. Они все, поочередно попадая во власть, начинали и вести себя как власть. Ответственно, проводя политику компромисса или пытаясь ее проводить. Тут же они теряли поддержку улицы. Тут же! Народ в лице наиболее агрессивной его части – звериным чутьем чувствовал, что они вошли в соглашение с властью и сами стали властью – и тут же отворачивался от них. Восстание 1917 года было восстанием не за свободу, оно было восстанием против государства и против элит в целом. Это страшно признать – но это надо признать. Восставшие страшились установления любого порядка, ибо подозревали, что любой порядок будет рано или поздно обращен против них. И это – во время войны.

Как тогда удержались большевики, как они получили власть? Конечно, Ленин. Он был гениальным политическим хамелеоном и остро чувствовал момент. В Петроград он приехал в шляпе, но уже через неделю заменил ее на кепку, которую и не снимал. Он не постеснялся закончить войну, подписав тяжелейший для России мир. Ленин никогда и ни перед чем не останавливался. Другой, его антипод – Троцкий. Именно он создал армию с царскими офицерами, крестьянскими солдатами и комиссарами как специалистами по агитации и гарантами лояльности, как первых, так и вторых. Армия выиграла Гражданскую войну. Вот и всё.

А потом пришел Сталин. Организационный гений и гений террора. Он начал восстанавливать по сути то же автосубъектное государство, какое и было до 1917 года – только с собой в качестве царя. И получил в этом поддержку самых разных слоев населения. Начиная от обывателя, которому просто надоел революционный бардак. И заканчивая притаившимся, но никуда не девшимся миллионом бюрократов, мелких и средних – которые чутьем распознали в Сталине своего. А он распознал своих. Тех кто будет выполнять его приказания и не задавать глупых вопросов. Так закончилась антипатримониальная революция в России – ее поражением и полным восстановлением довлеющего государства.

Ну а Горький?

Горький попытался сначала публично протестовать, а потом когда понял, что плетью обуха не перешибешь, и его просто не слышат, смирился и стал просто жить. Принял щедрые подачки от власти и пытался в личных беседах переубедить Сталина делать то, что он делал. Не переубедил – только оттолкнул от себя.

Затем он попытался убедить сам себя что происходящее – нормально. Поздний Горький запятнал себя поездками с НКВД на великие стройки коммунизма, выполняемые государственными рабами и хвалебными статьями про это, про всё. Еще одним пятном стала его снохаческая любовь к невестке Тимоше – но это так к слову.

Чему нас учит судьба Горького?

Первое – русская интеллигенция так и не выработала до конца понимания свободы.

Сложно сказать, почему. У нас как то так получилось, что свобода не обязательно предполагает свободы личности. Свобода личности предполагает развитое чувство собственного достоинства – а его то в России никогда не было и что удивительно – интеллигенция не очень и протестовала. Ставка на общинность – это ведь ставка и против свободы личности, верно?

В итоге не было выработано верной системы координат, которая бы позволила вовремя оценить, что такое ГУЛАГ, измерить верной меркой все начинания Сталина, начиная с той же коллективизации. Посещение ГУЛАГа должно было вызвать в Горьком протест именно против попрания чувства собственного достоинства, триумфа коллективного над индивидуальным, причем насильственного – а не вызвало!

Второе – это изначальная глубокая бытовая нечистоплотность и аморальность нашей интеллигенции.

Какую вообще систему моральных норм могли выработать те, кто еще во второй половине 19 века… Знаете, кстати, что такое располагать собой? Об этом рассказал Семен Экшут. В те времена девушка могла свободно выбирать место жительства и род занятий без согласия родителей, только если выходила замуж. И вот очаровательные россиянки массово стали заключать фиктивные браки с прогрессивными юношами просто для того, чтобы иметь возможность жить, как они хотят – не с тем, с кем они брак заключили. А прогрессивные юноши считали за честь помочь барышне. Потом, правда, проблемы начались. Например – вы полюбили друг друга, можно в церковь идти – ан нет! Там уже есть запись о браке! И супруга/супругу нигде не найти. То ли она в революцию ушла, то ли еще где. Или такой поворот сюжета: вам 50 лет, открывается дверь, и вам заявляют – здрасьте, я ваш сын/дочь. Откуда?! Ну, вы же «цать» лет назад заключили брак с моей маменькой? Заключили. Дети, нажитые в таком браке – считаются вашими. И что там, кстати, с наследством: большое?

Или такие вещи: жизнь втроем. Бывший муж, с которым брак отнюдь не расторгался, жена и ее нынешний муж/любовник. И это считалось нормальным! Даже прогрессивным.

Горького в США выставили из гостиницы посреди ночи, когда узнали что Мария Андреева – не миссис Горькая. А в старости он снохаческой любовью полюбил невестку Тимошу. Которой домогался Ягода и сам И.В. Какую систему моральных ценностей могли разработать такие люди?

А без нее – как можно было предотвратить то, что произошло?