Сила возраста. Уроки старости для семей и молодежи

La forza degli anni

Lezioni di vecchiaia per giovani e famiglie

© Francesco Mondadori, 2013

© О. Уварова, М. Челинцева, С. Файн, перевод с итальянского, 2015

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2015

Введение. Андрея Риккарди. Старость: крушение или надежный причал

Материк стариков

Есть мифы об исчезнувших материках. Платон говорил об Атлантиде. Время от времени якобы обнаруживали ее следы и даже поговаривали о ее возвращении. Ожидание всплытия затонувшего материка было окрашено тревогой: ведь речь шла о волнующем, неоднозначном событии в истории западного мира случалось и появление материков, доселе окутанных дымкой неведения и легенды. В конце XV века была открыта Америка со своими народами, просторами, богатствами. Запад тогда задался целью подчинить ее, использовать, включить в себя, обратить в христианскую веру. Почти одновременно европейцы достигли Азии, еще одной вселенной, населенной таинственными цивилизациями с тысячелетней историей. Соседняя Африка представлялась диким и бескрайним материком, реально существующим, но неведомым.

В наши дни уже не осталось неоткрытых материков. Осталась лишь едва изученная Луна и далекие планеты. Но новые миры появляются и внутри нашего мира. Ведь великие цивилизации рождаются в результате переселения народов, смешения культур, алхимии судеб. Или в результате самоидентификации народа в рамках более обширного объединения. Иммиграция и присутствие иностранцев в Европе и в северной части земного шара кажется подобной появлению нового материка и порой воспринимается как нашествие. Это явление эпохального масштаба, исход его неизвестен, оно вызывает волну беспокойства и растерянности, и часто возникает иллюзия, что ему можно противостоять с помощью силы.

В отношении пожилых людей мы также оказываемся свидетелями появления нового материка. Событие это неоднозначное: никто не скажет, что пожилые люди – новое явление. Скорее наоборот: ведь они есть в каждой семье, живут по соседству с каждым из нас, говорят на том же языке, то есть не отличаются от нас. И все же они иные. Этот материк стариков обретает сегодня совершенно новые очертания. Он знакомый и неизученный одновременно, и в этом его двойственность. Старики – будущее мира: эта идея уже стала всеобщим достоянием. Однако не совсем ясно, как именно все возрастающее присутствие пожилых людей повлияет на наше будущее и какое обретет значение. Этот людской материк достоин исследования. Вот уже много лет ведется дискуссия о пенсиях. В некоторых европейских странах, где население стареет, встают вопросы финансового характера в связи с растущим числом пожилых людей. Предлагаются различные решения этой проблемы, но следует понять и нечто более важное.

Реальность пожилых людей будет «вторгаться» во все сферы жизни: не только в нашу окружающую обстановку, в наши дома, в наши города, в наши государственные бюджеты… Внутри каждого мужчины и каждой женщины находится потенциальный старик. Опыт старения, еще пару поколений назад, был уделом немногих и ограничивался по большей части обществом состоятельных людей. Сегодня это ожидает каждого. Можно убрать стариков из дома, из различных сфер жизни, но нельзя убрать того пожилого человека, который находится в каждом из нас. Нельзя отвернуться от этого всплывшего материка стариков, от этого тела старика, лица старика, постепенно проявляющихся в моем теле, на моем лице, старика, выходящего из сердца каждого человека. Это подобно родам, длительным и болезненным.

Но даже если не говорить о старике в каждом из нас, которого мы производим на свет, а значит, не можем в себе уничтожить, мир стариков действительно огромен, как материк. В 1951 году пожилые люди старше 75 лет составляли 2,6 процентов итальянского населения: небольшое число полезных мужчин и женщин, хранителей ценных традиций, свидетелей Италии, которой больше нет. Можно было выделить пространство для стариков, подобно предоставленному им месту в традиционной большой семье, или в мире крестьян. Им была выделена вполне соответствующая роль, основы которой были заложены еще в Библии: старик как хранитель древней мудрости. С другой стороны, это имеет некоторое сходство с доиндустриальными обществами: старик лучше остальных знаком с ритмами природы, секретами ухода за скотиной, работы в поле. Старик больше слышал новостей в своей жизни и хранит их в памяти. Сегодня информация распространяется почти молниеносно и тут же устаревает, а в традиционном обществе существовали неторопливые взаимоотношения с информацией: люди слушали истории, рассказы, пословицы, устно сообщались различные сведения; кто дольше прожил, тот больше знал. Сегодня это уже не так.

