Загадки истории. Франкская империя Карла Великого

Text
1
Reviews
Read preview
Mark as finished
How to read the book after purchase
Font:Smaller АаLarger Aa

Первая связана с уже упоминавшимся беспутством короля, совращавшего дочерей франков, что вызвало гнев отцов и братьев, пожелавших убить или изгнать негодного правителя. Хильдерик, по совету мудрого придворного по имени Виомад, поспешил бежать в Тюрингию, где укрылся у здешнего короля тюрингов Бизина. Перед этим он условился о тайном знаке, который позволил бы удостовериться, что франки сменили гнев на милость и король может безопасно вернуться в свою страну. Этим знаком служила разделенная пополам золотая монета, одна половина которой осталась у Виомада, вторую же король увез с собой в изгнание.

В отсутствие Хильдерика франки пригласили править ими римского принцепса Эгидия, который обложил их непомерными податями и, к тому же, устроил репрессии, убив сто знатных франков. По свидетельству «Хроники» Фредегара, ко всем этим бесчинствам его всячески подстрекал Виомад, стремясь тем самым вызвать у франков недовольство римским наместником и желание вернуть на правление Хильдерика.

План сработал, и верный придворный выслал Хильдерику, который к тому времени находился уже в Константинополе, свою половину солида, означавшую, что теперь возвращение домой для короля безопасно, ибо франки поддержат своего законного правителя против ненавистного, опостылевшего поборами и казнями Эгидия. При этом, якобы, была разыграна хитрая дипломатическая комбинация. Верный Виомаду слуга отправился в столицу Византийской империи вместе с посольством от Эгидия. При этом он не только передал Хильдерику половину золотого, но и послание, чтобы изгнанный правитель франков до официального приема послов из Галлии нашептал византийскому императору, что наместник Эгидий, обязанностью которого было высылать деньги в государственную казну, не только отказывается платить, но, дескать, сам требует дани от императора.

Взбешенный правитель Византии, ошибочно названный в хронике Маврикием, хотя по времени это должен быть Лев I Макелла (457–474), приказал бросить послов Эгидия в темницу. Пользуясь моментом Хильдерик обратился к императору с просьбой отправить его в Галлию, где он сможет не только вернуть себе правление, но и наказать спесивого наместника за нанесенное верховному правителю оскорбление. Император согласился, и вскоре король-беглец вернулся в родную страну в качестве триумфатора, поддержанного не только радостно встретившими его соплеменниками, но и византийским правителем, что делало его власть легитимной и в глазах местного галло-римского населения.

Вторая легенда еще более интересна и красочна. Вскоре после возвращения Хильдерика в Галлию к нему прибыла Базина, жена тюрингского короля Бизина, у которого, как мы помним, король-изгнанник нашел свое первое убежище. Бросив мужа, она заявила королю франков: «Я познала твою доблесть и отвагу и пришла для того, чтобы жить с тобой. Если я узнаю, что на земле есть кто-то надежнее тебя, я устремлюсь к нему». Хильдерик оценил прямоту, решительность и красоту Базины и согласился сочетаться с ней браком. Дальнейшее повествование фредегаровой «Хроники» заслуживает того, чтобы привести его дословно: «Когда в первую ночь они возлегли на ложе, Базина сказала Хильдерику: «Давай воздержимся этой ночью от соития. Тихо поднимись и расскажи потом своей служанке обо всем, что увидишь во дворе». Встав, он увидел, что перед дворцом гуляют лев, единорог и леопард. Он вернулся к жене и рассказал об увиденном. Супруга внось обратилась к нему: «Мой господин! Пойди снова и скажи твоей покорной слуге, что ты там увидишь». Выйдя наружу, он увидел, что по двору разгуливают медведи и волки. Когда он поведал жене об этом, она заставила его в третий раз пойти и рассказать затем, что увидит. Выйдя из дворца, он увидел во дворе собак и мелких животных, катающихся по земле и грызущихся. После того, как он рассказал об этом Базине и они целомудренно провели ночь, поднявшись утром, королева сказала Хильдерику: «То, что ты видел во сне, как наяву – случится. Вот как это можно истолковать: у нас родиться сын, наделенный львиным могуществом. Его отпрыски будут по силе как леопард и единорог. От них родятся своей ненасытностью похожие на волков, а силой – на медведей. Третье твое видение – символ падения этого царства. Те, кто будет править тогда, будут походить на собак и мелких тварей; такова будет и их сила. Множество мелких животных, катаясь по земле и борясь друг с другом, опустошат королевство, не боясь короля»». Читая эту легенду, трудно отделаться от ощущения, что автор хроники, вложивший в уста королевы Базины толкование видений, не только описывал то состояние Франкского королевства, которое было ему хорошо известно к середине VII в., когда королевская власть ослабела, а многочисленные представители владевшей землей военной знати грызлись между собой, не обращая внимания на слабых безвольных королей из династии Меровингов. С не меньшим успехом приведенное описание и толкование могут также быть отнесены ко времени после смерти Карла Великого, когда императорская и королевская власть клонилась к упадку, уступая место феодальной вольнице крупных, средних и мелких сеньоров, с остервенением затеявших ярую междоусобную грызню, опустошавшую и истощавшую державу.

