Read the book: «Испытание империи», page 2

У самой окраины нам на глаза попалось жалкое зрелище – почти затерявшееся в зарослях дрока старое святилище Немы. Алтарь просел, олений череп валялся на земле, и на камнях были видны лишь пятна расплавленного воска. Судя по обвивающим алтарь зарослям, за ним давно никто не ухаживал.

– Нужно сказать жителям, чтобы привели его в порядок, – сказала фон Остерлен.

Вонвальт окинул взглядом святилище.

– С чего это должно меня волновать? – проговорил он и погнал коня дальше по этим суровым, неприютным землям.

II
Перебирая варианты

«Самое благое для человеческого сознания – это готовность изменить его».

Из трактата Чана Парсифаля «Империя и наказание»

Это был мой последний визит в Моргард.

Для меня это место всегда было олицетворением ужаса, продажности, предательства, насилия и смерти. Прежде здесь была вотчина маркграфа Вестенхольца, уже несколько месяцев как повешенного. Теперь же город находился под управлением коменданта до прибытия князя Гордана Кжосича, третьего императорского сына, и Шестнадцатого легиона.

Нам довелось повстречать князя Гордана на Баденском тракте, по пути в Сову, и он запомнился мне приятным человеком, не слишком озабоченным превратностями имперской политики. Князь должен был занять пост маркграфа Моргарда к наступлению лета, когда Северное море успокаивалось настолько, что пираты из северных королевств могли совершать набеги на побережье.

С тех пор поползли слухи, будто легион уничтожен и князя уже нет в живых. Впервые мы услышали об этом от сенатора Тимотеуша Янсена в тайном убежище хаунерской крепости Остерлен, но с тех пор мы слышали это едва ли не в каждом поселении, где бывали.

Легионы были окутаны некоей аурой таинственности. Конечно, такое убеждение активно насаждалось и культивировалось сованцами, но в этом не было нужды. Свидетельства их военной мощи находились повсюду. За свою жизнь я ни разу не слышала, чтобы имперский Легион был разбит. И до опрометчивого вторжения в Ковоск и распространения по всей территории Конфедерации черного пороха как орудия мятежей и саботажа едва ли нашлись бы сведения о сколь-нибудь значимом поражении Легиона за последние полвека.

На то было много причин, и я не вижу необходимости подробно останавливаться на этом. Подготовка, снаряжение, стратегия и тактика, как и фанатизм вкупе с недостатком слаженности и сплоченности со стороны многих противников – все играло свою роль. Вот почему в то время никто и помыслить не мог, чтобы Легион был разбит, и уж тем более уничтожен вплоть до последнего солдата. Но, как и во многих других сферах в Сованской Империи, превосходство Легионов шло на убыль. Черный порох находил все больше применения на боле боя, и сованцы, в отличие от своих врагов, не спешили его осваивать, преданные короткому мечу и отжившей свое тяжелой коннице.

Поэтому известие, будто Шестнадцатый легион не только не был уничтожен, но и благополучно прибыл в Моргард под предводительством князя Гордана, вызывало у нас смешанные чувства. Убеждение, что легионы были непобедимы, перекликалось с нашими собственными представлениями о естественном порядке вещей и поэтому служило странным утешением. А поскольку нашей целью все еще оставалось сохранение Империи – или хотя бы того законного мира, который она установила, – эта новость казалась благом.

Но в то же время в этом было что-то… странное. Многие из тех, кто от природы не отличался доверчивостью, признавали, что Легион разгромлен. Поэтому столь внезапный поворот воспринимался не как хорошая новость, а как нечто по сути своей неправильное и зловещее.

Во многом так оно и было.

И скоро я расскажу почему.

* * *

Мы приближались к Моргарду с юго-востока. Путешествие было долгим и трудным. Мы не могли передвигаться по хорошим дорогам, пролегавшим в этой части Хаунерсхайма, из страха быть обнаруженными и поэтому были вынуждены довольствоваться древними тропами, что вели через леса и болота этих необжитых земель.

Наконец мы вышли к побережью. В воздухе пахло солью, холодный ветер гулял по пескам и шелестел в сухой траве. Теперь нам не приходилось пробираться через лесные чащи и можно было двигаться быстрее, но мы оказались беззащитны перед пронизывающими порывами.

