Read the book: «Про котов и некотов», page 4

Наверное, надо было умыть руки и предоставить судьбе самой решать участь котят, но я не хотела видеть их неизбежную мучительную смерть от голода. Тяжёлый это был день, а вовсе не прекрасный. Мы тихо совещались с Володей, вопросительно глядя друг на друга. Наконец я сказала: «Если набрать полное ведро воды, опустить туда котят и закрыть его крышкой, наверное, они быстро умрут». Я и сейчас уверена, что котята были обречены на смерть, вот почему выбрала более лёгкий, как мне казалось, исход. Володя побледнел, он какое-то время собирался с духом, потом забрал четверых котят и ушёл с ними в санитарную комнату. Там парни умывались и стирали, но обычно она была пустой. А я осталась в нашей комнате, сидела, обхватив голову руками, в ужасе от того, что приняла такое решение.

Потом я не раз с болью в сердце вспоминала о том, как попыталась взять на себя функции Бога – даровать жизнь и её отнимать. Кто я такая, чтобы лишать кого-то жизни? Как я могла? А когда спустя годы об этом узнала наша дочь, она назвала нас убийцами. Господи… Господи милосердный, помилуй нас.

Так с нами остался только Максик.

Почему именно он? Когда Чернушка стала кормить своих новорождённых слепых малышей, мы начали к ним присматриваться. Из двух мальчиков нужно было выбрать одного. Но кого? Я предложила оставить самого активного, как самого живучего. И вот мы смотрели, как котята себя ведут. Они все жадно искали соски на мамкином животе, отталкивая друг друга разъезжавшимися лапками. Один, самый чёрный, толкался сильнее других, карабкался на своих братьев и сестёр, отрывая их от вожделенной титьки. Его и выбрали. А раз он был немного крупнее остальных, то назвали его Максимусом. (Володя в это время по решению кафедры романской филологии стал вести латинский язык на филфаке. Ставки не было, только какие-то часы, но званию латиниста надо было соответствовать.) Потом это имя сократили до Макса.

Надо сказать, что оставить-то котёнка оставили, но привязанности вначале я к нему не чувствовала. До тех пор, пока совсем маленького не вынесла погулять, прижав к своей груди. Походив так с младенцем, я вдруг стала приговаривать: «Максик, Максик-Шмаксик, котик, котик-шмотик». Тепло котёнка у груди, его мягкая шёрстка и беспомощность разбудили во мне материнский инстинкт, и с прогулки я вернулась другим человеком. В области сердца появилась какая-то теплота и нежность, и с этого момента Максик стал моим питомцем, воспитанником, сыночком.

Пока Максик был совсем маленьким, он сосал молоко Чернушки, предпочитая один сосок всем другим. Мы даже пытались пристраивать его к другим соскам, но котёнок упорно их выплёвывал и присасывался к любимой тите, которая стала огромной, вытянутой, как сосиска. Наверное, кошке было больно, когда сын хватал её за этот бедный сосок, потому что она вздрагивала и беспокоилась. Наконец Чернушка перестала подпускать котёнка к себе, и нам пришлось его кормить самим. В это время аспирантам раздали американскую гуманитарную помощь.

Я с горечью говорила: до чего мы дожили, нам опять «союзнички» присылают гуманитарку. Когда мы открыли коробку, то нашли в ней несъедобные консервы, невкусные галеты, влажные салфетки и большой пакет сухого молока. Вот это была удача. Каждый день я аккуратно разводила порошок тёплой водой и поила Максика. Он с удовольствием лакал это молочко. Чернушка пыталась пристраиваться, отталкивала котёнка от мисочки, но я не давала ей молока, так как боялась, что его не хватит малышу.

Характер у кошки оказался зловредным. Как только Максик немного подрос, она стала его трепать. Например, была у них такая игра. Холодильничек стоял то ли на стуле, то ли на тумбочке, между этим сооружением и стеной был зазор. Максик залезал туда и выбегал то с одной, то с другой стороны, а мать его ловила. Обычно она угадывала, с какой стороны выбежит ребёнок, но как-то он её обманул и выбежал со спины. Как Чернушка разозлилась!.. Она стала кусать котёнка с таким остервенением, что мы испугались за его жизнь и оторвали мамашу от дитяти.