Эта идея о мудром старце, хранителе ценных знаний, была последней возможностью придать смысл старости. После этого старость начала выглядеть как бессмыслица. Наше общество, наша культура еще не были способны выработать понимание старости. Это общество и эта культура более не связаны с сельской местностью, среди их ценностей нет самопожертвования или терпения.

Сегодня, если ограничиться примером Италии (но это применимо к любой стране), по данным переписи населения 2011 г., люди старше 75 лет представляют 10,4 % населения (их более шести миллионов человек). На 100 детей от 0 до 14 лет приходится сегодня 149 человек старше 65 лет)^[1]. Стариков стало больше, и они живут в обществе, которое в целом состарилось. Стариков сейчас много, поэтому они утратили ценность. Они не редкость, их слишком много и их неторопливая поступь затрудняет суетливый бег нашего общества.

Материк стариков все же надвигается не столь активно, как материк молодежи. Молодые люди привлекают внимание, шумят, могут причинять беспокойство. И даже пугать. Материк стариков не столь грозен, как материк мигрантов, присутствие которых кажется вторжением и порой умышленно бывает представлено в виде вторжения. Мигранты раздражают тем, что они не такие, как мы. Старики в большинстве своем не мешают; можно легко сделать так, чтобы они не доставляли беспокойства. Материк стариков легко игнорировать.

Феномен роста пожилого населения отмечается повсюду: в Европе, в развитом мире, вплоть до самых дальних уголков земного шара, всюду, куда доходит хоть капля прогресса. «Проблема стариков» – это проблема завтрашнего дня. Число пожилых людей растет повсеместно. Семьи повсюду становятся все более малочисленными, и в них все меньше места для стариков. Материк стариков – внутри каждого континента: это начинает ощущаться все сильнее. Материк этот состоит в основном из женщин, ведь они живут дольше. Но их мир до сих пор не изучен. Все торопятся, бегут. Старики часто ходят медленно, с трудом, их дни пусты.

Современные люди постоянно говорят, висят на телефоне. Они всегда на связи. Старики часто разговаривают только с самими собой. Эти два мира едва соприкасаются: та же кровь, тот же язык, те же фамилии, но встречи между ними редки. Старики часто живут одни. Со старением населения и ростом нужды становится все больше одиноких стариков. Более трети женщин старше 60 лет живут одиноко.

Перед лицом будущего стоит задача исследовать этот новый материк, взглянуть на него без страха, понять его проблемы, признать различия и близость.

История дружбы

Французский священник и педагог Ги Жильбер пару лет назад сказал: «Старики – за ними будущее!». Пожилые люди бродят по нашему миру подобно призракам и пророкам. Пророкам того, кем станет каждый. Участие в жизни стариков могло бы стать в некотором смысле лучшим видом страхования жизни. Однако тут мы сталкиваемся с антропологической проблемой, которая не обошла стороной никого из нас: похоже, люди нашего времени подвержены отношению к жизни, которое я бы определил как «ювенилизм». Оно заключается в стремлении как можно дольше оставаться молодыми, защищать свою молодость, стараться хотя бы выглядеть молодо, сохранить молодое тело. Собственное старение внушает ужас: чтобы его остановить, прибегают к косметике, химии, хирургии, тратят бешеные деньги. Увеличение ожидаемой продолжительности жизни, лекарства, перемены в социальных стереотипах поведения дают тем, у кого есть средства, иллюзию возможности вечно угождать собственным желаниям. Но для большинства, даже в богатой части мира, старость представляется крушением чаяний о вечной молодости.

Жан Амери в своем труде «Бунт и смирение» писал: «Старение […] – безнадежная область жизни, лишенная любого разумного утешения; не стоит строить иллюзии»^[2]. Старость – это закатная земля, редко посещаемая политиками, экономистами и духовными лицами. Да, и духовными лицами, как ни печально это признавать. Эта земля формально является частью мира, но в ней нет мечты. Мечта о молодости – действительно мечта. Мечта о старости – кошмар. Быть стариком плохо.