В пути мы по большей части молчали. Вонвальт, как и следовало ожидать, был мрачен и меланхоличен, а сэр Радомир зачастую пил до отупения. Я уже начала задумываться, почему он оставался с нами. Это был простой человек, для которого предпочтительнее блюсти закон в маленьком городке, нежели разбираться в политических интригах. Ночные кошмары и таинственные явления пугали его сильнее, чем он показывал. Но, как и Вонвальт, он воевал в Рейхскриге и на собственном опыте познал все ужасы войны. Возможно, бывший шериф держался из желания не допустить возвращения тех страшных дней. В конце концов, он был ревностным служителем закона, с моральными принципами такими же черно-белыми, как и сюрко фон Остерлен.

Что касается самой маркграфини, то я гадала, не сожалеет ли и она, что примкнула к Вонвальту. Я была этому только рада, поскольку фон Остерлен отличалась взвешенностью и прагматизмом, а кроме того умело сражалась. Но и она поддалась тому унынию, что охватило нас. Маштабность нашего дела могла ошеломить кого угодно, а маркграфиня была набожна и серьезно относилась к своей миссии в Зюденбурге.

Но при всем этом я не думала, что фон Остерлен покинет нас. Она сознавала, какая угроза исходила от Бартоломью Клавера. И хоть Империя Волка имела множество недостатков и была воздвигнута на костях и крови, едва ли приход к власти фанатичного тирана исправил бы положение.

– Каков ваш план? – спросила она, когда мы разбили лагерь в последний раз, прежде чем добраться до Моргарда. Мы расположились у края древнего и мрачного леса, в двух шагах от широкого, продуваемого всеми ветрами берега. Наши лошади, такие же несчастные, как и мы, осторожно щипали сухую траву.

– Приближаться следует осторожно, – ответил Вонвальт, лениво вороша костер палкой. – Наверное, лучше Хелене и сэру Радомиру сначала разведать обстановку. Они привлекут меньше внимания.

– И что нам искать? – спросила я.

– А ты как думаешь? Я хочу знать, действительно ли Шестнадцатый легион в городе.

– И как я узнаю?

– Их пять тысяч человек! – воскликнул Вонвальт. – Хорошо, если внутри поместилась хотя бы половина.

– Не обязательно говорить таким тоном.

– Да. Но я сказал.

– Нема, не будьте же таким хмурым козлом, – воскликнул сэр Радомир. – Это моя обязанность.

Мы невольно рассмеялись, но затем повисло молчание.

– Меня это все беспокоит, – проговорил наконец Вонвальт. – И потому я так раздражителен.

– Старый барон мог ошибиться. Уверена, это самое вероятное объяснение, – сказала фон Остерлен.

Вонвальт медленно покачал головой.

– Нет, он говорил правду или, в крайнем случае, думал, что говорит. До самого конца.

– «Конец» очень подходящее слово, – проворчала фон Остерлен. – У него не выдержало сердце, верно?

– Хм-м, – протянул Вонвальт.

– Вы сказали ему, что вы по-прежнему Правосудие.

На этот раз Вонвальт вскинул голову и посмотрел ей в глаза.

– Так и есть, я Правосудие.

– Нет, это не так. И хоть я не блюститель закона, но, насколько мне известно, противоречить вам – не преступление.

Вновь повисло молчание.

– Что ж, ладно. Я чувствую, вас что-то тревожит. Давайте разберемся с этим здесь и сейчас.

Фон Остерлен хмыкнула.

– У нас есть миссия, да, и притом важная, я это понимаю. Я доверилась вам, сэр Конрад, и это стоило мне репутации – и карьеры, осмелюсь добавить. Но будем откровенны: справедливо это или нет, но вы больше не агент Короны. И если мы хотим одолеть Клавера – а я согласна, что его замыслам нужно помешать, – то нам не следует прибегать к его методам. Клавер гнусный, вероломный человек и извращает учение Немы в свою пользу. Ни один человек, верный учению Немы, не стал бы поступать так же, как он. Пользуясь тайным драэдическими знаниями в своих целях – мало того, убивая людей с их помощью, – вы ничем не лучше Клавера. Вы ведете себя как разбойник. И я не могу этого терпеть.

