Глава 11
В лабораториях ботаников наблюдалось некоторое оживление, плавно перераставшее в хаос и беспорядок. Коридоры были заполнены людьми. Многие не понимали, что случилось, и с напряженным любопытством пытались уловить хоть слово из разговоров впереди стоящих. Некоторые перешептывались, с осторожностью озираясь по сторонам.
Инспектор пробрался сквозь толпу. Настроение в её передних рядах резко отличалось. Расчувствовавшиеся и слабонервные утирали слезы. Кого–то приводили в чувства нашатырем. Наконец Инспектору удалось отыскать сержанта.
– Я прибежал сразу, как только смог. – Бледное лицо испугано оглянулось на Инспектора. – Пойдемте. Вам надо это увидеть…
Коля подвел Инспектора к распахнутой двери. Он закрыл лицо платком и вошел внутрь. Лем последовал за ним и, как только переступил порог лаборатории, на мгновение потерял самообладание. Острый запах гниения врезался в нос. Инспектор закрыл лицо руками.
– Это лаборатория изучение грунта. – Объявил сержант. – Запах вполне естественный…
К ним подбежал какой–то лаборант в защитном костюме и с кислородной маской. Он протянул полицейским портативные маски, чтобы можно было спокойно дышать. Инспектор с жадностью прижался лицом к пластику и сделал глубокий вдох.
– Так–то лучше. Что все–таки произошло?
– У нас есть «выгребная яма», – начал объяснять лаборант. – Все органические отходы мы загружаем в большой контейнер, присыпаем использованным грунтом, который передают нам ботаники. Вся эта масса консервируется около семи–десяти суток. Таких контейнеров много. Все они хранятся на нижнем уровне, под этажом машинного отделения. Всё дело в температуре и давлении. Именно эти условия позволяют нам в такие короткие сроки получать высокого качества готовый грунт.
– Это очень познавательно, но всё же, что произошло?
– Потом начинается следующая стадия переработки. Контейнеры поднимаются на лифтах обратно к нам в лабораторию. Мы изучаем почву и передаем ее ботаникам. Сегодня как раз прошло десять суток. Пора было выгружать грунт. Мы открыли контейнер и почти сразу заметили его…
– Его?
Лаборант проводил полицейских в дальнее помещение лаборатории. На полу, на расстеленной пленке лежало перепачканное тело. Испачканное фекалиями и прочими бытовыми отходами тело. Мясо уже начинало облазить с костей. Лицо человека выглядело обезображенным, неузнаваемым – губы были оторваны, кроваво–красный оскал черепа будто насмехался над присутствующими, глаза были подернуты сизой пеленой и совершенно ничего не выражали. Узнать человека по лицу было невозможно. Конечности были переломаны, перебиты; правая кисть вовсе была оторвана или отрублена.
Инспектор ощутил приступ тошноты. И хотя запах разложения не проникал под маску, дурнота овладела его желудком, рассудком и разумом. Лем смотрел на тело, но не мог его рассмотреть из–за темных кругов, пульсирующих перед глазами.
– … и сразу его достали. – Говорил лаборант. – Он был мертв.
– Что делать, Инспектор? – Спросил Коля.
Лем медлил с ответом. Что делать? Что делать? Откуда ему знать? Тело мертвеца лежит прямо перед ним и нужно что–то делать. А что?
– Инспектор? – Коля снова окликнул его. – Что нужно делать?
– Зови медиков. – Заговорил Лем пересохшим ртом. – Пусть принесут все необходимое для… для транспортировки. Нельзя, чтобы кто–то это видел. Надо всё сфотографировать. И… кто он?
Сержант наклонился над телом, читая имя на нагрудной нашивке.
– Джон Ли. Генетик.
– Генетик? – Лаборант выглядел обеспокоенным, но в голосе его слышались радость и облегчение.
– Чему вы радуетесь? – Спросил его Лем.
– О, нет… это не радость… то есть. Это, конечно же, ужасно… человек умер ужасной смерстью! Я просто боялся, что это кто–нибудь из моей лаборатории.