Община святого Эгидия с 1973 года начала общаться со стариками, делить с ними жизнь, помогать им. Сорок лет продолжается «исследование» мира стариков, а вместе с ним развиваются дружба и солидарность с ними. Эта работа ведется на протяжении многих лет, в духе верности людям с их проблемами. В семидесятые годы, посещая римские окраины, Община увидела нужду стариков, материальную и духовную. В размышлениях тех лет много говорилось об одиночестве как великом зле, о городе-пустыне: «Как одиноко сидит город, некогда многолюдный!» – читаем в книге Плач Иеремии (1, 1). Старик предстал как тот город, больной одиночеством. Так зародился интерес к проблемам пожилых людей.

Конечно, вложение в стариков не окупается: отдача минимальна или незначительна. Старость – это состояние бедности, поражающее и богатых людей. Как болезнь. Тогда образ пожилого человека все еще был для нас образом наших стариков, наших дедов. Постепенно – благодаря этим новым отношениям – вышла на поверхность проблема бедности стариков, общая для всего «народа» стариков. Постепенно пришло осознание этой бедности. Старики, одинокие и заброшенные, рассказывали наполненные страданиями истории другого Рима. Рим этот совсем не похож на знакомый город, он беднее, чем тот, по которому мы привыкли ходить. Этот город вырастал из их рассказов: главным было выселение жителей из исторического центра в результате «расчисток» и реконструкций, осуществлявшихся в период фашизма. Это Рим, вытесненный на окраину, в новые кварталы, выросшие на стыке города и сельской местности. Рим лачуг и времянок с картонными стенами, которые простоят десятилетия, трудная жизнь военного и послевоенного времени, заблуждения молодости, истории любви, одиночества, вдовства…

В этих историях – и кризис семьи. Знакомство со стариками позволило понять хрупкость семьи. Сквозь горькие слова и слезы многих людей проступали разочарование и пережитые драмы: измены, насилие, распад семьи, расплата неблагодарностью за доброту. Их противоречивые истории говорили о вытеснении и изгнании из семьи, и одновременно об упорной и почти необоснованной привязанности к своим детям. Равнодушие, неверность, повседневная бесчувственность и мелкие дрязги.

И, конечно (еще один великий дар этого поколения стариков), – живое, трепещущее свидетельство о войне: мировой конфликт как главный стержень всех воспоминаний, трагедия всей жизни, со всем ее ужасом, болью и страданиями. Благодаря тем старикам молодежь Общины святого Эгидия смогла глубоко проникнуть в драму войны, в тот момент, когда память о ней начала угасать в обществе, вновь обретавшем благополучие и настроенном стереть воспоминания о невзгодах.

Это были истории жизни, проведенной в борьбе за выживание. Эти люди не знали потребительства, они были бедны, нуждались в дружбе, их тела, измотанные лишениями войны или плена, страдали от недугов. Вместе со стремлением жить возникал и вопрос: для кого жить? Вопрос, повторяющийся многократно, по-разному формулируемый, но одинаковый по сути.

И с религиозной точки зрения намечался серьезный разрыв. В семидесятые годы, после Второго Ватиканского собора, Церковь изменилась, в первую очередь в том аспекте, который касался всех людей: молитве и литургии. На волне соборного обновления богослужения Церковь рисковала отбросить вековое наследие народной набожности и благочестия, достояние многих поколений; в первую очередь религиозность стариков. Церковь менялась в самых своих народных формах бытия, оставляя позади обряды прошлого. Иными словами, шел процесс религиозного отчуждения стариков. Обновляющаяся Церковь обращалась в сторону молодых поколений.

Пастырская работа с молодежью, несомненно – одна из важных проблем Церкви, стремящейся принять и воспитать новые поколения верующих. В те годы по стечению различных обстоятельств, связанных не только с жизнью Церкви, но и с социально-культурным преобразованием всего итальянского общества, отношения с молодыми поколениями стали более затрудненными. Церковь решительно и увлеченно погрузилась в процесс обновления, чтобы не утратить контакта с мирами, которые, казалось, удалялись от католической веры – миром молодежи, миром культуры и науки, миром рабочих, миром городских окраин. Но, возможно, недостаточно задавались вопросом, что означает для стариков невозможность найти в храме свои формы благочестия, ощущение, что для их набожности уже нет места. К старикам не обращали по-новому слово Евангелия (как должно было случиться), они рисковали оказаться просто забытыми.