Вонвальт терпеливо ее выслушал.

– У меня к вам одна просьба: поразмыслите немного, – ответил он.

Фон Остерлен нахмурилась.

– Поразмыслите, прошу вас. Представьте империю, где Клавер становится императором. Что, по-вашему, он сделает?

Маркграфиня на мгновение задумалась, но затем покачала головой, не желая продолжать этот разговор.

– Перебьет своих врагов, – подсказал сэр Радомир.

– Верно, – согласился Вонвальт. – В Сове пройдет большая чистка. Полагаю, будут перебиты члены бывшего Ордена Магистратов и все законники, преданные Императорскому Суду. Все, что имеет отношение к обеспечению общего права, будет упразднено и уничтожено. Дальше?

– Сенаторы, – сказала я.

– Сенаторы. Каждого Хаугената бросят в тюрьму, подвергнут пыткам и казнят. Каждый член Императорского дома, включая детей, будет предан мечу. Итак, оборвутся тысячи жизней, и это за первые несколько дней. После этого Клавер восстановит верховенство второй головы Аутуна – канонического права. Неманской церкви вернут былое могущество и – боги упаси – драэдические знания. И там, где прежде были Правосудия, появятся неманские инквизиторы. Вам известно, какое наказание предусмотрено каноническим правом для еретиков?

– Смерть, – ответила фон Остерлен.

– Сожжение, – поправил Вонвальт, – худшая из смертей. Вам известно, чем карается супружеская измена?

Фон Остерлен помотала головой.

– Обвиняемый лишается зрения. Воровство?

– Я поняла.

– Вору отрубают руку. Богохульство?

– Я же сказала, что поняла.

– Таким отрезают язык. Оскорбление священника?

Фон Остерлен промолчала.

– Конфискация жилья. Пропуск причастия? Конфискация скота. Прелюбодеяние до свадьбы? Таких следует утопить. И, – он указал на нее пальцем, – это коснется не только тех, кто преступит закон. Подумайте о своих правах. Что вам сейчас позволено? Согласно общему праву, вы можете ходить куда вам угодно, говорить что вам вздумается, выйти замуж за кого вы захотите. Вы можете есть и пить что вам хочется, оскорбить кого сочтете нужным оскорбить. Да, учение Немы – единственно признаваемая религия в Империи, но какое наказание вам грозит за ересь? Штраф, да и тот несущественный. Открыто признаваемая ересь наказывается костром, но любой Правосудие, из тех кого я знаю, приложит все усилия, чтобы избежать этого. Вы можете свободно заниматься своими делами, сознавая, что вы свободны по праву, и даже если вдруг совершите преступление, вашу виновность придется еще доказать. В большинстве случаев худшее, что может ждать вас, – это тюремное заключение. И так должно быть. – Он резко щелкнул пальцами, отчего фон Остерлен вздрогнула. – Все это будет забыто. В одночасье. Если то, что было до Аутуна, кажется вам скверным, подождите и увидите, что будет после него. И это при условии, что Клавер будет хотя бы придерживаться общепринятых норм канонического права, а не станет править исключительно по своей прихоти. «Остерегайтесь тирана, ибо он облачен в доспехи невежества».

– Да, – сказала фон Остерлен, – всякому человеку до́лжно подчиняться одним принципам и процедурам. Даже вам, сэр Конрад.

– Безусловно. Итак, я описал вам, что случится, если Клавер одержит верх, – и поверьте, это в лучшем случае. Какова же приемлемая цена, чтобы избежать этого?

– Я не законник. Мне кажется, вы можете изворачивать факты и аргументы в свою пользу, и многое в ваших устах станет правильным и честным.

– Я бы не был блюстителем закона, если бы не мог этого делать.

– Я серьезно.

– Как и я. Ну же, Северина, это важно.

Она закатила глаза и вздохнула.

– Я замерзла и устала. Заканчивайте свой урок, и я наконец лягу спать.

– Задумайтесь о принципах общего права. Подумайте о своих правах и свободах. Давайте представим на мгновение, будто сованцы вели свои завоевания с одной лишь целью – навязать общее право. Как по-вашему, Рейхскриг был приемлемой ценой за это?

– Тысячи погибли.