Потом кошке пришло в голову прятать Макса от нас. Она вертикально, вниз головой, с котёнком, пищавшим в её зубах, упрямо лезла в угол между батареей и стеной. Бросала там детёныша, вылезала вертикально хвостом вверх, как акробатка, и шла по своим делам. Мы сами достать оттуда Макса не могли. Пришлось ждать, когда горе-мамаша снова залезет в «колодец» и достанет котёнка. После этого мы чем-то плотно забили проход, чтобы Чернушка не угробила Макса.

Иногда казалось, что у неё совсем нет материнских чувств – так она терзала своё дитя. Однако вскоре мы убедились, что ошибались в нашей кошке. Довольно рано, наверное месяца через полтора после рождения, мы стали выносить Максика во двор погулять. Сначала только на руках. Чернушка нас сопровождала, то бегала рядом, то уносилась куда-то далеко. Территория университетского городка казалось огромной, там были и деревья, и кустарники, и аллеи, и полузаброшенные здания, всякие пустынные местечки, уголки, где шла своя жизнь.

Во дворе, справа от входа в наше общежитие, одно время лежала груда песка. Кажется, туда мы впервые вынесли Максика и опустили – пусть пороется в песочке. Причём я сказала Володе, мол, давай смотреть в разные стороны, чтобы никто к котёнку не подбежал и ничего с ним не сделал. Володя охотно согласился. Не успели мы рот закрыть, как смотрим – попу Максика нюхает огромный пёс! Ужас! Как он успел? Куда мы смотрели? Я закричала, бросилась вперёд и услышала за спиной самодовольный голос хозяина: «Не бойтесь, он сытый». У меня потом руки дрожали от пережитого страха, что так глупо могли потерять своего котёнка.

Как-то вечером мы гуляли в одном малолюдном месте университетского парка, где была зелень, я прижимала Максика к груди. Вдруг в кусты молниеносно кто-то вломился, и прямо перед носом оказался здоровенный дог. Он учуял котёнка и лез ко мне, пытаясь его достать. Мы растерялись: собака огромная, вдруг искусает, как защищать котёнка так, чтобы самим не пострадать? Я пятилась, кричала «Уйди!», Володя махал на неё руками, но псина упорно лезла. А в нескольких метрах от нас стоял хозяин собаки и ничего не предпринимал. Максика спасла Чернушка. Она взвилась, как молния, подскочила высоко вверх и ударила когтистой лапой собаку по морде. Та взвизгнула и отскочила. Чернушка ударила ещё раз – псина не выдержала и дала дёру. Хозяин был ошарашен, всматривался в нас, а мы стояли неподвижно, пережив сильный стресс. Было уже темно, чёрную кошку на расстоянии не видно, так что поведение пса осталось для его хозяина загадкой.

После этого мы стали больше уважать Чернушку.

В другой раз, уже днём, недалеко от этого места мы увидели, что в подвале живёт уличная кошка с котятами. Они были примерно такого же возраста, что и наш Максик. Я отпустила котёнка в траву, он пошёл к собратьям, те вылезли из убежища, стали обнюхивать друг друга. Их мать была рядом, она интуитивно чувствовала, что нас не нужно бояться, и не убегала. Откуда ни возьмись Чернушка. Она как-то не так поняла ситуацию, бросилась на чужую кошку, стала трепать её и прогнала. Испугавшись за участь её котят, мы поспешили забрать Макса и увести нашу валькирию подальше. Отойдя на несколько метров, с облегчением увидели, что чужая кошка вернулась к своим детям.

Бальзамин, став отцом Макса, больше в общежитие при мне не приходил, но мы его часто вспоминали за стать, колоссальный лоб и удивительное спокойствие. Некоторые черты Бальзамина потом угадывались в Максе, когда он подрос. Это был сын выдающихся родителей, и он оправдал своё происхождение, наш аспирантский кот.