Одновременно с этим в отношении их развивалась социальная работа. Это было, несомненно, позитивным моментом: положение стариков действительно было омрачено нуждой. И все же, при этом старики пережили своего рода понижение статуса: в распространившихся церковных представлениях старики стали предметом социальной, а не пастырской заботы.

Работа Общины святого Эгидия на протяжении всех этих лет не сводилась лишь к помощи старикам, то есть лишь к социальному обслуживанию (пусть необходимому и уместному). Она была попыткой взять на себя их человеческие и духовные проблемы, задаваясь вопросом, что означает для старика быть объектом братского милосердия и – вместе с другими – верить, разделять общую надежду и участвовать в молитве Церкви. Отказ от постановки проблемы спасения стариков мог повлечь за собой значительные последствия для жизни Церкви: это означало бы отказ принимать всерьез любого человека таким, какой он есть, с его особенностями и запросами, в погоне за тем, что могло восприниматься как неотложные пастырские нужды, новые проблемы или просто новизна.

Община святого Эгидия родилась в годы, последующие за Вторым Ватиканским собором, на этапе первого принятия его послания: и ее отличало решение принять всерьез стариков в их многогранности. Ведь для Церкви старик не уходит на пенсию. Человек живет не только ради утоления голода или чтобы прикрывать тело одеждой, он – не только его рана, не его ампутация, не его инвалидность. Для христиан старик не может быть только социальной проблемой.

Размышление о человеке и о Боге

Сорок лет жизни вместе со стариками, отраженной в этой книге через разносторонний анализ этого опыта, показывают и определенный способ заниматься богословием. На протяжении столетий, до Второго Ватиканского собора, богословие развивалось в академической среде: миру богословов грозил отрыв от жизни. После Собора богословие возобновило плодотворные отношения с церковным опытом, с народом Божиим и его жизнью. Конечно, эта книга не по богословию, но этот союз между поколениями, проверенный временем, порождает размышление о человеке и о Боге, на фоне проблем повседневной жизни, одновременно являющихся и проблемами истории, мира и Церкви. Так становится явным, что жизнь, прожитая в служении бедным, в частности, старикам, обретает достоинство размышления о самом важном. Годы, проведенные со стариками, потрачены в поисках ответов на множество вопросов: «Для кого я существую, чего я стою, для чего живу, для кого встаю по утрам и одеваюсь…?». Помощь старикам в сложные минуты их жизни, в часы недуга, одиночества, проводы в последний путь стала обретением смысла жизни для многих людей. Возможно, это началось с инстинктивного чувства, с эмоциональной и религиозной интуиции, подсказывающей сердцу, что жизнь не утрачивает ценности, даже когда она сводится к одному вздоху. Эпизоды, собранные на этих страницах, – не только моменты повседневных забот, радостей и горестей: в своей совокупности они составляют размышление о человеке и о Боге, прожитое коллективно, выработанное в общении со стариками – нашими друзьями.

Великий парадокс современности заключается в том, что старики сегодня могут прожить дольше, но их жизнь бесполезна и является лишь помехой. «Зажившимся» старикам словно говорят: посторонись. Учреждения для стариков говорят об этом. Это парадоксальное противоречие затронуло уже миллионы людей: долголетие – дар прогресса, общество делает все возможное для продления жизни людей, при этом, когда наступает старость, теряется смысл этого периода жизни и часто люди испытывают чувство холода и заброшенности. Как будто ничто не противостоит этой логике: старик должен уйти с дороги.

Проблема остается актуальной и для стариков, глядящих в свое будущее. Ситуация противоречива: вся жизнь призывает к тому, чтобы оставаться молодым, вести активный образ жизни. Эта жизнь имеет и подлинные ценности: улучшать, производить, строить, осуществлять, в том числе для других. И все же наступает возраст, когда работоспособность снижается, знания и умения, мысли и слова устаревают, на поверхность выходит хрупкость и беспомощность – и это в контексте социальной жизни, одержимой духом конкуренции.

Одна пожилая женщина из дома престарелых в книге «Дом с огнями» Паоло Барбаро говорит девушке: «Старики падают от пустяков. Даже от ветерка. Падают наземь. А снаружи всегда дует ветер, сильный ветер. Они падают словно листья»^[3].