– Да, но еще больше осталось в живых. И теперь их жизнь лучше. И если смотреть в целом, от Рейхскрига выиграло больше людей, чем пострадало от него.

– Хорошо, пусть для вас это и аргумент. Многие с вами не согласились бы. В особенности из числа порабощенных.

– Не будьте же так упрямы, Северина. Подумайте хорошенько. Ведь истина в моих словах очевидна.

– И я не сомневаюсь, что вы в это верите.

Впервые за время этого разговора – если это можно было так назвать – я заметила, что Вонвальт теряет терпение.

– Теперь подумайте, какая у нас есть альтернатива. Абсолютная теократия под управлением фанатиков. Десятки, а может, сотни тысяч людей погибнут, если не больше. Мрачное, безрадостное будущее, в котором миллионы живут в страхе за свои жизни, в ужасе оттого, что малейшее нарушение может закончиться для них увечьем или смертью. Какую цену можно заплатить, чтобы избежать этого? Жизнь одного человека? Тысячи… десятка тысяч?

Северина фон Остерлен досадливо, даже театрально пожала плечами.

– Что вы хотите услышать от меня?

– Мне все равно, что вы скажете. Важно, чтобы вы поняли. – Вонвальт вытянул руку так, словно держал что-то между большим и указательным пальцами. – Не имеет значения, владею ли я драэдическими знаниями. Как не имеет значения смерть одного провинциального лорда. И жизни пятерых крестьян, зарубленных в большом зале. Я мог бы сжечь ту деревню дотла вместе со всеми ее жителями, и все равно это была бы приемлемая цена. Понимаете? Мы даже не приблизились к нижней границе допустимого в нашем стремлении помешать Клаверу взойти на трон. – Вонвальт глубоко вздохнул и глотнул эля из меха, после чего продолжил, глядя на огонь: – Порой мы вынуждены выйти за рамки закона, чтобы защитить этот самый закон. Вы правы, называя Клавера гнусным и вероломным человеком, но заблуждаетесь, утверждая, что я не лучше него. Я лучше. И всегда буду лучше. Клавер нарушает закон, дабы убедиться, что он так и останется растоптанным. Я же преступаю закон лишь затем, чтобы его можно было уберечь. Время высоких идеалов прошло. Впереди нас ждут лишь черные дела, и, если вы к этому не готовы, лучше уходите сейчас.

– Лучше умереть, служа закону, чем служить режиму, который им пренебрегает, – прошептала я.

– Бликс, – машинально пробормотал Вонвальт, перехватив мой взгляд.

Фон Остерлен покосилась на меня.

– Ты мне больше нравилась, пока молчала.

– То же самое можно сказать и про вас, – парировала я.

Сэр Радомир хмыкнул, потом захихикал и в конце концов засмеялся, и вскоре смеялись уже все, готовые ухватиться за любую возможность сбросить напряжение.

Вонвальт вздохнул.

– Спите. Я первым несу вахту. А завтра попытаемся выяснить судьбу Шестнадцатого легиона.

* * *

Мы с сэром Радомиром приближались к Моргарду, одетые как простолюдины. Полагаю, в то время мы таковыми и были.

Моргард, этот гигантский обсидианово-черный замок, возведенный среди утесов Северного моря, вздымался в серое рассветное небо. У его подножия раскинулось предместье, оживленные рыбацкие и торговые поселения, выросшие здесь вопреки всем имперским указам и запретам. Как бородавку невозможно свести раз и навсегда, так и маркграфы с течением поколений оставили всякие попытки избавиться от этих построек.

Было холодно и сыро, в воздухе стоял запах соли и рыбы, а над головой безумолчно кричали морские птицы. Обычно в гавани, где стояли на якоре боевые карраки громадного Имперского флота, был виден лес мачт. Но в тот день мы не заметили ни одной.

Мы старались идти с беззаботным видом людей, которым нечего скрывать, но, когда впереди показалось предместье, я ощутила волнение. Мы условились, что немного побродим по окрестностям, расспросим насчет соленой рыбы, будто хотим наладить поставки для одного купца в Сове. Однако на окраинах нам никто не попался, так что пришлось пройти дальше, чем мы собирались.

Только вот и там никого не оказалось.

– И куда все подевались, Казивар их забери? – пробормотал сэр Радомир, озираясь.