Надо сказать, что на жизнь и сознание аспиранта сильнейший отпечаток накладывает желание и необходимость защиты диссертации. Я говорю не про современных деятелей, покупающих готовые тексты, не про мастеров компиляции, а про тех трудяг конца 80-х – начала 90-х годов, которых мне удалось застать. Представьте, что компьютера у вас нет, мобильного телефона тоже, как и выхода в Интернет. Всю информацию вы получаете из книг, которые можно найти, например, в Публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, и вы туда ходите, как на работу, каждый или почти каждый день, роетесь в каталогах, то есть в ящичках с карточками из плотной бумаги, находите подходящую по названию литературу, заказываете её в соответствующем читальном зале, ждёте, когда вам её доставят, садитесь за стол с настольной лампой и читаете, составляя в тетради более или менее подробный конспект. Если книга почему-то не подошла, начинаете процесс поиска сначала.

В самом общежитии на втором и третьем этажах были специальные комнаты для занятий. Кажется, они назывались комнатами для отдыха, потому что на втором этаже был телевизор, а на третьем этаже в этой комнате устраивали танцы на Новый год, сыграли две свадьбы, и в каждой комнате время от времени были посиделки по поводу успешной защиты. Однако чаще всего там занимались. Комнаты не были ничем оборудованы, но там стояли столы и стулья, был свет, можно было принести пишущую машинку и хоть всю ночь стучать на ней или разложить свои записи, редактировать, писать, исправлять и прочее.

Почему ночью? Во-первых, потому, что днём были занятия, иногда зачёты и экзамены, ассистентская и доцентская практики, посещение лекций своих и чужих научных руководителей да и вообще всякие дела, отвлекавшие от работы. А ночью тишина, можно собраться с мыслями, разлетевшимися куда попало в течение дня, и попытаться что-то наваять. Во-вторых, психологическое давление у многих вызывало бессонницу, которую лучше было заполнить чем-то более полезным, чем просто мучительное лежание без сна в кровати.

Да, бессонница в какой-то момент настигла и нас. Время шло, а дела наши научные продвигались слабо, с диссертациями не получалось, мы переживали, в итоге перестали спать ночью, засыпали рано утром. Работать так поздно тоже не могли и, чтобы уж совсем не мучиться, слушали «Радио Свобода». Володе особенно нравилось, как ведущий Борис Парамонов иронизировал в своих передачах и тянул: «Мета-афора…» А мне запомнился чей-то рассказ (может быть, Александра Гениса?) о том, как коллеги Энтони Хопкинса после выхода на экран фильма «Молчание ягнят» боялись оставаться с ним в комнате наедине…

На третьем этаже жил аспирант Миша из Уссурийска, который на ночь заваривал на кухне крепкий ароматный кофе. Я смотрела, нюхала, удивлялась, а потом спросила: зачем, мол? Чтобы работать? (Я просто как-то не видела его в комнате для занятий.) «Нет, – ответил он, – чтобы спать». По его словам, после крепкого кофе он крепко засыпал. Такая вот парадоксальная реакция.

Парадоксов хватало, завихрений тоже. «Шиза косит наши ряды!» – так и хотелось порой воскликнуть, глядя на некоторых аспирантов.

«Молочным братом» Лили был один странный вьюноша. Я с ним и знакома толком не была, только видела, как он шмыгает туда-сюда, зато Лиля хлебнула из-за него неприятностей. Раз у них был один и тот же научный руководитель, им приходилось встречаться и общаться. Однажды шефиня попросила своего аспиранта-мужчину съездить на вокзал и встретить оппонента из другого города. Заметьте: первейшая заинтересованность должна была быть у самого юноши, ведь это был его оппонент, но заучившийся товарищ отказался, ссылаясь на занятость, и встречать человека пришлось Лиле. Она была страшно раздосадована, ругалась на чём свет стоит, попросила меня помочь. Я составила ей компанию, мы приехали на вокзал, встретили женщину с очень тяжёлым чемоданом и несли его по очереди. Когда проводили её куда нужно и вернулись, я нашла этого аспиранта и высказала ему, что так мужчины не поступают, что мне стыдно за него. Он ещё что-то недовольно бурчал: как так, его, гения, ругают. Но это ещё не всё: в день своей защиты он опоздал на заседание диссертационного совета примерно на полчаса, профессора в недоумении ждали его, научному руководителю стало плохо, даже Лиля переживала, а юноша спокойно стригся в парикмахерской. После этого уже всем стало ясно, что кто-то ку-ку.