Вернувшись из мира легенд и их толкований на твердую почву материальных источников и их материалистического толкования, можно проанализировать надпись и изображение на щитке кольца-печати Хильдерика в свете свидетельств письменных источников. При детальном комплексном рассмотрении они оказываются весьма информативными. Так, с одной стороны, внешний вид изображенного на печати воина имеет яркие черты, позволяющее отнести его к варварской стихии. Это, прежде всего, длинные вьющиеся и ниспадающие до плеч волосы, разделенные точно посредине лба четким пробором. Об этом отличительном признаке франкских вождей специально упоминает Григорий Турский: «Многие же передают, что те же самые франки пришли из Паннонии и прежде всего заселили берега Рейна. Затем отсюда они перешли Рейн, прошли Торингию и там по округам и областям избрали себе длинноволосых королей из своих первых, так сказать, более знатных родов».

Действительно, у франков лишь представителям знатного правящего рода позволялось носить длинные волосы, ниспадавшие на плечи, тогда как рядовые воины племени стригли свои волосы коротко. Со временем об этом франкском обычае стало хорошо известно далеко за пределами Галлии, даже в далекой Византийской империи. В частности, византийский историк и поэт середины VI в. Агафий Миринейский (536–582) отмечал в своем сочинении «О царствовании Юстиниана»: «…запрещено правителям франков когда-либо стричься, и они остаются с детства нестриженными, как можно видеть, волосы их сзади красиво падают на плечи, и спереди посредине разделены пробором, а не так, как у турок и аваров: не причесаны, запущены и некрасиво заплетены. Они [правители франков], наоборот, моют их разными снадобьями и за ними очень ухаживают. Это считается как бы некоторым знаком и величайшей прерогативой королевского рода. Подданные же стригутся в кружок, и иметь им длинные волосы отнюдь не разрешается».

Современные исследователи сходятся во мнении, что длинные волосы издавна считались отличительным признаком верховного бога германцев Вотана (Одина) и, следовательно, тот, кто имел право на длинноволосую прическу, претендовал на схожесть с богом, самим уже своим внешним видом заявлял о своем божественном происхождении. Длинные волосы стали столь весомым внешним признаком королей династии Меровингов, что именно под обозначением «длинноволосые короли» (либо, гораздо менее почтительно, «косматые короли» или «лохматые короли») правители этой династии вошли в историю.

Свою особую прическу монархи первой королевской династии франков сохранили даже тогда, когда, по словам биографа Карла Великого Эйнгарда, были лишены какой-либо реальной власти и им приходилось, нисколько не правя королевством, лишь «сидеть на троне с длинными волосами, ниспадающей бородой и, приняв вид правящего, выслушивать приходящих отовсюду послов…».

Однако на печати-щитке кольца Хильдерика есть и иные, не менее важные по своей значимости элементы. Это обрамляющая изображение воина надпись Childerici Regis, в которой правитель франков обозначен титулом, использовавшимся в V в. для военачальников, возглавлявших союзные римлянам варварские войска. Следовательно, франкский король, добровольно используя по отношению к себе это обозначение, признает над собой власть Рима и позиционирует себя как верный союзник империи. Собственно, это следует и из свидетельств письменных источников. Не менее показателен внешний вид облачения изображенного по пояс воина, на груди и плечах которого видны хорошо проработанные резчиком панцирь и широкий боевой плащ палудамент – характерные элементы одеяния высокопоставленных римских полководцев. Характерная Т-образная золотая фибула-застежка, которую высокопоставленные римские чиновники получали от императора при вступлении в должность вместе с официальной мантией, также обнаружена в погребении Хильдерика. Тот, кто был для варваров их вождем, одновременно являлся римским полководцем и наместником в глазах империи. В своем же собственном представлении варварские правители успешно сочетали обе эти составляющие, выпячивая на передний план ту из них, которая оказывалась более выгодной в тот или иной момент. Эту особенность хорошо понимали сами вожди варваров. Так, в начале VI в. бургунд Сигизмунд писал императору Анастасию I Дикору (491–518): «Хотя мои люди и считают меня королем, но ведь я – всего лишь ваш солдат».