До этого я дважды бывала в Моргарде, и оба раза в поселении хоть и маленьком, но кипела жизнь. Теперь кругом царило такое же безлюдье, как и в необитаемых частях Северной марки. Не было заметно и признаков присутствия в городе армии. Моргард не мог вместить всех солдат Легиона, и значительная их часть неизбежно разместилась бы за крепостными стенами и по окрестностям.

– Не представляю, – отозвалась я недоуменно.

Мы оглядывали разбросанные как попало дома, которые из временных жилищ постепенно превращались в постоянные. Какие-то были построены из кирпича или дерева, другие представляли собой глинобитные хижины. Но людей нигде не было.

Я окинула взглядом высокие черные стены Моргарда, освещенные мглистым утренним светом. Там тоже никого не было, ни единого часового. Казалось, это все здесь поразила некая болезнь, отрезала Моргард от Империи и бросила загнивать.

– Это место мертво. Что бы здесь ни случилось, от нас это ускользнуло, – проговорил сэр Радомир, лениво распинывая мусор под ногами.

Я не видела следов сражения, копоти, зарубок на досках или брызг крови. Пиратский набег многое объяснил бы, пусть даже серьезной армии потребовались бы месяцы – если не годы, – чтобы взять Моргард, но я не слышала, чтобы столько пиратов когда-либо пересекало Северное море.

– Не нравится мне это, – продолжал бывший шериф. – Надо возвращаться. Все как мы и предполагали: Шестнадцатый легион разбит, а барон ошибался.

Я разделяла его беспокойство. Тревогу вызывало не столько отсутствие людей – было что-то еще. Казалось, сам воздух пропитан чем-то зловещим, противоестественным, словно пришли в действие некие таинственные силы. Я в прямом смысле ощущала на себе чей-то взгляд. И это лишь отчасти можно было объяснить крайним нервным напряжением.

Ramayah.

Я резко обернулась.

– Вы это слышали? – спросила я.

– Слышал что?

– Шепот. У меня над самым ухом.

– Нет, не слышал, – ответил сэр Радомир, скрывая за раздражением страх. – Идем. Здесь нам делать нечего.

Я охотно согласилась и уже готова была развернуться и поскорее унести оттуда ноги, как вдруг уловила краем глаза движение.

– Там! – воскликнула я, указывая на участок стены.

Сэр Радомир долго щурился, глядя против серого, мглистого света.

– Ага, – пробурчал он затем, но страх в голосе остался.

Судя по силуэту, это был солдат. Он шагал вдоль стены, не глядя по сторонам, а дошагав до башни, повернул на север и скрылся из виду. Стена была слишком высокой, а часовой – слишком далеко, и судить мы могли лишь о самом факте его существования. Солдат двигался странной походкой, ритмично и неестественно, как будто маршировал. Через какое-то время он появился вновь и повторил свой маршрут. При этом он даже не пытался окликнуть нас, хотя мы были единственными людьми в поле видимости.

Мы долго стояли, не проронив ни слова. Я заметила, что сер Радомир положил руку на эфес меча.

– Идем, – сказал он, не сводя глаз со стен.

– Кто это? – Я попыталась разглядеть расцветку сюрко на часовом. Казалось, это были цвета Императорского дома – красный, желтый и голубой, – но расстояние скрадывало детали.

– Не знаю, но в замке кто-то есть, – сказал сэр Радомир. – Это мы и хотели выяснить.

Мне хотелось уйти не меньше, чем ему, но какая-то сила удерживала меня на месте.

– Мы не знаем, кто это.

– Люди Аутуна. Может, и не из Легиона, но из имперских солдат – а значит, нам не друзья.

Несколько секунд я молча разглядывала крепостные стены.

– Ты прав, – сказала я наконец. – Пойдем.

В этот миг стали открываться ворота.

Створки, составленные из массивных дубовых досок и окованные железом, стонали и скрипели, открываясь внутрь.

– Идем, Хелена! – прошипел сэр Радомир и ухватил меня за руку.

– Нет, – сказала я, не сводя глаз с ворот.

Мы так никого и не увидели, никто не потрудился выслать патруль, чтобы перехватить незваных гостей. Створки двигались так же, как солдат на стене, – медленно и механически, словно по принуждению.