Ещё одно недоразумение было связано с маленькой комнаткой, которую посещали все. В общаге женский туалет был на втором этаже, мужской – на третьем. Как-то, спустившись на второй этаж, стояла я перед закрытой дверью женского туалета. А вышел из неё парень. Брови мои поползли вверх от недоумения, а он, коротко и зло взглянув на меня, пробормотал что-то невразумительное и ушёл, причём, как мне показалось, нёс что-то в руке. Когда я зашла в свой (наш, женский) туалет, то окинула его уже новым взглядом, как чужая (чужой), заметила неаккуратность, небрежность в хранении отходов жизнедеятельности. Потом, когда поделилась этой странной выходкой аспиранта с какой-то девушкой, услышала, что есть такие мужчины, которые, ведя аскетический образ жизни, приобретают странные наклонности, и их фетишами становятся даже некоторые использованные предметы женской личной гигиены… Я испытала такую брезгливость, такое нежелание снова встречаться с этим или другим извращенцем, что даже через какое-то время стала украдкой ходить в мужской туалет на третьем этаже. Там было проще и чище.

Вопрос: что стали думать обо мне парни, замечая, как я выхожу из их туалета?

Наш Максик исследовал весь корпус. В одиннадцать вечера вахтёрша закрывала входную дверь, и мы отпускали котёнка погулять по этажам. Первое время его сопровождали, потом просто через час, например, выходили кискать, искать. Всё было хорошо, пока мы его не потеряли. Ходим, зовём, а котёнка нет, он не отзывается. С перерывами выходили несколько раз, обшарили все общественные комнаты – Максика нет. Я догадалась, что его кто-то прячет у себя. И точно, в первом часу ночи его выпустили, и мы обнаружили кота на втором этаже, где жили одни девицы, в основном сентиментальные. Я негодовала: нашли игрушку, сами бы завели себе котёнка, так нет, чужих воруют.

Однажды, выйдя поздно вечером за Максом, я проходила мимо комнаты отдыха на втором этаже и заглянула туда. Там сидела небольшая компания, люди тихо пили, закусывали и общались, отмечая чью-то защиту.

– Вы не котёнка ищете? – спросили меня.

– Котёнка, – ответила я.

– Он здесь, селёдочные головы ест.

Какой позор! Наш котик, которого мы к этому времени стали уже кормить мясом, так как Володя устроился в фешенебельную гостиницу ночным оператором посудомоечной машины и получал доллары, наш котик под столом грыз голову селёдки!..

Я забрала Макса и с красках рассказала обо всём Володе. Ему тоже не понравилось, что наш котёнок прикидывается казанским сиротой и подъедает всякую гадость.

Материальные дела наши улучшились, по крайней мере, денег стало хватать на еду и лекарства. Я покупала говяжью вырезку, резала её на маленькие кусочки и раскладывала по пиалам для Максика. Сами мы мясо ели очень редко, но наш котик ел его каждый день. Всё общежитие знало, что в пиалах мясо для кота, и его ни разу не украли. А хранить-то приходилось в морозилке общественного холодильника, потому что наш агрегат ничего заморозить не мог. Вот тогда кто-то первым произнёс заветную фразу: «Хочу быть Максиком!»

В то время мы, филологи, с некоторым презрением относились к тем, кто защищался по педагогике и истории педагогики. Ну разве это наука? Что там можно открыть? Сами-то, конечно, тоже ничего не открыли. Как смеялся мой дядя Коля, узнав, что я собираюсь поступать в аспирантуру и заниматься наукой: «Что, новый падеж хочешь открыть?»

На первом этаже жили мать со взрослой дочерью. Мать была великовозрастной аспиранткой с такими вульгарными манерами, что её место явно было не здесь. В конце концов в арке-туннеле, ведущей к административному зданию и памятнику Ушинскому, где постоянно появлялись объявления о предстоящих защитах, мы увидели плакатик и с её фамилией. Тема диссертации была примерно такой: «История пионерского движения в Пензенской губернии в 20-е годы». Мы долго насмехались над темой, диссертанткой и педагогикой в целом.