Возникают простые человеческие вопросы: как реагировать на старость, как не стать жителями материка стариков, не угодить в «паркинги» домов престарелых, не утратить значения и роли среди живых? Старики совсем не хотят так кончить, они желают жить. И все же они сомневаются, скрывают свои неудачи, теряют уверенность в действиях и отношениях. А в обществе, все более охватываемом духом конкуренции, уверенность значит так много. Кажется, что характер – это все. Секрет в том, чтобы оставаться молодыми, уверенными. Но не всегда возможно продолжать участвовать в соревновании, в борьбе.

Подлинное спасение – в том, чтобы продолжать поиск. Жизнь продолжается и в этом поиске подлинной мудрости. Тогда вещи, которые можно сделать, ценятся за то, чем они являются: поддержка старика в разные моменты его повседневной жизни заключается в конкретных действиях, в мелочах, в словах, но важно размышлять над тем, что все это означает. В жизни со стариками скрыто богатство мудрости, которая говорит, побуждает к действию, обращаясь к каждому и ко всему миру: повседневный опыт – это своего рода лаборатория мудрости. Соавторами этого размышления, пророчества, говорящего с этих страниц, выступают люди, посвятившие старикам многие годы своей жизни. А, как я уже говорил, это – богословие, рождающееся из жизни, мудрость, сокрытая в действиях повседневной жизни.

Пророчество в наше время

Нельзя притворяться, что старости не существует: что-то меняется, что-то будто слабеет, затухает, но не все кончается с ее приходом. Журналист Жан-Пьер Дюбуа Дюме в своей книге «Стареть не старея» так писал об опыте осознания собственного возраста: «Приближения старости никогда не чувствуешь, и вдруг она – тут как тут: будто бы ничего не изменилось, но она была здесь уже давно, постепенно овладевая мной, и вот – все изменилось, и другие мне об этом напоминают»^[4]. К каждому приходит старость. Никто не может сказать, что избежал ее, за исключением тех, кто умер молодым. И кажется, старость разрушает многое из того, что было создано на протяжении жизни. Порою все. Великий старик, генерал Де Голль, говорил: «Это крушение»^[5].

Старость – это крушение столь многого, что мы создаем в жизни, катастрофа, которая сохраняет нам жизнь, но оставляет одни обломки от нашего судна. Крушение, оставляющее в нас глубокие шрамы, лишающее нас отваги вновь выйти в море. Крушение, выбрасывающее нас на остров заката.

Каждый из нас пытается отрицать грядущую перспективу крушения. Однако не стоит ли вместо этого осветить его светом Евангелия? Не стоит ли больше и лучше объяснять, что долгие годы жизни – благословение? Не стоит ли, обращаясь к печали стариков, сказать, что жизнь имеет смысл даже тогда, когда человек теряет способность потреблять, говорить, двигаться?

Конечно, старик, выброшенный бурей на остров заката, весьма далек от образа библейского старца. Очень четкий пример этого видения мы находим в описании смерти Авраама: «Дней жизни Авраамовой, которые он прожил, было сто семьдесят пять лет; и скончался Авраам, и умер в старости доброй, престарелый и насыщенный жизнью, и приложился к народу своему. И погребли его Исаак и Измаил, сыновья его, в пещере Махпеле, на поле Ефрона, сына Цохара, Хеттеянина, которое против Мамре, на поле, которое Авраам приобрел от сынов Хетовых. Там погребены Авраам и Сарра, жена его. По смерти Авраама Бог благословил Исаака, сына его» (Бытие, 25: 7-11). Авраам прожил до ста семидесяти пяти лет, после чего умер «в старости доброй». Прекрасно сказано: «престарелый и насыщенный жизнью» – и, согласно Библии, смерть для него была воссоединением с предками. Сыновья его Исаак и Измаил были рядом с ним и погребли его в пещере Махпела напротив Мамре, места, где Авраам повстречал трех загадочных путников, оказавшихся божественным явлением. Он был похоронен рядом с женой в том же самом месте, где когда-то оказал гостеприимство, ставшее решающим в его жизни. Но не такова смерть сегодняшних стариков: в книге Бытия описано не крушение, а прибытие в желанную гавань.