– Идем. – Я двинулась в направлении крепости.

– Нужно привести сэра Конрада, – сказал сэр Радомир.

Я высвободила руку из его хватки.

– Так приведи.

– Хелена, тебе нельзя идти туда. Тебя убьют.

Я помотала головой.

– Нет. Если бы нас хотели убить, то давно бы это сделали. Нас еще за сотню шагов достали бы лучники.

Сэр Радомир заглянул мне в глаза.

– Хелена, что-то не так. Мне это не нравится. Идем отсюда. Мы должны привести сэра Конрада и леди фон Остерлен.

Я отвела взгляд и вновь двинулась к воротам.

– Идите. Приведите их. Встретимся внутри.

Я не стала дожидаться его ответа.

– Хелена! – крикнул он.

Я шагнула во внешний двор.

– Хелена! – в последний раз прокричал сэр Радомир.

Ворота сами по себе сомкнулись за моей спиной.

* * *

Навстречу мне никто не вышел. В Моргарде никого не было, как и в предместье за его стенами.

Я была встревожена и напугана, но не настолько, чтобы стоять без действия. Направившись к каменной лестнице, что вела на стену, я быстро взбежала по ступеням, а добравшись до верха, выглянула между зубцами и различила в отдалении сэра Радомира. Бывший шериф возвращался к тому месту, где укрывались Вонвальт и фон Остерлен. Это было немного неожиданно: я полагала, что сэр Радомир, как бы он ни был напуган, останется под стенами.

Солдат приближался к восточной оконечности южной стены и, когда дошел до угловой башни, повернул в мою сторону. Этот участок стены имел в длину ярдов пятьдесят, и часовой, облаченный в доспехи и сюрко, шагал словно понукаемый невидимой рукой.

– Эй? – окликнула я его.

Часовой даже не моргнул. Он глядел прямо перед собой, словно в пустоту. Руки безвольно болтались, и походка казалась странной и неестественной.

Я достала меч из ножен и выставила перед собой.

– Эй ты! – крикнула я ему.

Если бы я не шагнула в сторону, солдат налетел бы прямо на меня. Он просто прошел мимо, к следующей башне, затем повернул и пошел дальше, пока не достиг северной оконечности стен. От него исходило странное зловоние. Я уже наблюдала нечто подобное, когда столкнулась с одержимой монахиней в коридорах Керака. Но если монахиня говорила со мной и задавала вопросы – и даже напала, – солдат оставался ко мне совершенно безразличным. Он был скорее одурманен, нежели одержим.

– Хелена, – произнес голос.

Я резко обернулась. Голос как будто прозвучал у меня за спиной, но рядом никого не оказалось. Внизу, во дворе, тоже никого не было. Меня пробрала дрожь. Казалось, замок пустовал, и даже бродивший вдоль стен солдат был не в счет, поскольку будто бы спал на ходу.

– Хелена. Главный зал.

Снова этот голос. Женский. Он показался мне знакомым, только я не могла вспомнить, где его слышала.

Страх вновь напомнил о себе. Скованная глубоким ужасом, я все же спустилась по каменным ступеням, прошла под опускной решеткой и оказалась во внутреннем дворе. Уже знакомая деревянная лестница слева от меня вела к единственному входу в донжон. Я поднялась, толкнула узкую, тяжелую дверь и вошла в помещение, где следовало оставлять оружие. Но и там никого не оказалось, так что я оставила меч при себе.

В приемном зале никого не было, и я просто прошла его насквозь. Мне были знакомы планировки сованских замков, так что я представляла, где должен располагаться главный зал. Но ощущение страха нарастало. Внутренности скрутило, а кожа покрылась мурашками. Я чувствовала, как по спине сбегает холодный пот. Меня словно тянуло в главный зал, и в то же время я понимала, что не хочу здесь находиться.

Убранством главный зал ничем не отличался от многих других. Высокие арочные окна, внушительный камин, гобелены и ковры, полированное дерево и собрание охотничьих трофеев. Мебель вынесли, оставив пустое пространство, продуваемое сквозняками. И на возвышении – резное деревянное кресло, в котором маркграф обычно принимал просителей.

В кресле восседала пожилая дама.

– Здравствуй, Хелена. Давно не виделись.

Это была леди Кэрол Фрост.