– Вы кого–то не досчитались? А кстати, кто вы? – Лем ощутил, как здравое суждение возвращается у нему.
– Джером Вальд. Старший лаборатории по производству грунта. Да, не досчитался. Но теперь понимаю, что мой нерасторопный сотрудник просто опаздывает на смену.
– И кто он?
– Яков Вершинский. Это он должен был заниматься разгрузкой контейнера с перегноем. Когда утром он не пришел, я занялся этим делом сам. И тут такое… Лицо сильно испачкано и… повреждено. С перепугу я решил, что это и есть наш Яков. Не догадался прочесть нашивку
– Хм… А этот ваш Яков знаком с генетиком Джоном Ли?
– Не думаю… Генетик… Что ему тут делать? В отделе сельского хозяйства генетики работают только у зоологов.
– Может, Яков вне работы водил дружбу с генетиком? Или кто–нибудь из других ваших подчиненных?
– Уж этого я не могу знать.
– Разумеется… А вы, господин Вальд? Знакомы с Джоном Ли?
– Нет. Мой круг общения ограничивается нашей лабораторией и некоторыми из ботаников и зоологов.
– Хорошо. Сколько тело могло пролежать в баке незамеченным?
– Кто ж знает? Контейнер запечатан был десять дней назад
– Хм… десять дней… – задумчиво протянул Лем.
– Я закончил, Инспектор. – Оповестил Коля, пряча фотоаппарат в чехол.
– Из контейнера было выловлено ещё что–то? Личные вещи покойного?
– Нет, но основная часть содержимого все ещё там. Мы продолжим выгрузку, и если найдем что–либо, я сообщу.
– Я закончил, Инспектор, – снова повторил сержант, пытаясь привлечь внимание к себе.
– Надо разобраться с толпой. – Обратился Инспектор к помощнику. – Иначе медики не проберутся к нам. И спроси, кто из них водит знакомство с генетиками. Если кто–то отзовется, попроси их остаться и только после этого назови имя убитого.
– Убитого? – Сержант Ларин и лаборант Джером Вальд эхом повторили пугающее слово.
– А вы считаете, что это несчастный случай? Он решил здесь поплавать, по–вашему?! Но вы правы, нельзя ни о чем рассказывать кому бы то ни было. Тайна следствия.
Сержант отправился разгонять зевак. Лаборант немой тенью остался наблюдать за Инспектором.
Лем присел рядом с телом. Кожа на лице была разъедена. В открытых участках плоти виднелись гнусные паразиты, жрущие мертвеца. "Какая мерзость!" пронеслось в голове Лема. Из–за слоя грязи трудно разобрать, какие повреждения тела были предсмертными, а какие – результат естественных биологических процессов. Преодолевая отвращение и пересиливая подступающую тошноту, Лем изучал каждый сантиметр покойного, надеясь увидеть что–нибудь важное.
Пятно крови.
Униформа генетика хранила на себе пятно крови в области сердца. Не большое, почти с идеально ровными краями. Вот и причина смерти. Удар колющим оружием в сердце умерщвляет почти мгновенно. Небольшая потеря крови тому подтверждение.
На мгновение Инспектор обрадовался за себя, как радуется студент, правильно ответивший на вопрос экзаменатора. Но сразу же поспешил избавиться от неуместных эмоций. Следует быть сдержанным. Не смотря на сладость личных побед.
Больше Лему не удалось ничего разглядеть. И как раз вовремя подоспели медики. Старший лаборант Джером Вальд встретил их и раздал каждому кислородные маски. Медики испытали не меньший ужас от увиденного. Один из них, по всей видимости недавно вступивший в ряды армии Гиппократа, не справился с чувствами и поспешил к рукомойнику извергать не переваренный завтрак.
– Мне нужна будет детальная экспертиза по телу как можно скорее, – говорил Инспектор, пока медики упаковывали тело в непрозрачный мешок. – Особенно важно уделить внимание предсмертным травмам. По возможности определить степень тяжести каждой из них и наиболее вероятную причину смерти. Если вы ещё укажите на орудие – будет просто замечательно. И главное – установить время смерти.