Как видим, античная цивилизация проникала в варварскую среду изнутри, приобщая представителей варварской знати к своим культурным нормам, прививая им свои вкусы, пусть даже в существенно упрощенном, огрубленном и преимущественно материальном виде. О проникновении римской культуры в варварское общество, прежде всего в среду знати, свидетельствует также находившаяся среди погребального инвентаря захоронения Хильдерика золотая крестообразная фибула, которая в стремительно христианизирующейся империи свидетельствовала о высоком официальном положении того, кто застегивал ею свой пышный плащ, расшитый, в случае этого франкского короля, мириадами драгоценных пчел. Наконец, само место погребения вождя было избрано франками под влиянием римских традиций: оно располагалось за городской чертой, неподалеку от ведущей в город дороги.

 

Все перечисленное означает, что несмотря на успехи франков, римлянам еще удавалось некоторое время удерживать ускользавшую из их рук власть над Галлией. В немалой степени этому способствовала историческая инерция и устоявшиеся в массовом сознании современников тех событий традиционные представления о казавшейся вечной и нерушимой Римской империи. Так, когда в Галлии возникло отложившееся от Рима «Римское государство» во главе с местным военачальником Сиагрием (465–486), франки, судя по всему, продолжали считать себя связанными условиями договора о статусе федератов и, считая римскую державу в Галлии частью Западной Римской империи, защищали ее от других варваров. Так, в 463 г. франки выступили на стороне магистра римской армии Эгидия против вестготов (везеготов). Когда же осенью 464 г. Эгидий скончался, они поддержали комита Павла, к которому перешло командование римскими войсками, расквартированными в Северной Галлии. Затем, после гибели Павла в очередной битве с вестготами в 469 г., франки точно так же поддержали сына Эгидия по имени Сиагрий, который, по всей видимости, был слишком молод на момент смерти отца, чтобы сразу стать его прямым преемником. В 470 г. франки помогли уже ему отразить нападение саксов.

В это время, как мы уже видели на примере Хлотаря, франки все более перенимают римские обычаи, сохраняя, впрочем, характерный варварский быт и облик. Сидоний Аполлинарий так описывал франков в 458 г. в панегирике императору Флавию Юлию Валерию Майориану (457–461): «С макушки их рыжеватые волосы падают на лоб, а обнаженный затылок сияет, потеряв свой покров. У них светлые глаза серо-голубого оттенка. Они чисто выбриты и вместо бороды носят редкие усы, за которыми прилежно ухаживают, расчесывая их гребнем. Тесная одежда облегает стройное тело мужчин; одежда высоко подобрана, настолько, что видны колени, широкий пояс охватывает их узкую талию. Они развлекаются тем, что бросают двулезвенные топоры на большое расстояние, заранее предрекая, где они упадут, размахивают своими щитами, прыжками опережают брошенные ими копья, чтобы таким образом первыми достигнуть врага. Их любовь к войне возникает уже в юном возрасте. Если они оказываются побежденными в результате превосходящих сил врага или неблагоприятной местности, то падают жертвой смерти, а не страха. Пока они не побеждены, они стоят непоколебимо, и их мужество длится едва ли не дольше, чем их жизнь».