Смерть самого Иисуса – крушение. Умирая, Он возопил громким голосом: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф. 27,46; Мк 15,34). Но Иисус умирал молодым. Многие старики, еще находящиеся среди живых, переживают ту же оставленность и отчаяние. Настолько, что напрашивается вопрос: существует ли еще «добрая старость», насыщенность жизнью, возможность мирно воссоединиться с предками?

Сегодня превалирует тенденция всячески отрицать это крушение. Говорить: «Что тут такого?». Часто это выливается в кошмарные отношения внутри семей. Есть люди, которые стареют, которых терпят, а когда они подают признаки слабости, их убирают подальше с глаз: часто это объясняется неразрешенными отношениями со стариками и со старением. Есть старики, которых никто не желает слушать. «Что тут такого!..». И их слова страдания, отчаяния не находят отклика и сочувствия. С другой стороны, часто семьи должны в одиночку, имея ограниченные ресурсы, нести бремя непростых и деликатных ситуаций, когда старость одного из членов семьи несет с собой также болезнь и возрастающую потребность в помощи. И отрицание крушения, покуда возможно, кажется тогда единственным выходом.

Следовательно, опыт дружбы Общины святого Эгидия со стариками означал прежде всего принятие факта крушения. Для нашего мира и для множества людей, переживающих старость, она является крушением, и все же после разрушительной бури будет обретен берег. Действующие лица этой истории, возможно, тоже начинали с отрицания крушения. Но они избрали путь дружбы и верности, и на место отрицания пришло осознание, пришел опыт сопричастности и, наконец, пришла мудрость. Те, кто связан узами этой дружбы, стали свидетелями многих историй, в конечном итоге сходных с историей Авраама. Но для этого нужно верить, любить, прилагать труд. В личных историях многих стариков можно обнаружить ответ на отчаянный призыв, на мольбу о чуде. Если бы сегодня писалось пятое Евангелие, следовало бы рассказать об этом: о чуде отринутой жизни, которая становится жизнью принятой, чуде крушения, которое приводит к надежному берегу.

Крушение есть. И все же из смерти может родиться жизнь, а жизнь продолжается в вечной жизни. Крушение может стать спасением.

Великое крушение, описанное в Писании – то, в которое попал Павел, когда его выбросило на остров Мальту (Деян. 27, 9-44). Павел на пути в Рим, где должен был предстать перед судом за свою проповедь» попадает на море в опасную ситуацию, однако его вера спасает его и товарищей по плаванию. Налетает ураганный ветер эвроклидон и рушит планы и надежды плывущих на судне. Корабль носится по морю по воле ветра и волн. Измученные штормом, моряки сбрасывают за борт груз и снасти. В течение многих дней не видят они ни солнца, ни звезд. Кажется, потеряна всякая надежда на спасение. В этот трудный момент Павел не устает ободрять людей, укрепленный в вере сном, в котором ему явился ангел Божий, успокоивший его насчет судьбы его и его спутников. «Было же всех нас на корабле двести семьдесят шесть душ», – читаем в «Деяниях Апостолов». В конце концов корабль сел на мель и до того, как он развалился на куски, все успели благополучно выбраться на сушу.

Этот рассказ о кораблекрушении Павла можно прочесть как аллегорию служения Общины святого Эгидия старикам. Он явил свое присутствие в жизни многих людей, не уставая повторять им: «Ободритесь, мужи!» (ст. 25). Он говорил это, как сновидец, которому было дано откровение, но и вместе с тем реалистично констатируя факт крушения. «Нам должно быть выброшенными на какой-нибудь остров» (ст. 26). Его присутствие было мудрым и деятельным: мудрым в молитве («… взяв хлеб, он [Павел] возблагодарил Бога перед всеми и, разломив…» – ст. 35), но и готовым к конкретным действиям («…сегодня – обращается Павел к спутникам – четырнадцатый день, как вы, в ожидании, остаетесь без пищи, не вкушая ничего. Потому прошу вас принять пищу: это послужит к сохранению вашей жизни» – ст. 33–34). Это присутствие оказалось спасительным для всего корабля. Такова и история Общины святого Эгидия со стариками: признание факта крушения, но вместе с тем надежда и реальность спасения на надежном берегу. Крушение нельзя отрицать, но если проживать его с верой и любовью, проживать его, имея конкретную и вместе с тем духовную поддержку, оно может стать спасением.