– Работы предстоит немерено. – Хмуро ответил старший группы. – Раньше завтрашнего утра не управимся.
– Надо быстрее. Скажите, хотя бы, когда он умер?
Старший медик потрогал шею покойного, раскрыл веки – или, вернее, то, что от них осталось, пытаясь что–то разглядеть в безжизненных глазах.
– Около 12–16 часов назад. Не больше. – Заключил он.
– А так и не скажешь… – с отвращением сказал Джером Вальд.
– Брожение, которое происходит в вашем баке в разы ускорило процесс разложения мягких тканей. Только и всего.
– А вы с чего решили, что именно столько времени прошло? – Спросил Лем.
– Я профессионал! – Не скрывая возмущения и обиды в голосе, провозгласил медик.
– Значит, 12–16 часов… – не обращая внимания на задетые чувства собеседника, задумчиво протянул Инспектор. – Я прошу вас справиться до вечера с отчетом.
Старший медик злобно посмотрел на Инспектора, но ничего не произнес. Они упаковали тело плотной непрозрачной пленкой, погрузили на тележку и увезли.
Глава 12
В просторных коридорах и лобби отдела растениеводства висела металлическая тишина. Прохладный свежий воздух приятно бодрил разум. Инспектор прогуливался взад–вперед, сложа руки за спиной, размышляя обо всём и в то же время ни о чем. Всё же это острое и даже тошнотворное событие его обескураживало. Лем тщетно силился занять свой ум расследованием этого зверского убийства, но его сознание уносилось прочь к философским суждениям о том, как раньше было спокойно и хорошо. Разве случалось подобное на Моисее? Задавался он вопросом и с ужасом кидался прочь от ответа. Впрочем, даже если и случалось, то наверняка очень давно, в первых поколениях, когда вся эта Земная дичь ещё кипела в крови.
Паривший на поверхности топких мыслей плот сознания споткнулся об улыбчивое лицо терпеливо ожидавшего сержанта. Коля с обожанием заглядывал Инспектору в лицо, не решаясь потревожить его покой.
– Никто не знает генетика Джона Ли, – произнес сержант, получив разрешение говорить. – Здесь мы в тупике. Нужно идти в его отдел.
– Сходи обязательно. – Согласился Лем. – Будь внимателен к деталям и подвергай сомнению всё, что тебе говорят.
Сержант с готовностью отсалютовал Лему и быстрой косолапой походкой покинул лаборатории. Инспектор продолжил свою размеренную прогулку по длинным коридорам.
Всё же какая–то странная волна преступлений накрыла Моисей. Многие годы ответственной службы в должности Инспектора пролетели в тумане общего безделья и пары–тройки ничего не значащих происшествий.
Десять месяцев назад, к примеру, расследовался факт супружеской неверности. К всеобщему удивлению, обвинения оказались ложными. Супругам назначили десять сеансов у психолога, как мера предотвращения подобных инцидентов.
А вот ещё был случай! Пару десятков месяцев назад. Инженеры–конструкторы долгие месяцы трудились над изобретением нового поколения средства связи на корабле. Наручные часы с всплывающим сенсорным экраном казались когда–то недостижимой целью. Изобретатели выбились из сил и практически бросили попытки создать их из того, что имелось на корабле. Свои будни они стали раскрашивать шутками, подтрунивая друг над другом. Поначалу шутки были безобидными. Но кончилось всё пропажей человека. Младшего сотрудника лаборатории ради смеха заперли на нижнем уровне, в нишах машинного отделения. В его чай подсыпали чье–то снотворное, так что когда юноша очнулся, вокруг было ужасно темно, и гул машин заглушал его крики. Шутка должна была продлиться двадцать минут. Так уверяли главные затейники. Никто не знает, что изобретательные конструкторы задумывали на самом деле. Сигнал приглашающий на ужин отвлек шутников, и они с чистой совестью отправились в столовую. После инженеры разбрелись по каютам и окончательно забыли о содеянном. Панику ранним утром подняла мать пропавшего юноши.