Столь положительное описание франков не должно вводить в заблуждение. Для римлян они все равно оставались невежественными грубыми варварами-дикарями. Тот же Сидоний Аполлинарий называет их в предисловии к своим стихам чудовищами (monstra), Сальвиан из Массилии, относившийся к германцам в целом позитивно, называет франков лживыми и вероломными, а авторы панегириков императорам IV в. в первую очередь всегда отмечали необузданную дикость этого германского племени. Автор второй половины VI – первой трети VII вв. Исидор Севильский или, как его еще называли, Исидор Младший Гиспальский (ок. 560–636), перечисляя в своем произведении «Пространная хроника» (Chronicamaiora) свойства разных народов и их недостатки, главной особенностью франков называет именно дикость. Стоит привести более пространную цитату из этого перечня, чтобы понять, с какими другими недостатками иных народов соседствовала дикость франков в представлении Исидора: «1. Зависть иудеев. 2. Неверность персов. 3. Лукавство египтян. 4. Хитрость греков. 5. Раболепие сарацин. 6. Легкомысленность халдеев. 7. Непостоянство африканцев. 8. Обжорство галлов. 9. Пустое тщеславие лангобардов. 10. Жестокость гуннов. 11. Нечистота свевов. 12. Дикость франков (выделено автором). 13. Глупость саксов. [13а. Тупость баваров]. 14. Изнеженность гасконов. 15. Сладострастие скоттов. 16. Пьянство испанцев. 17. Суровость пиктов. [17а. Сладострастие свевов]. 18. Злоба британцев. 19. Нечистота славян. [19а. Алчность норманнов]».

Впрочем, позднеантичные – раннесредневековые авторы отдавали должное мужественным, пусть и по-варварски грубым вкусам франков. Все тот же Сидоний Аполлинарий оценил по достоинству выбор знати дорогой парадной одежды и оружия. В написанном в 469 г. письме поэт так описывает пышные одеяния и многолюдную свиту сына франкского вождя Сигисмера, прибывшего к бургундскому королю, его будущему тестю, в его дворец в Лионе: «Впереди него шла лошадь в праздничной сбруе; другие лошади, нагруженные блестящими драгоценностями, шли впереди него и за ним. Но прекраснейшим зрелищем являлся сам молодой принц, выступивший среди своих слуг в багряном плаще и сияющей золотом белой шелковой тунике, причем его тщательно расчесанные волосы, его розовые щеки и белая кожа соответствовали краскам богатого одеяния. Что же касается reguli и свиты, его сопровождавших, то они способны нагнать страх даже в мирное время. Их ноги покрыты до щиколоток шнуровкой обуви из меха; колени, икры и бедра обнажены; на них тесно прилегающая пестрая одежда; высоко подобранная, она едва достигает голых колен; рукава покрывают только верхнюю часть рук. Их зеленые плащи обшиты темно-красной каймой. Их мечи свисают на ремнях с плеч, прижатые к талии, охваченной кожаным поясом, украшенным гвоздями. Такое оснащение украшает и защищает их одновременно. В правой руке они держат пики с крючьями и метательные топоры; левая рука защищена щитом; блеск щитов – по краям они белые, а середина их золотистая – свидетельствует как о богатстве, так и о пристрастиях их владельцев».

Заслуживает внимания также цитата из более позднего источника – раздел «Как следует приспосабливаться к светловолосым народам, таким, как франки, лангобарды и другие с подобным образом жизни» из византийского полемологического трактата рубежа VI–VII вв. «Стратегикон», авторство которого приписывают византийскому императору Маврикию (582–602): «Светловолосые народы, ставящие свободу превыше всего, отважны и неустрашимы в войнах, отличаются смелостью и стремительностью; проявление страха и даже малейшее отступление они считают позором и охотно предпочитают этому смерть. Они решительно вступают в рукопашную схватку и верхом, и в пешем строю; если они, как это случается, оказываются в затруднительном положении в конных сражениях, то по условному знаку они сходят с лошадей и встают в пеший строй, не уклоняясь от боя даже будучи в меньшинстве против кавалеристов. Вооружены они щитами, копьями и короткими мечами, которые носят за спиной. Предпочитают сражение в пешем строю и стремительные нападения.

В сражениях, как конных, так и пеших, они выстраиваются не в каком-то определенном количестве и порядке, то есть по мирам и мерам, но по племенам, по родственным и дружеским связям другу с другом, поэтому если их близкие погибают в сражении, то чтобы за них отомстить, они часто подвергают себя опасности. В сражениях фронт своего боевого порядка они выравнивают и смыкают. Атаки, как конные, так и пешие, они производят стремительно и неудержимо, как будто бы они являются единственными из всех, не ведающих страха. Проявляют непослушание по отношению к своим предводителям, всякие необходимые и нужные военные хитрости и меры безопасности считают бесполезными, игнорируют правильный боевой порядок, в особенности кавалерийский. Поскольку они корыстолюбивы, то их легко подкупить.