Сейчас я не вижу ничего смешного в такой тематике, тем более что она связана с историей нашей страны, но в начале 90-х наше филологическое высокомерие зашкаливало.

Чтобы высмеять аналогичные диссертации и вообще сам трепет аспирантов перед защитой и пиетет, с которым они относились к самому кандидатству (наличию учёной степени), я сочинила текст, который написала фломастером на листке бумаги и прикрепила на доску объявлений на первом этаже, рядом с входной дверью.

Вспомнить в деталях его не могу, поэтому вот новый, однако передающий ту же иронию.

Российский педагогический университет им. А. И. Герцена

Макс Бальзаминович Чернушкин

Тема диссертации

Когнитивное исследование акустической составляющей в суггестивном воздействии вида Felis silvestris catus на вид Homo sapiens sapiens

Диссертация на соискание учёной степени доктора кошачьих наук

Научный консультант: доктор кошачьих наук, профессор Барсик Ушастый

Оппоненты:

доктор кошачьих наук, профессор Мурка Подзаборная

доктор кошачьих наук, профессор Васька Бесхвостов

доктор кошачьих наук, профессор Мурзик Крысолов

Защита состоится 13 сентября 1992 г. в главном корпусе, ауд. 32.

Плакат провисел пару часов, потом его кто-то сорвал. Не вынесла душа поэта…

Максик рос, и всё сильнее было видно, что он вобрал в себя лучшие черты родителей: от Чернушки взял благородный смолянисто-чёрный цвет без пятен, гибкость, стремительность, высокие лапы, гордую посадку головы, от Бальзамина – крупные размеры тела, морды, носа, лба, лап, внутреннюю сосредоточенность и чувство собственного достоинства.

Несколько первых месяцев он провёл в компании матери, а потом случилось неожиданное: у Чернушки на мордочке появился огромный лишай. Мы решили отнести её к ветеринару, но кошка, доверявшая нам, на этот раз испугалась и вырвалась. Что делать? Прошло несколько дней, и Максик заразился от матери лишаем, у него тоже между ушами стало расти светлое пятно, лишённое шерсти. Принесли мы котёнка в одну клинику, показали ветеринару, а тот сразу: «Его надо усыпить!» У меня внутри будто что-то взорвалось, и я воскликнула: «Вас самого надо усыпить!» Мы ушли от этого бездушного человека в другую лечебницу, там доктор нас утешил: «Ничего страшного, это лечится». Я наконец выдохнула, а то было так тяжело… Назначил ветеринар какую-то мазь, вроде даже зелёнку, сказал сделать воротник на шею, чтобы кот не доставал лапами до больного места и не разносил заразу, а также не контактировал с больными животными.

Я сшила воротник из картона, то есть вырезала конус, пришила вязки, надели мы это сооружение на шею Максику и завязали так, чтобы ему не давило. Потом помазали лишайное пятно. Лечение длилось долго, всё это время котик ходил с воротником и пугал аспирантов. Кто-то особенно пугливый побежал жаловаться коменданту. На этот раз Эмма Серафимовна вызвала меня для беседы. Я ей сказала: «Смотрите, мы с Володей каждый день близко контактируем с котёнком. Где у нас лишай? Просто нужно мыть руки, соблюдать личную гигиену. Пусть не хватают нашего Максика, тогда и лишай не подцепят». С этими доводами комендантша согласилась.

Оставалось решить проблему с Чернушкой. Она стала больше нас дичиться, но всё равно приходила, лезла к сыну своей облысевшей мордой и представляла для него опасность. Нам жалко было кошку. Я попросила Володю найти такое место подальше от нашего общежития, где есть еда, где Чернушка не пропадёт от голода. Он съездил на Петровский остров, убедился, что там есть столовая при каком-то предприятии и коты при столовой, значит, место подходящее. У нас была хорошая дорожная сумка из плотной прошитой ткани. Туда кое-как засунули сопротивлявшуюся кошку, застегнули замок… Через несколько секунд сумка была продырявлена острейшими когтями в нескольких местах. Володя увёз Чернушку на Петровский остров, открыл сумку и отошёл. Ему больно было смотреть. Конечно, мне тоже было бы больно. Вы же знаете, как это называется? Предательство.