Лем долго доискивался правды. Он видел, или даже чувствовал, что инженеры что–то скрывают, но те упорствовали и отказывались менять показания. Лему пришло на ум запереть в камере всех, кто казался ему подозрительным. Это должно было их разговорить. В общем–то, Инспектор не прогадал. Спустя шесть часов, проведенных в одиночных камерах, шутники, которым уже не было смешно, не сговариваясь, попросили аудиенции у Инспектора Лема.
Юноша остался жив. Хотя психическое состояние его оставляло желать лучшего. Позже, как это ни удивительно, именно он создал всплывающую голограмму на часах. Кто знает, может, если бы коллеги не заперли его в машинном отделении, то не состоялось никакого открытия.
Лем отмерял коридоры шаг за шагом, заходя на очередной круг. Отчего–то вспомнился Эркюль Пуаро, знаменитый бельгийский сыщик, о котором Лем читал во время учёбы на Инспектора. Он не был самым любимым персонажем. Но одним из тех, на которых хотелось походить. Всё же эти острый ум и нечеловеческая усидчивость вызывали восхищение. Может, думалось Лему, со стороны и он выглядит таким же сообразительным, может, и им тоже восхищаются. Хоть кто–нибудь…
Лем попытался разогнать эти беспорядочные рассуждения, и направить всю силу своего ума на расследование. Он вспомнил тело. Тело. Разодранное в клочья тело. Как хрупко, до омерзения хрупко человеческое тело!
Если так задуматься, Лем никогда ещё не видел мертвеца. Такого устрашающего, мерзкого и безразличного до чужих чувств. Умерших естественной смертью провожают и отпускают в космос. Родственники прощаются с усопшим по видеосвязи. На Моисее действует запрет, по которому лица, не являющиеся сотрудниками медкорпуса, не могут заходить в морг. А организовывать специальное помещение для церемоний погребения совершенно не рациональное использование полезной площади.
На видео тела выглядят отрешенными, нарисованными, спокойными, умиротворенными… да какими угодно, но точно не настоящими мертвецами. Потому прощание приносит столько боли. Утратившие близкого долго приходят к осознанию, что член их семьи скончался и никогда уже не будет рядом.
После последних слов, сказанных на прощание, видеосвязь заканчивается, а тело подготавливают и опускают на самый нижний уровень. Там, через специальный шлюзовой отсек их выбрасывают в безвоздушную пустоту, предавая истокам происхождения, возвращая пучине, некогда породившей их. Одинокое скитание безжизненного тела, – парящего, как крохотная песчинка на фоне необъятной Вселенной, – представлялось юному Лему полным поэтичного одиночества.
Похороны матери Лем помнит плохо из–за жгучей боли, застилавшей глаза, и из–за противоречий и сомнений, полыхавших в сознании. Капитан Бронислав Стругацкий, занимавший свой пост не более двух дней, выступил с красивой речью, после чего по отечески прижал к себе осиротевшего Лема. После церемонии прощания тело накрыли белым саваном и отключили видеосвязь. Спустя всего каких–то пару часов, к Лему подошли двое рабочих и сообщили, что тело предано космосу. Пол ушел из–под ног мир поглотила тьма, и юноша потерял сознание. Что–то страшное было в том, что теперь его любящая, нежная мать с такими необычайно горячими ладошками, снимавшими всякие тревоги и печали, стоило ей только коснуться рукой головы юного Эльдара, теперь дрейфует среди космической пыли, без воздуха, без тепла, без любви. Совсем одна. И нет больше горячих ладошек.
Психологи с ранних лет твердят детям, что не стоит страшиться смерти, и что после своей жизни все люди станут звездами.
– Наши тела, – говорят психологи детям, – когда–то давным–давно были звездной пылью, разлетавшейся по расширяющейся Вселенной после Большого Взрыва. Прошли миллиарды лет, и вот кто мы сейчас. А после смерти мы вернемся к истокам, вернемся в эту причудливую карусель вращения галактик и перерождения звезд. Наши тела будут кружить в пространстве, пока их не затянет гравитацией к какой–нибудь звезде или планете, где мы станем их неотъемлемой частью, как были когда–то.