Им губительны лишения и невзгоды: насколько смелы и отважны их души, настолько же чувствительны и изнежены их тела, не способные легко переносить страдание. Кроме того, им в тягость жара, холод, дождь, нехватка съестных припасов, особенно вина, затягивание сражения. Во время конного сражения им невыгодна местность труднопроходимая и лесистая. На фланги и тыл их боевого порядка совершить нападение несложно, потому что они недостаточно заботятся о патрулях и других мерах безопасности. Их легко разбить, обратившись в притворное бегство, а затем внезапно вновь обратившись против них. Часто им приносят вред ночные нападения силами токсотов, поскольку они размещаются лагерем неупорядоченно.

Итак, в войнах с ними в первую очередь не следует стремиться к генеральным сражениям, особенно на начальных этапах, но соблюдая строгий порядок, нападать из засад, действовать против них больше обманом и хитростью, медлить и затягивать время, притворно вступать с ними в переговоры, чтобы их отвага и рвение ослабли либо из-за недостатка съестных припасов, либо из-за неудобств, вызванных жарой или холодом. Это может также произойти, если расположить войско на неукрепленной и труднопроходимой местности, где в соответствии с ее характером враги, вооруженные копьями, не смогут действовать успешно. Если же наступит время выстроить боевой строй для сражения, нужно расположить его так, как изложено в книге о боевых построениях». Учитывая некоторые, не особо существенные в контексте данного труда оговорки, приведенный пространный текст «Стратегикона Маврикия» вполне приложим к характеристике франкского войска и военной тактики франков и во второй половине V – начале VI вв.

Решающим событием, позволившим франкам сломать во второй половине V в. инерцию исторической традиции и выступить против римского правителя Сиагрия в Галлии, оспорив его права на верховную власть в регионе, стало падение Западной Римской империи в 476 г. После этого события, когда варварский вождь на римской службе Одоакр сместил последнего западноримского императора Ромула Августула и отослал императорские инсигнии в Константинополь, центр некогда единого Римского государства окончательно сместился на Восток. Сиагрий попытался найти поддержку в новой императорской столице Константинополе, желая получить от византийского императора подтверждение своих властных полномочий на владение «западом». Когда же Восточная Римская империя проигнорировала его обращение, оставив его без ответа, легитимность власти Сиагрия была скомпрометирована, что и позволило франкам расторгнуть договор и прекратить выполнение обязанностей федератов. Сделал это пришедший к тому времени к власти сын короля Хильдерика и королевы Базины Хлодвиг (481/482–511), которого все франкские источники согласно называют «великим и могучим воином» (Григорий Турский), «который, подобно льву, был сильнейшим из королей» («Хроника» Фредегара), «стремительным и прекрасным» («Салическая правда»), «знаменитым и отважным» («Книга истории франков»). Впрочем, поначалу Хлодвиг был не единовластным правителем салических франков, и параллельно с ним правили не менее трех франкских королей.

Григорий Турский так описывал эти события: «На пятом году правления Хлодвига король римлян (rex Romanorum) Сиагрий, сын Эгидия, местом своего пребывания выбрал Суассон, которым некогда владел вышеупомянутый Эгидий. Против Сиагрия выступил Хлодвиг вместе со своим родственником Рагнахаром, у которого тоже было королевство, и потребовал, чтобы Сиагрий подготовил место для сражения. Тот не уклонился и не побоялся оказать сопротивление Хлодвигу. И вот между ними произошло сражение. И когда Сиагрий увидел, что его войско разбито, он обратился в бегство и быстрым маршем двинулся в Тулузу к королю Алариху. Но Хлодвиг отправил к Алариху послов с требованием, чтобы тот выдал ему Сиагрия. В противном случае – пусть Аларих знает – если он будет укрывать Сиагрия, Хлодвиг начнет с ним войну. И Аларих, боясь, как бы из-за Сиагрия не навлечь на себя гнев франков (готам ведь свойственна трусость), приказал связать Сиагрия и выдать его послам. Заполучив Сиагрия, Хлодвиг повелел содержать его под стражей, а после того как захватил его владение, приказал тайно заколоть его мечом».