Мы пошли на это, чтобы спасти Максика.

Впереди у него было много ударов судьбы, и нужно было выстоять.

Кстати, после Чернушки я стала проводить генеральную уборку в нашей комнате. Около шкафа, у стены на полу, лежали коробки с целыми (непродырявленными) перфокартами, которые мы забрали, когда из какой-то лаборатории их выкинули. С одной стороны они были чистыми, и мы их использовали для записей, для своей картотеки. За этими коробками лежали пустые пакеты и кулёчки. Так вот в этих кулёчках я нашла аккуратно завёрнутые какашки. Мы для Макса не стали делать домашний туалет, а выводили его на улицу, зато Чернушка приспособилась это делать в комнате. Ну и хитрюга… Экскременты были на удивление твёрдые, как камни, тёмные, аккуратные, и они не пахли. Так кошка ещё раз нас удивила.

Ослабленный организм котёнка вскоре снова дал о себе знать. Когда Макс вроде бы был совсем здоров, воротник снят, шерсть отросла, он вдруг стал отказываться от пищи, резко слабеть. Мы сразу стали действовать. Отложенные на чёрный день деньги пошли на то, чтобы оплачивать визиты ветеринаров на дому. Первый визит был очень поздний, мы едва уговорили вахтёршу впустить врачей. Пара мужчин скептически посмотрела на нас, один спросил: «А деньги-то хоть у вас есть?» Я показала купюры, и он сразу начал осмотр. Не помню, какой прозвучал диагноз и какие были выписаны лекарства. Мы всё добросовестно купили, но лечение было безрезультатным.

Вызвали других врачей – иной диагноз, новые дорогие лекарства. Котёнку становилось всё хуже. Володи не было, когда я увидела, что Максик, еле стоя на шатающихся лапках, упал на бок. В следующую секунду я сидела на полу и громко кричала. Никогда не подозревала, что способна на такое. Это был крик раненого зверя. Я сидела и кричала. Максик лежал на полу. Мир почернел от горя. Когда пришёл Володя, он испугался моего вида, поднял меня с пола. Я рыдала, показывая на беспомощного погибающего кота. Мне хотелось умереть вместе с ним.

Володя сказал: «Деньги ещё остались, вызовем врача в третий раз». Надежда умирает последней. Это действительно так. Я нашла в газете ещё один номер, позвонила из телефона-автомата на стене первого этажа, вызвала ветеринара. Пришла девица вульгарного вида, она мне совсем не понравилась, зато быстро осмотрела кота и сразу сказала: «Да это же желтуха! Вы что, черти, как вы довели животное до такого состояния?! Скорее в аптеку, иначе он умрёт!» Я стремглав бросилась в аптеку на Невский, купила ампулы, шприцы, вернулась, девушка поставила котёнку несколько уколов и расписала схему лечения: сами колете это сюда, это сюда, столько-то дней, надежда ещё есть. И действительно, Макс стал поправляться. Спасибо тебе, милая девушка, ты настоящий врач и друг котов.

Котёнок выздоровел. Он стал красивым, гладким, всем нравился. Если раньше мало кто из аспирантов обращал внимание на кошек, то теперь даже появилась мода на них, и некоторые девушки завели себе котят. Про Макса нас спрашивали каждый день самые разные люди. Пришла я как-то в пятое общежитие, чтобы поговорить с комендантом, а её нет, только дежурная аспирантка сидит. Она стала меня выспрашивать о Максике, а я, озабоченная своими проблемами, не поддержала с ней разговор. Зря, конечно. Во-первых, нужно быть внимательнее к людям, чтобы их не обидеть, а во-вторых, так можно обезопасить себя от разных эксцессов.