Красиво и даже немного поэтично. Но всё же как–то холодно. Прошло много десятков месяцев, но Лему всё еще не по себе от мысли, что его родная мать совсем одна во мраке, сталкивается с бездной, встречая на пути парящие метеориты. Юный Эльдар Лем, так сильно боялся этого, что полностью отрицал действительность. Он занялся самостоятельным расследованием и даже вступил в тайное общество, которое занималось поисками подтверждений своей совершенно невозможной теории – теории о том, что администрация Моисея, во главе с капитаном, лжет на протяжении почти двух тысяч месяцев. В чем именно заключалась эта ложь, члены общества не обсуждали. Но их предводитель сказывал красочные перспективы будущей реальности в условиях положительного исхода грядущего переворота. Разумеется, никакого переворота не случилось. Тайное общество было раскрыто, его членов осудили на исправительные работы. За Лема вступился капитан. Он чувствовал, что лишившийся материнской заботы ребенок, обезумев от боли утраты и одиночества, просто пошел неверной тропой. Капитан Стругацкий направил Лема к доктору Изабелле и после длительного лечения под её наблюдением, Лем вернулся в общество, приняв все статуты, нормы, требования и указания. В конце концов, он стал Инспектором и был призван охранять порядок и устав, хоть когда–то и усомнился в них.
Лем тряхнул головой, отгоняя наваждение, и вернулся к расследованию. Итак, тело. Изъеденное, разорванное, гниющее. Лем видел, как под кожей трупа шевелились личинки, пожиравшие плоть.
Он поморщился от всплывшей в памяти картины. Сомнения в собственных силах и отчаянье снедали Инспектора изнутри. Отчего–то захотелось закричать на этот пустой коридор и кинуться прочь, убежать от расследования, от людей, от Моисея… На Земле люди называли это «стресс на работе», и чтобы избавится от него, уезжали на отдых, в другие страны, на побережья лазурных океанов. Меняли обстановку на время. А когда возвращались к привычному делу, решали его с новой силой.
А здесь… куда от стресса можно убежать, если находишься взаперти?
Это осознание замкнутости побуждало Лема обращать свой мысленный взгляд внутрь себя. И чем глубже он погружался, тем сильнее становилась боль, тем чаще бессонница одолевала его. Доктор Изабелла любила повторять, что у всякого человека всегда есть только два верных спутника – одиночество и депрессия.
– Мы здесь заперты. – Говорила она своим дурманящим низким голосом. – И как бы нам не хотелось изменить ситуацию – мы не в силах. Обстоятельства всегда сильнее нас. Это нужно принять, как естественный закон природы. Вам не следует так часто оставаться наедине со своими мыслями. Это вредно для ментального здоровья. Мы живем в социуме и должны общаться друг с другом, делится переживаниями. Вам, Инспектор, следует посещать наши групповые занятия. Они хорошо помогают избавляться от неприятных мыслей. Таких, что гложут и вас.
Лем, хотя и был обязан посещать доктора Изабеллу, всеми силами старался этого избежать. К тому же, если в юности он ещё надеялся найти понимание и помощь в другом человеке, в докторе, в профессионале, знающем о душе человека всё, то теперь уже отчаялся. Таблетки помогали от бессонницы; коктейли в кислородном баре дарили сиюминутную радость; книги, написанные землянами, отвлекали от нависающей над Лемом пропастью страха и одиночества.
Иногда Лем подолгу разглядывал Землян на сохранившихся фотографиях, ища сходство между ним и застывшими в вечности людьми. Разве жители Моисея продолжали оставаться людьми? Они гордо называли себя космонавтами и неохотно употребляли словосочетание «потомки Землян». Об этом было не принято говорить, впрочем, и вовсе не обсуждалось, однако пионеры космоса относились с пренебрежениям к тем, кто остался там, на Земле.
«Но мы уже не они, – рассуждал Лем. – И даже если развернуть корабль и полететь обратно, никто не обрадуется нам. Мы чужаки. Изуродованные временем и условиями иноземцы. Инопланетяне".