Победа над Сиагрием и последовавшая вскоре его казнь вполне могут претендовать в мировой истории на значение, не меньшее, а то и большее, чем низложение варварским полководцем Одоакром последнего римского императора Ромула Августула. Более того, переворот 476 г. был лишь подведением итога и установкой могильного камня над давно и долго дряхлевшим и испустившим последний вздох организмом Западной Римской империи, он не породил ничего нового и жизнеспособного. Одоакру не удалось создать на руинах Рима прочное государство, способное защитить самое себя и, после пришедшегося на 489–493 гг. длительного противостояния с королем остготов Теодорихом, был убит последним на примирительном пиру в Равенне. В отличие от Одоакра, не просто низложив, но победив в решающей битве при Суассоне в 486 г. последнего римского правителя Галлии Сиагрия, Хлодвигу удалось создать мощное жизнестойкое государство, способное к самоупрочению и успешной внешней экспансии – Франкское королевство.

В значительной степени успехи Хлодвига были обусловлены его личными качествами: гибким природным умом, храбростью, решительностью, напористостью, способностью быстро и грамотно оценивать ситуацию, строить далеко идущие планы и последовательно доводить их реализацию до желаемого им завершения. Не менее выгодными оказались в конечном итоге и присутствовавшие в его характере и многие другие, гораздо менее позитивные и даже нейтральные черты – хитрость, коварство, подозрительность, жестокость, беспощадность, вероломство. Однако подобными качествами обладали и многие другие, гораздо менее успешные варварские вожди, что заставляет искать также иные объективные факторы успеха Хлодвига.

 

Предпосылок прорыва Хлодвига и франкского государства немало, и в кратком очерке можно лишь пунктирно обозначить наиболее очевидные и важные из них.

Обратим вначале внимание на Галлию, ставшую гостеприимным домом для франков-переселенцев и выгодным плацдармом для дальнейших завоеваний франков-воинов. Это была богатейшая провинция погибшей Римской империи, обладавшая многочисленными природными ресурсами. Разнообразие климатических условий отдельных ее зон, менявшихся преимущественно с севера на юг и отчасти с востока на запад, обеспечивало многообразие выращиваемых в провинции сельскохозяйственных культур. Местное галло-римское население имело высокий уровень навыков сельскохозяйственной организации, а франки оказались весьма способными учениками, быстро и творчески заимствовавшими наиболее прогрессивные римские достижения в сфере сельского хозяйства. Бегство части населения из регионов военных действий, конечно же, приводило на некоторое незначительное время к упадку экономики, однако восстановление тех или иных регионов происходило обычно столь же стремительно, как и кратковременный упадок: в течение всего лишь нескольких лет, не говоря уже о нескольких десятилетиях. В значительной степени этому способствовало поведение франков по отношению к местному галло-римскому населению и его имуществу. Переселяясь, германцы занимали преимущественно незаселенные пустоши между существовавшими ранее в римское время поселениями – цивитас (городами) и кастра (укрепленными лагерями-крепостцами), виками (селениями) и виллами – основывали свои деревни на землях, никем ранее не занятых и не обрабатывавшихся, благо просторы Галлии не были до переселения франков слишком густо заселены. В комплексе это позволяло франкам наладить гораздо более мягкие взаимовыгодные отношения с местным населением, чем удавалось другим варварским племенам в иных регионах бывшей Римской империи. Вместе с тем в руки Хлодвига и приближенной к нему знати попало достаточное количество крупных императорских имений и имений римских аристократов – сторонников Сиагрия, которые были конфискованы по праву завоевателей как военные трофеи. Это обеспечило формирование надежного королевского земельного фонда без давления на ту часть населения, которая, в том числе и представители галло-римской знати, проявили гибкость и предусмотрительность, вовремя перейдя на сторону победителей.