В то время, как бушует шторм и ветер захлестывает волны в лодку, ученики в тревоге обращаются к Иисусу, Который уснул на корме, склонив голову на подушку. Вопрос их – тот же, что извечный вопрос стариков: «Учитель! Неужели тебе нужды нет, что мы погибаем?» (Мк 4, 48). Это крестный вопль Иисуса, повторяющийся тысячи раз – на больничных койках, в палатах домов престарелых, в холоде ставших безмолвными домов, во мраке наполненных болью ночей. Ответом на этот вопрос был Его отеческий голос, с любовью спросивший: «Что вы так боязливы? как будто у вас нет веры?» (4, 40), и само Его присутствие рядом с ними на гибнущей лодке.

Каждый понял и пережил и каждый стал также орудием этого ответа Господа, который не дремлет и не оставляет человека на произвол бушующих волн.

Дружба со стариками в этом смысле была пророческой. Ведь она в самом деле вновь подтвердила, что старикам есть место в Церкви, вновь подтвердила их участие в общем уповании – а с другой стороны, и ценность их жизни во всех смыслах: человеческом, религиозном, церковном, гражданском.

Возможно, следует остановиться на слове «пророчество». Оно, по крайней мере в недавний период нашей истории, как будто совпадало по значению со словом «обличение». Община святого Эгидия скоро поняла, что пророчество не есть возмущенная реакция, негодование, публичное обличение. Или, по крайней мере, не только это. Пророчество – это тяжкий труд, глубокое знание. Книги пророков – это не вопли негодования на злобу дня, это истории любви, сопричастности, страдания, неотделимые от истории народа Израиля и его веры. Можно назвать «пророческой» работу Общины святого Эгидия со стариками, потому что она содержит (то есть одновременно скрывает и являет) истинное сочувствие, совместное участие, человеческую и духовную сопричастность, длящиеся во времени. Это не приключение, не опыт и даже не инициатива, пусть даже самая похвальная; это, как я сказал, – союз. Это как брак, который расторгнуть может лишь смерть. И тот, кто связал свою жизнь со стариками, вернул им ценность жизни в обеспамятевшем, трагически противоречивом мире.

Поэтому те, кто прожил эти отношения, стали мудрецами и богословами. Отцы Церкви учили, что богослов – это тот, кто молится. Я бы добавил, что мудрец – это тот, кто любит. Через молитву со стариками и любовь к ним открылось пророчество и слово: старики значимы, и, более того, мы нуждаемся в них; их жизнь, даже сведенная к минимуму, значима. Старики первыми говорят, что не все есть товар, что жизнь – это не потребление. Вот оно, пророчество сегодняшнему обществу!

Конечно, старики слабы. Слабы те, что больны, и те, что здоровы; особенно слабы старики, утратившие автономию, прикованные к постели, зависящие от других во всем, не могущие ничем привлечь к себе внимание и интерес. Но устранение этих стариков из жизни семьи и общества являет собой признак того, что мы скатываемся к миру, в котором нет больше бескорыстия, щедрости, того богатства чувств, которые и позволяют не сводить жизнь к рыночным отношениям по принципу «ты мне, я тебе». Присутствие стариков в общественной и церковной жизни говорит об уровне цивилизации. К тому же их долголетие является одним из лучших достижений нашего времени. Но отказывать в подаренной жизни – варварство. Общество становится чудовищем, пожирающим собственных детей. И эта модель воспроизводится внутри семьи, в социальных отношениях. Это конец бескорыстия и сопричастности. Но общество в них нуждается, и Церковь – тоже.

Не следует отрицать крушение, как это свойственно менталитету сегодняшнего человека. Нет, драма крушения должна быть пережита сполна, но не в одиночку. Нужно искать берег, добрую старость. Нужно увидеть святость старости, естественность старости, нужно дать ей место, воздух и голос. Таково ежедневное пророчество того, кто отдает себя служению старикам. Когда возраст обрекает на нужду и зависимость от других людей, тогда и проявляется слабая сила, настойчиво взывающая к нам, и прожитое становится пророчеством.

Утверждать ценность старости – значит, утверждать вместе с тем ценность молитвы и бескорыстия. В борьбе бок о бок со стариками и за них, это ценность, которую следует отстаивать каждый день нашей жизни: жизнь – не только заработок, не только производство, не только работа; жизнь – это что-то более сложное и богатое.