Лем неторопливо вышагивал, прислушиваясь к гулкому эхо от своих ботинок, которое больше не звучало угрожающе. Голова как–то вдруг просветлела. Гнетущее чувство неосознанности собственного предназначения стало рассеиваться. Лем все дальше отталкивался от индивидуалистической зацикленности и всё больше вникал в произошедшее. Расследование обещало быть путанным, с множеством неизвестных. Но это вовсе не испугало Инспектора, а даже наоборот, вызвало в его груди трепетавшую крыльями бабочки жажду к жизни.
Тревожный звонок браслета вызвал Инспектора в центральный корпус вторичной переработки. Центральным он назывался только лишь потому, что располагаясь на один уровень выше машинного отделения, считался центром корабля. Никто этого никогда не проверял, и, вероятно, даже не задумывался о происхождении названия, как это часто бывает с вещами, которые в силу ежедневных повторений теряют свою особенность и становятся наибанальныейшей обыденностью.
Спускаясь на лифте, Лем пытался отдышаться, а когда двери стали плавно разъезжаться в стороны, напустил на лицо выражение холодного равнодушия с нотками легкого презрения.
В корпусе переработки Инспектора встретили двое. Мужчина и женщина. Она застенчиво отвела глаза, когда Инспектор поздоровался с ней. Её одежда, обувь и руки были перепачканы. Чистота униформы мужчины свидетельствовала, что он был здесь руководителем. В руках он держал сверток. Лица у обоих выглядели встревоженными.
– Мы случайно это обнаружили. – Заговорил мужчина, стараясь перекричать шум от станков. – Могли бы и не заметить вовсе. Как правило, одежда перерабатывается цельным потоком. Никто не просматривает её. Ника заметила, как ей показалось, что–то необычное. Уговорила остановить конвейер. Глянули и вон что обнаружили.
Мужчина развернул сверток. Это оказался защитный костюм. Светло–серый с нашивкой на левом плече зеленого цвета, что означало, что костюм прибыл сюда из лабораторий растениеводства. Передняя поверхность костюма полностью была перепачкана багровыми и темно–коричневыми, почти черными пятнами.
– Это очень хорошо. – Сказал он. – Я его заберу. А что необычного в том, как вы его обнаружили?
– Это защитная спецодежда, Инспектор. Её переработкой занимается другой отдел корпуса. Совершенно другие технологии! Кроме того, каждый костюм, который там сдается в утиль, записывается в специальный журнал. Нельзя просто так взять и выкинуть его. Каждый сотрудник обязан лично сдавать износившийся костюм, чтобы затем получить новый, по своим индивидуальным размерам. И ко всему прочему, Инспектор, он испачкан кровью.
Инспектор свернул костюм в тугой сверток и, поблагодарив ответственных сотрудников корпуса переработки, ушел.
Какое странное стечение обстоятельств! Разумеется, это недвусмысленная улика против того, кто осмелился убить человека. И её нужно сохранить, или даже спрятать до поры до времени.
Первое расследование убийства за время службы Инспектором корабельной полиции, приобретало определенные черты. Лем ощутил воодушевление и готовность идти до конца.
Лем зашел в полицейский участок и спрятал важную улику в полку стола в своем кабинете, предварительно замотав комбинезон в лист прочной фольги.
В отдел сельского хозяйства, его уже должен был ожидать сержант, так что Инспектор поспешил туда.
– Ничего особенного. – Сказал Коля, опережая вопрос Инспектора, когда они встретились в просторном фае растениеводства. – Посредственный ученый. Склочный, мнительный и самовлюбленный. Так его описали коллеги и руководитель. Никто, как будто, даже не расстроился из–за его смерти.
– Это лишь говорит о том, что они не общались с Джоном Ли.
– С ботаниками генетики не работают, – продолжал отчитываться сержант, – и Джона сюда никто не отправляли. Что он тут мог делать – никто не знает. Я уточню – они были удивлены его местоположением. Однако один из генетиков упомянул, что Джон водил дружбу с зоологами. Это Анри и Мишель Бюжо. Они учились когда–то все вместе.
– А это уже что–то. Я отправлюсь к ним. А ты, Коля, узнай об устройстве лабораторий растениеводства. Нужно разыскать место, где именно был убит несчастный.