Вместе с тем, не будучи перенаселенной и имея в немалом количестве свободные неиспользованный земли и ресурсы, Галлия была достаточно хорошо освоена римлянами. Особенно наглядно это можно увидеть на примере развитой и разветвленной дорожной сети, построенной римлянами для обеспечения военно-стратегических задач в регионе: интеграции провинции в состав империи и обеспечение надежной логистики для контроля над ней и обороны ее границ. Великолепные достижения римских строителей, в том числе и дорожников, давно уже не нуждаются в излишних похвалах. Они строили дороги, тщательно планируя и выверяя их направление, успешно проводили трассы через самые сложные участки. Их не останавливали ни леса, ни горы, ни болота, ни сыпучие почвы. Даже такие, казалось бы, непреодолимые преграды, как бездонные горные ущелья и широкие полноводные реки не останавливали римских дорожных инженеров и рабочих, способных своими знаниями, умениями, тяжелым непрестанным трудом вырвать у непокорной природы право удобно и быстро переместиться из пункта А в пункт Б обширных владений Римской империи. Важнейшим магистральным трактом Галлии была, например, дорога, проложенная на север из Арля вдоль реки Роны, далее через Лион вдоль Соны, и затем через Лангр, Туль, Мец и Трир выходила к Рейнскому лимесу и расположенным вдоль него городам Майнцу, Андернаху и Кельну. Вторая, связывавшая север с югом, магистраль пересекала реку Гаронна в городе Ажене и, следуя далее на северо-восток через Лимож, Аожентон, Бурж, Осер и Труа приводила путника в Реймс, откуда, в свою очередь, было легко попасть как на северо-запад – в Суассон, Амьен и Булонь, так и на восток – в Мец и Страсбург. Еще целый ряд не менее значимых дорог шел вдоль течения крупных рек, таких как Сена или Луара, с юго-востока на северо-запад и с востока на запад.

Веками отлаженное поддержание этой системы надежных коммуникаций в рабочем состоянии работала с постоянством идеально настроенного, выверенного и смазанного механизма даже в условиях раздрая варварских вторжений, экономического упадка и внутриполитических неурядиц последних десятилетий существования Западной Римской империи. Даже в это время продолжала исправно работать система государственных почтовых станций, на которых путник, прежде всего путешествующий с официальной целью, мог найти кров и пищу, сменить лошадей. Так, зимой 468–469 гг. Сидоний Аполлинарий в качестве галльского легата совершил официальную поездку из Оверни в Рим с миссией к новому императору Флавию Прокопию Антемию (467–472), воспользовавшись для этого имперской почтовой службой. «Покинув стены нашего Лиона, я поехал на почтовых (publicis cursus mihi usui fuit), так как я ехал по высочайшему повелению (sacris apicibus)», – писал он в письме своему другу Герению, отмечая далее, что нигде на своем пути он не испытывал нехватки свежих лошадей, а заснеженные альпийские перевалы были расчищены и потому удобны для прохода: «На дороге мне встречалось много родных и знакомых; я опаздывал не по недостатку лошадей на станциях, а по изобилию в друзьях. Все меня обнимали и провожали пожеланиями счастливого пути и возвращения. Так я добрался до Альп; я переехал горы легко и скоро, между крутыми скалами ужасающих горных вершин, по дорожке, проложенной по снегу».

Не оставались без внимания и текущего ремонта и многочисленные второстепенные дороги и ответвления, паучьей сетью наброшенные римлянами на бескрайние просторы Галии. Так, в 469 г., практически в то же время, когда Сидоний Аполлинарий путешествовал по одному из главных римских трактов из Лиона в Рим, римский чиновник Эвантий провел масштабные ремонтные работы на дороге, которая вела из Тулузы через Менд и Лион. Таким образом, даже в середине кризисного для Западной Римской империи V в., всего за несколько лет до свержения последнего западноримского императора, покрывавшая Галлию римская дорожная сеть продолжала поддерживаться в добротном функциональном состоянии. И хотя масштабных строительных проектов, подобных прокладке в начале V в. дороги через провансальские Альпы на частные средства безмерно богатого Клавдия Постума Дардана, в середине – второй половине столетия уже не осуществлялось, текущий мелкий и даже капитальный ремонт был вполне обыденным делом.

Наличие в позднеримской Галлии животворной кровеносной системы дорог, проложенных строителями в военно-стратегических, политических и торговых целях, в значительной мере поспособствовало продвижению франков вглубь провинции, облегчая как стремительные броски военных отрядов, так и мерную поступь мирных переселенцев, пускавшихся в путь со всем их нехитрым домашним скарбом. Дороги, по которым некогда маршировали римские легионы, несли теперь новых путников, исправно исполняя свою главную функцию независимо от того, чьи подошвы вздымали теперь на них придорожную пыль или месили грязь, обходя стороной образовавшиеся после дождей или схода снега лужи.