Девица оскорбилась и украла котёнка. Я этого не видела, но абсолютно уверена в её вине. Макс сам никогда не заходил в пятое общежитие, хотя оттуда был его рыжий приятель. В один непрекрасный день мы котёнка своего потеряли. Искали долго, до позднего вечера. Кто-то сказал нам, что вроде бы видел чёрного малыша в пятом общежитии. Я всё поняла. Было уже поздно, корпуса закрыты, попасть в них нельзя. К этому времени с нашими бабками-вахтёршами мы установили хорошие отношения, и они изредка по нашей просьбе нарушали правила. Вот и тогда для нас открыли входную дверь, так как я умоляла выпустить нас ради Максика.

Мы с Володей вышли в ночную тьму, обошли пятую общагу и встали с той стороны, где больше всего было тёмных окон жилых комнат. Невзирая на ночь и общественный покой, я стала отчаянно взывать: «Мааксик! Отдайте Максика! Мааксик! Мааксик!» Это продолжалось довольно долго, ответом было молчание. Вдруг послышался шум, и на крыше здания появился наш котёнок. О, как он был высоко! Какая безжалостная тварь могла так поступить? Я кричала и ругалась, потом замолчала, ведь надо было спасать кота. Мы ходили внизу, простирая руки вверх, звали его. Кот ходил по краю крыши, боясь прыгать. И всё-таки прыгнул, но мы его не поймали, промахнулись, Максик упал с большой высоты и сильно ушибся.

Я взяла бедняжку на руки, мы отнесли его домой и потом старались следить за каждым его шагом, насколько это было возможно. Мы не хотели потерять своего кота. Слава богу, он отлежался и снова стал добрым молодцем.

На летние каникулы мы повезли Максика в Тобольск. Это была авантюра: справку от ветеринара не взяли, прививки не поставили, билет ему не купили, так что везли кота контрабандой. Из посылочного ящика Володя сделал переноску, внешне это был ящик с ручкой, как бы для перевозки вещей, а там сидел котёнок и дышал в прорезанные сбоку отверстия. Никто из проводников от Питера до Тюмени и внимания не обратил на Макса. Хорошо, что он вёл себя тихо. Зато, когда до Тобольска оставалось уже немного, мы кота потеряли. Только что был тут, лазил в купе плацкартного вагона – и где он теперь? Пока мы заглядывали везде, искали на полу, раздалось громкое «Ой, кто это?!» из купе проводников. Я побежала туда. Оказалось, что котёнок пробежал вдоль стены мимо всех купе и вылез в самом первом, испугав и насмешив проводницу. Так Макс себя выдал, но никаких санкций не последовало.

Кормить его в дороге оказалось проблемой: сырое мясо ведь с собой не возьмёшь. Помню только, что в последние часы перед приездом в мои пенаты котик жадно ел варёный желток. У нас было несколько яиц, и мы их разделили по-братски: желток съел Максик, а белок уж, так и быть, мы.

В те годы у моей тёти Али, живущей в Тобольске, был кот Мика. Его можно назвать очередным сиамцем, потому именно таких котов тётя держала на протяжении долгих лет. Микуся был старше и крупнее Максика. Из соображений безопасности мы не стали доставать своего котёнка из «посылки», просто поставили ящичек на пол. Микуся подошёл знакомиться, приблизил морду, принюхался. В это время Макс, просунув лапку в одно из отверстий, врезал Мике по носу. Ой, что было! Мика стал орать, наш Макс зашипел, мой двоюродный брат Гоша, хозяин Микуси, громко требовал сатисфакции: «Выпусти своего котёнка, нет, выпусти, пусть Мика тоже ему врежет!» Тётя Аля, мама Гоши, пыталась всех успокоить, хотя и переживала за Мику… В общем, много шума из ничего. Мы поспешили откланяться.

Моей маме Макс тоже не понравился. Той, прежней, реакции не помню, а потом она говорила: «Это не кот».

Вернулись мы в Питер и зажили прежней жизнью.

В пятом общежитии был общественный рыжий кот, совсем молодой, как наш Макс. Они подружились. Мы выходили с Максом во двор, к нам подбегал Рыжик, все вместе мы проходили ближайшую арку-туннель и останавливались, не доходя до памятника. Тут был клочок парка с несколькими деревьями и кустами. Росли дубы, что меня, сибирячку, сначала удивляло. С могучих деревьев падали красивые листья, сыпались жёлуди и напоминали о «Свинье под дубом».

