В июне 1867 г. Писарев, несколько подчинившийся влиянию г-жи Маркович, порывает свою давнюю литературную связь с Благосветловым «не из принципов и даже не из за денег», как он писал об этом Шелгунову, а просто из за личных с ним неудовольствий. Благосветлов поступил невежливо с Марко-Вовчок, отказался извиниться перед нею, когда от него этого потребовали, твердо заметив Писареву, что если отношения его к журналу («Делу») могут поколебаться от каждой мелочи, то этими отношениями нечего и дорожить. Лишившись постоянного литературного сотрудничества в журнале, Писарев стал заниматься переводами и выжидать новых обстоятельств, которые поставили-бы его на прежнюю писательскую дорогу. Слава его была слишком громка, чтобы он решился занять второстепенное положение в каком-нибудь другом издании, а нового журнала с родственным ему. направлением пока еще не было. Слухи о преобразовании «Отечественных Записок», с Некрасовым, Елисеевым и Салтыковым во главе редакции, еще не получили никакого оправдания. В Петербурге говорили, что Некрасов ведет переговоры с Краевским, но ничего положительного не было известно. При том-же Писарев не мог надеяться занять выдающееся положение в журнале, составленном из главнейших сотрудников «Современника». «Эта партия, писал он Шелгунову, меня не любит и несколько раз доказывала печатно, что я очень глуп. Сомневаюсь, чтобы Антонович и Жуковский захотели со мною работать в одном журнале». Однако Писарев ошибался, и в начале 1868 г. он получил приглашение участвовать в возрожденных «Отечественных Записках» – «с тою степенью свободы, которая совместна с интересами целого». В короткое время в этом журнале появились следующие его статьи: «Старое барство», «Романы Андре Лео», «Мистическая любовь», «Французский крестьянин 1789 г.». Кроме того он переделать для «Отечественных Записок» два романа: «Принц-собачка» Лабулэ и «Золотые годы молодой француженки» Дроза. Ни одна из этих работ не была подписана, так как, но объяснению редакции «Отечественных Записок», с подписью своего имени он хотел появиться позднее, в самостоятельных критических статьях, которые выразили-бы зрелые результаты его постоянно развивавшейся мысли, хотя такая статья, как «Французский крестьянин», по стилю и определенности мысли, была вполне достойна его таланта. Не подлежит сомнению, однако, что положение Писарева в новой редакции, где вдохновляющую роль должен был играть Щедрин, не могло быть ни особенно свободным, ни особенно ловким. Его полемика на страницах «Русского Слова» была еще слишком жива в памяти всех читателей, и его прямая, честная и открытая натура не могла без ущерба для себя подчиниться интересам того целого, которое во многом не отвечало его наиболее сильным и оригинальным убеждениям. «Отечественные Записки» с самого начала пошли совершенно иным путем, чем «Русское Слово», и можно сказать с полною уверенностью, что резко очерченная индивидуальность Писарева должна была-бы сделать слишком много принципиальных уступок направлению нового журнала, чтобы вызвать к себе безусловное товарищеское доверие со стороны его главных руководителей. Скабичевский рассказывает, что Писарев почти никогда не бывал в редакции «Отечественных Записок». Только два раза он видел его в квартире Некрасова. Один раз это было на обеде, который Некрасов давал своим сотрудникам по выходе первой книжки журнала. Писарев сидел рядом с Скабичевским, молчаливый, сосредоточенный, несколько растерянный, среди людей мало ему знакомых, в обществе Салтыкова, которого он еще недавно обрызгал ядом своего беспощадного сарказма. В другой раз это было в редакции «Отечественных Записок», в один из понедельников, когда сотрудники собирались от 2 до 4 часов, весною 1868 г. На этот раз он влетел в редакцию веселый, бодрый. Он пришел, чтобы проститься перед своим отъездом на лето в Дуббельн, на морские купанья. Он оживленно говорил, когда в редакцию вдруг вошла совершенно незнакомая ему девушка с большим поясным портретом его и, узнавши подлинник, подошла к нему с робкою просьбою подписаться под фотографическим изображением. Его самолюбие, пишет Скабичевский, было польщено этим доказательством его популярности, тем более, что она обнаружилась на глазах людей, пред которыми Писареву должно было