Дорожка для людей была неширокой. По её краям шёл невысокий бордюр, за которым начинались островки зелени. Наши подростки везде бегали, прыгали, резвились и однажды устроили перебежки через людскую дорогу. Рыжик перебежит через дорожку – и Максик перебежит. Максик перебежит – и Рыжик за ним. На Рыжика как-то никто особого внимания не обращал. Не потому, что он был некрасивый, нет, кот был вполне симпатичный, более коренастый и коротконогий, чем Макс, с обаятельной мордашкой плута. Дело в цвете. Рыжий – ну и бог с ним. А вот чёрный…

Я и не знала, что так много людей верит в примету про чёрную кошку, перебежавшую дорогу. В тот день мы случайно провели социологическое или культурологическое исследование. Макс перебежал дорогу – и какая-то девушка вскрикнула, остановилась и повернула назад. Мы с Володей, стоявшие за кустами, переглянулись и хмыкнули. Нас не было видно, зато мы видели всё. Думаю, дальнейшее было случайной игрой кота, но нам показалось, что он просто издевается над людьми. Я уже не помню, перебегал ли Рыжик, а вот Максик стал упорно перебегать дорогу прямо перед носом у людей. Кто-то чертыхался, кто-то беспомощно смотрел, кто-то топтался на месте, восклицая: «Боже мой!» или «Что же делать?» И почти все поворачивались и уходили. Дело в том, что к любому корпусу можно было прийти разными путями благодаря проходам-аркам, так что суеверные теряли несколько минут, но приходили к заветной цели, минуя «опасность».

Мы с Володей уже давились от хохота, закрывая рты, чтобы нас не услышали. А Макс продолжал делать своё чёрное дело. Наконец, чувствуя, что от смеха у меня уже болит живот, и испытывая сострадание к братьям нашим людям, я вышла из кустов к очередной жертве – девушке, остолбеневшей от страха, и сказала: «Не бойтесь, у нашего кота есть белое пятнышко, примета не сработает». Студентка недоверчиво смотрела на нас и явно не хотела идти вперёд. Пришлось взять Максика на руки, повернуть вперёд брюшком и продемонстрировать несколько светлых волосков в интимной зоне. Девушка облегчённо вздохнула и смело пошла навстречу судьбе.

Макс Бальзаминович Чернушкин продолжал изучать окружающий мир и удивляться. В зелёном уголке за аркой-тоннелем с правой стороны росли деревья, которые вороны почему-то считали своими. Гнёзд мы там не разглядели, но у крылатых была традиция каждый день прилетать на верхние ветки и каркать во всё воронье горло, простите, разговаривать.

Макс этой традиции не знал, а если бы и знал, то пренебрёг бы ею. Ему захотелось исследовать одно из «вороньих» деревьев, и он на него полез. Вверх лез хорошо, уверенно, лёг на одну из удобных веток и стал смотреть вокруг. Мы с Володей стояли внизу и с гордостью глядели на нашего сына.

Тут прилетели, так сказать, хозяева – несколько ворон, может, это даже была стая, или клан, или община. Мне неизвестна ни воронья иерархия, ни политическое устройство их государства. Чёрно-серые грозные птицы уже хотели было сесть на ветки и начать переговоры, как увидели непрошеного гостя… Как-как-как-кааррр?!! Вороньё дружно напало на Максика и стало клевать его, стараясь сбросить с дерева. Наш герой уворачивался, защищался лапой, пригибался, терпел и упорствовал в своём желании остаться. Вороны отлетали и снова бросались на него, как голодные стервятники. Мы кричали на них, махали руками, но пернатые не обращали на нас никакого внимания. Тогда, опасаясь за здоровье кота, я подошла ближе, протянула вверх руки и стала кричать: «Максик, прыгай! Максик! Максик!» Коту было страшно, но он прыгнул, на этот раз мои руки смягчили его падение, он совсем не пострадал, зато у меня одна из рук была разукрашена кровавой ссадиной чуть не по всей длине.